Одна из медсестер нашла ей гигиенический набор и щетки. Тесс понимала, что больше никогда не сможет взглянуть на свою окровавленную одежду, и выбросила ту в мусорное ведро. Поколебалась только из-за толстовки Трева, но теперь от нее пахло кровью и смертью. Тесс запихала толстовку в мусорное ведро вместе с джинсами, затем заперлась в кабинке, и ее стошнило.

Она заснула в одном из кресел отделения интенсивной терапии.

Искаженное мукой лицо Бьянки.

— Помоги мне! Почему ты мне не помогаешь?

Кровь разлилась по полу и достигла щиколоток Тесс. Океан крови, что затягивал ее в свои глубины. Руки словно налились свинцом. Она не чуяла ног…

Тесс резко проснулась, вынырнув из кошмара. Кожа на груди покрылась потом. Тесс поморгала. Попыталась собраться с мыслями.

Уже наступил вечер. Малютка лежала в инкубаторе, в подковообразном гнезде из одеял, с капельницей в ручке, детской канюлей в крошечных ноздрях и электродами, прикрепленными к груди. Как все недоношенные, она была похожа на лягушонка.

— Давайте выждем двадцать четыре часа, — предложила медсестра, — а потом вы сможете ее подержать.

Тесс не хотела держать девочку. Не хотела связываться с ней больше, чем уже есть. Но знала протокол больницы. Всем младенцам требовался телесный контакт со своими матерями — особенно недоношенным. Вот только Тесс не была ее матерью. У этой малышки не осталось ни матери, ни отца. И контакт с Тесс — все, на что она могла рассчитывать.

Тесс сбежала из отделения интенсивной терапии. В коридоре было пусто. Она прислонилась к стене и заставила себя дышать. Заставила себя действовать как положено.

Волонтеры на стойке информации направили ее в мини-гостиницу всего в нескольких кварталах от больницы. Оттуда Тесс пошла в ближайший магазин, чтобы купить на деньги Норта пару смен одежды и туалетные принадлежности.

Она установила прикроватный будильник ровно на один час, но не смогла заснуть из-за страха, что кошмар вернется. В конце концов Тесс встала, приняла душ и вернулась в больницу, где снова устроилась рядом с ребенком.

Ближе к утру медсестра вынула малышку из инкубатора и попросила Тесс расстегнуть рубашку, чтобы ребенок мог чувствовать ее тепло. Тесс сама обращалась с подобной просьбой к десяткам молодых мам, но не была матерью этого ребенка, и ее пальцы дрожали, пока она возилась с пуговицами.

Тесс поместила младенца в правильное положение, прижала к груди и повернула головку так, чтобы девочка могла дышать. Медсестра укрыла их одеялом, согревая.

Ребенка на руках должна держать Бьянка. Или Норт. Но была только Тесс.

Младенец прижался к ее груди. Больше для тебя ничего нет, малышка. Больше ничего.

Следующие несколько дней прошли как в тумане. Тесс узнала от медсестер, что Норт справлялся о состоянии дочери по телефону, а вот Тесс даже не звонил. Она позвонила Фиишу. Благодаря местному сарафанному радио все уже знали о ребенке и смерти Бьянки. Тесс не спрашивала, что думают люди, но Фииш не страдал излишком такта.

— Привет, Тесс. Здесь все только об этом и судачат. Никто не знал, что ты медсестра, а теперь чего только не болтают. Люди говорят…

— Да уж, могу представить. Дорога открыта?

— Ага. Приехать забрать тебя?

— Нет. Я… Мне нужно остаться здесь ненадолго.

Тесс начала кормить малышку. Каждый день держала ее дольше, и маленькая птичка в одном только подгузнике прижималась к обнаженной коже Тесс, пока они сидели под теплым одеялом. У младенца из-под чепчика выглядывала прядь темных волос. Тесс считала дыхание девочки и прислушивалась к ее тихим звукам.

Придется нанять адвоката. У Тесс не было сертификата для практики акушерства в Теннесси, а Норт почти наверняка подал на нее в суд. Может быть, законы штата ее защитят. А может, нет. В любом случае судебные издержки погубят Тесс, но она не могла заставить себя отвернуться от ребенка.

