Мне было не жаль денег; всё равно у меня было всё, что могло понадобиться мне в пути. То, что могло пригодиться в будущем, тоже не осталось бы неоплаченным. А девушка, возможно, хоть на сегодня освободится от своей обязанности, которой зарабатывала на хлеб.

— Давай, — сказал я довольно громко, и для маскировки шлёпнув её пониже спины, оставил пока слежку, вместо этого жмурясь на свечу и покусывая соломинку.

Девушка, спасибо ей, всё сделала. Минуты через две, после того как запутала следы, в основном бродя по залу и приставая к посетителям, она подошла к музыкантам и тихонько с ними о чём-то поговорила. Певица согласно кивнула головой; остальные взялись за инструменты. Я видел, как один из них прячет переданные мною деньги в сундучок, что стоял на полке за их спинами.

Я надеялся, что барон Мелгели, если он присутствовал в зале, был удивлён, когда начала звучать заказанная мной для него музыка.

Девушка (не та, что продавала тело за деньги, а та, что торговала голосом) оглядела зал, словно ища глазами заказчика баллады, но я слушал с тем же интересом, что и остальные. Всё-таки эту песню не часто поют в трактирах.

Эту балладу, называемую Синей, написал один из вампирских поэтов. У неё была красивая мелодия, но играли её редко. Кроме того, полагалось, чтобы её пел мужчина, но я надеялся, что Антуана расшевелит мой сюрприз.

Я подумал, что всё же нашёл его. Я не ошибся в своих подозрениях — тот, за которым я наблюдал с тех пор, когда все остальные претенденты покинули зал, всё-таки вздрогнул, когда зазвучали первые аккорды песни. Он был бледен и до того, но по мере того, как песня близилась к финалу, бледнел всё сильнее.

Дождавшись последнего аккорда, девушка за деньги подошла к столику, за которым он сидел. Она не дала ему даже опомниться. Я слышал, как она что-то тихо спросила у сидящих мужчин. Я отвернулся, продолжая наблюдать за ними через отражение в бутылке.

Он что-то ответил, и она обошла его, склонившись из-за спины через его плечо. Он всё-таки назвался Антуаном.

Девушка шепнула ему на ухо слова о человеке в чёрном капюшоне, и покинула пределы его столика, грациозно переставляя ножки. Его собеседники с интересом посмотрели на него. Но, конечно, с меньшим, чем на неё. Он сглотнул и нервно огляделся. Но в зале не было людей в чёрных капюшонах.

Я оставил для сообщницы монету под кружкой, как и было обещано, и медленно поднялся. Подошёл к стойке, расплатился и пошёл к выходу, лишь на секунду задержавшись у его стола.

— Приятного вам пира, — произнёс я с искренним удовольствием, и прошёл мимо. А затем, щёлкнув пальцами, вдруг поспешил назад к стойке, будто о чём-то забыл. Или вспомнил.

И за моей спиной, вслед за грохотом опрокинутого стула и проклятьем, я услышал звон металла и топот ног.

И тогда я развернулся и бросился в погоню.

Он был уже у двери, мой незадачливый враг, ибо думал, что лишь бегство может его спасти.

Но бегство не могло его спасти.

У двери он, на миг обернувшись, крикнул:

— Убийца! Вяжите его! — и выскочил за дверь, хлопнув ею за собой.

Один из людей, читавший за столом у входа книгу, вскочил на ноги, ибо думал, что поступает правильно.

Он выхватил клинок, роняя книгу. Но он поступал неверно.

— Объяснитесь, милорд, — сказал он, целя остриём в мою шею.

Я взглянул на упавший том. «Вечера моей печали». Хорошая повесть, и, может, парень, преградивший выход угрюмому мужчине со светлыми глазами и волосами, был тоже хорошим человеком.

Одной рукой он запер дверь у себя за спиной на засов.

Я не стал ничего ему объяснять. Через две секунды он увидел в моём лице то, что я хотел, чтобы он увидел. Он опустил меч и отошёл в сторону.

Я произнёс Своё Слово, и засов упал с двери, а пробки вылетели из бутылок в зале позади меня. Я шагнул в распахнувшуюся словно от ветра дверь, и навсегда покинул двор «В тенях».

Он уже отвязал коня, и, в ужасе оглянувшись, вскочил в седло. Беги, подлец, беги как лишь сможешь, и выиграй свои секунды. Он знал, что должен бежать. Я знал, что убежать ему не дам.

Он пустил коня в галоп вдоль по улице, к Четырём Дубам, в сторону Северных ворот. Я свистнул, и мой конь, оборвав привязь, в одном прыжке был подле меня. Я вскочил ему на спину, и мы понеслись вслед за беглецом. Он бежал, спасая себя, ибо за ним гналась ярость.

Я нагнал его почти сразу, и Людоед настиг его скакуна, словно тараном ударив всем корпусом ему в бок. Конь Антуана Демойна не удержал дороги и полетел кубарем, а сам он упал в пыль, пролетев несколько ярдов кувырком.

Я поднял Людоеда на дыбы и обнажил меч. Краем глаза я видел, как закаменела стража у близких уже Северных ворот. Они не знали, что делать, и тело подсказало им лучшее решение.

Не двигаться.

Я спешился. Мы были одни на пыльной дороге, на пустой площади к северу от исполинских дубов. За спиной я слышал отдалённые голоса. Я знал, что никакой погони за мной уже не будет.

— Ты гнался за Эдной, Демойн. Ты гнался за ней и хотел выпить её кровь.

Антуан Демойн, когда-то очень давно бывший человеком, попятился от меня на локтях, волоча ноги в пыли. Может, удар Людоеда сломал ему одну; я не знал. На левой его руке тускло блестело кольцо, называемое некоторыми Кольцом Кольда; оно позволяло вампиру, его носившему, переносить день. Но тёмная ночь становилась для него смертельной. Такое кольцо словно разворачивало мир для вампира наоборот.

— Прощай, вампир; — сказал я, и серебряный узор на лезвии сверкнул чистотой при упоминании его природы. Он был нанесён на сталь специально за тем, чтобы неживые и те, кто живёт по-другому, не смогли выдерживать ударов моего меча.

Они и не выдерживали.

Он даже не делал попыток сопротивляться. Это было бы бесполезно, но я бы дрался до последнего.

Впрочем, сейчас дело обстояло так, что я стоял с оружием, а он лежал в пыли.

Я взмахнул мечом, и чужая кровь хлынула из его горла, заливая плащ и открывшийся герб. На гербе дева, терзающая дракона, смотрела на мир пустыми глазами, и, по мере того, как раны дракона заливала настоящая кровь, глаза обладателя герба становились такими же пустыми, что и у девы.

Я встряхнул меч, и тёмные капли, все до одной, упали в пыль.

Потом я вернулся к своему коню. Жаль, я не мог накормить его.

А колечко я забрал. Отдам его потом Грейс.

Когда я проезжал через Северные ворота, что были всего в двух сотнях ярдов от того места, где я убил Антуана из Мелгели, охранник из беспомощной городской стражи спросил у меня, как моё имя, но я не ответил.