Один день сменялся другим. Звонил Фииш. Он вынуждал Саванну и Мишель выходить вместо Тесс, отчего обе наверняка ненавидели ее еще больше. Она разговаривала с медсестрами, когда было нужно, и обменялась вежливыми фразами с парой, что управляла гостиницей, куда Тесс приходила только принять душ и переодеться. Все остальное время она держала ребенка и думала о Бьянке.

Через неделю после прибытия врач сообщил ей, что девочку выпишут на следующее утро. Тесс почувствовала только страх. Она все еще не видела Норта. Он вообще появится? А если нет — что станет с этим беспомощным птенцом?

Все эти салфетки, павлиньи перья и фарфоровые купидоны в отделанной в викторианском стиле гостинице его душили. Иен любил большие, чистые пространства: высокие цементные стены, огромные холсты, пустые горизонты.

Он полез в карман за салфеткой. Простуда, которую Иен только что перенес, его особо не беспокоила. У насморка имелись пределы. Рано или поздно он проходил, в отличие от других бедствий.

Последние несколько дней Иен провел на Манхэттене. У Бьянки не осталось родных, но были деловые знакомые. Он ответил на их вопросы о ребенке и устроил поминальную службу.

Открылась входная дверь.

Тесс остановилась внутри арки, ведущей в гостиную. На ней были джинсы и мешковатый белый свитер, а темные волосы свободно вились вокруг лица. Никакого макияжа. Она выглядела усталой и вымотанной. Но живой. Действующей. Даже с залегшими под глазами тенями Тесс производила впечатление надежного и практичного человека. Полная противоположность Бьянке. Тесс Хартсонг была созданием земли, а не неба. Готовая раздеться до нижнего белья и станцевать свою яростную панихиду. Иену хотелось заставить ее танцевать для него, станцевать все эмоции, которые он не мог выразить. Ее темные глаза — цвета фиолетовой марганцевой краски — привлекли его внимание. Они видели Иена насквозь. Осуждали. И разве она не имела на это права?

Одно-единственное неловкое движение в переполненной комнате могло спровоцировать цепочку обрушений всех этих викторианских финтифлюшек. Надо торопиться. И убраться отсюда.

Иен уставился на лоб Тесс, а не в эти глаза. Он должен был снять с нее ответственность. Ради справедливости.

— Насчет того, что я сказал в больнице…

«Не облажайтесь и здесь тоже».

Но если он оправдает ее, то потеряет свое преимущество.

Неужели Иен действительно собирался использовать против Тесс ее угрызения совести? Врач подтвердила то, что Тесс сказала о причине смерти Бьянки, но требовалось вскрытие. Это означало разрезать идеальное тело Бьянки. И ответственность лежала на Иене. Не на Тесс. На нем. Но ему требовалась от нее услуга. А вина служила мощным рычагом для манипуляции.

Он посмотрел на камин со стеклянными колпаками и эмалированными урнами, золоченое зеркало и мраморные часы. Взгляд остановился на плохо выполненном морском пейзаже с бурлящей водой и уродливыми выступами.

Иен не мог этого сделать.

Он прочистил горло.

— То, что я сказал в больнице… Это было несправедливо. Я знаю, вы сделали все возможное.

— Правда?

Он не мог разбираться с ее чувством вины. У самого было предостаточно. Ему не следовало поддаваться на мольбы Бьянки и позволять ей ехать с ним в Темпест. Следовало остаться с ней в городе, но она так настаивала.

— Насчет ребенка… — неуклюже продолжил Иен.

— Вашей дочери.

— Есть некоторые трудности.

Трудности?! Тесс попыталась усмирить гнев, но Норт стоял прямо перед ней. Холодный и отстраненный. Вовсе не такой измученный, как она сама. Норт выглядел почти респектабельно — темные брюки и синяя рубашка. Чисто выбритый подбородок. Волосы по-прежнему длинные, но ровно подстриженные.

Тесс подавила вспыхнувшую в груди панику.