– Ну, не настолько уж изысканный, сами делаем из лучшей браскуты, а то ведь если все покупать, так и без штанов можно остаться.

И он раскатисто захохотал. Я дружелюбно улыбнулся несмешной шутке и взглянул на второе. К нему, слава Богу, прилагался столовый прибор – маленькая деревянная палочка, остро заточенная на конце. В миске лежали кусочки жареного мяса вперемешку с зелеными стручками.

– Откушайте свежего мяса злого катона, недавно убитого на охоте моим смелым мужем, – робко произнесла Фелетина, все так же, не поднимая головы, видимо ей было стыдно, что она откровенно обсуждала меня, а ее собеседница, очень даже без смущения стреляла глазками в мою сторону.

– Уважаемый Хоросеф, а как называется ваша деревня? – поинтересовался я, желая хоть с чего-нибудь начать знакомство с миром.

– Сарка, – гордо ответил он, отправляя в рот огромную порцию мяса.

– А что это означает?

– Начало начал, – несколько настороженно ответил Хоросеф.

«Ну что же», – подумал я, – «очень символично, учитывая мои обстоятельства».

– И чем вы промышляете себе на жизнь? – продолжил я допрос.

Хоросеф совсем уж забеспокоился, видимо, мои вопросы тревожили его больше, чем я предполагал.

– Как все, – коротко ответил он, не сводя с меня настороженного взгляда.

Доедая мясо, я упорно раздумывал над тяжелой проблемой: как выудить из него информацию, с какой стороны подойти. Я чувствовал себя крайне затруднительно, я не понимал этих людей, они не понимали меня, и все мы не могли найти общий язык.

Хоросеф взял в руки чашу с белой густой жидкостью и начал аппетитно пить, я последовал его примеру. Вкус этой гадости, а это была именно гадость, чем-то напоминал прогорклое сало, смешанное с тухлыми яйцами. Набрав ее в рот, я почувствовал спазм мышц глотки, не желающих принимать такую мерзость. Через силу сделав глоток, я серьезно задумался, стоит ли продолжать это самоистязание и не будет ли отказ от еды воспринят как оскорбление, мало ли чего можно ожидать от этих людей! Я поставил чашу и, взяв кубок, отхлебнул немного хлипсбе.

Фелетина недоуменно взглянула на меня и тонким смирным голосом спросила:

– Вам не понравилось, господин?

– Нет, правда, все очень вкусно, – ответил я, чувствуя спазмы в желудке при воспоминании об этой гадости. – Просто я уже сыт.

Когда с завтраком было покончено, а прошел он в полном молчании (за исключение приведенным мною реплик, не сказано было ни слова), девушки собрали грязную посуду и скрылись за занавеской.

Хоросеф поудобнее уселся на скамье и, скрестив руки на груди, приступил, что называется, к допросу.

– Простите мою невежливость, господин Андрэ, – начал он издалека. – Мы ведь люди простые, невысокого происхождения, живем далеко от Великого Города, многого не видим, не понимаем. Так вот, кто же вы есть такой?

Что было мне ответить на вопрос, который интересовал меня, пожалуй, даже больше, чем Хоросефа! Кто я такой?!

– Я путешественник, – гордо ответил я: играть так играть! – Хожу по разным местам, смотрю, как люди живут, чем занимаются, потом записываю в книгу, – и, увидев, как вытягивается лицо Хоросефа, я быстро добавил. – Но я не Беристер.

Боюсь, что последняя фраза мало подействовала на хозяина. Чуть хрипловатым густым басом, слегка волнуясь, он спросил:

– Вы из Города Семи Сосен?

– Нет, я из города Озерок, – начиная терять терпение, невежливо ответил я.

Хоросеф непонятно хмыкнул и разгладил свою шикарную бороду. Задумавшись, он тихонько перебирал пальцами болтавшиеся на животе кожаные ремешки.

Не зная, что бы еще присовокупить к ответу, я подлил масла в огонь:

– Вы не могли бы мне рассказать, что это за места, чтобы я смог записать все это в свою будущую книгу.

Глаза Хоросефа гневно сверкнули, и он с силой грохнул кулаком по столу, отчего стоявшая на нем свеча подскочила и выпала из подсвечника.

– Сдается мне, ты врешь! – громовым голосом закричал он.

Я почувствовал, что где-то ошибся, но как исправить оплошность, если не знаешь, где она?

– С чего это вы взяли, уважаемый Хоросеф? – подчеркнуто вежливо спросил я, задним мозгом подумав, что в случае чего мне с ним не справиться, уж больно здоров.

– А с того, что очень ты похож на повстанца! – вскричал он, схватив в свою огромную ручищу опустевший подсвечник.

«Вот оно, началось», – подумал я и вскочил из-за стола, чтобы принять более удобную для защиты позицию.

Хоросеф ринулся на меня, сжимая в одной руке подсвечник, а второй опрокидывая стол, который, надо сказать, сдвинуть с места и то представлялось сложным. Он размахнулся и попал мне в плечо, хотя удар был нацелен на голову. Я с треском отлетел к стене и пребольно ударился спиной о деревянную обшивку. Рассвирепев, я, не вставая, схватил Хоросефа за ногу и попытался его уронить, но он оказался сильнее и просто отпихнул меня, как мелкую букашку, отчего голова моя буквально втемяшилась в стену. Держась за рога какого-то зверя, я с трудом поднялся на ноги, ощущая, как медленно плывет мир вокруг. Я сплюнул кровь, текущую из прокушенной щеки и попытался собраться с силами. Но новый ловкий удар подсвечником опять сбил меня с ног. Ну, тут уж меня взяло, не помню, как я поднялся и начал мутузить Хоросефа. Он немного опешил от моего яростного налета, который не причинял ему ни малейшего вреда, воспользовавшись этим, я со всего размаху ударил его под дых и отскочил в сторону. И вовремя! Мой противник задохнулся, схватился за живот и упал, произведя немыслимый грохот. Не желая терять преимущества, я сзади обхватил его за шею и сдавил нельсоном что было сил. Хоросеф захрипел и начал дергать руками и ногами, пытаясь освободиться от моих стальных тисков.

Я бы и придушил гада, если бы не Фелетина, выскочившая из-за занавески и взмолившаяся:

– Оставьте жизнь моему мужу, господин, все сделаю, что хотите!..

Я усилил давление и закричал:

– Проси пощады, сука!

Напрягая последние силы, Хоросеф закивал, отчего лицо его посинело и пошло багровыми пятнами.

Я отпустил его и отошел подальше. Хозяин закашлялся и начал дышать, постоянно хватаясь за шею. Подскочившая Фелетина помогла ему встать и сесть на скамью.

Минут десять Хоросеф приходил в себя, и постепенно к его лицу возвращалась нормальная окраска, дыхание становилось все более ровным и тихим. Наконец, он поднял голову и уважительно глянул на меня.

– Никто никогда не мог побороть меня, – хриплым голосом проговорил он.

Я благоразумно промолчал. Кажется, я начинал становиться человеком, который учится на ошибках, жизнь была дороже глупого бахвальства.

– Ты оставил мне жизнь, – продолжал он, – и отныне мне будет все равно, кто ты и что тебе нужно, мой дом – твой дом.

При последних словах Хоросеф приложил руку к груди и склонился предо мной в глубоком поклоне. Я не знал, что делать, что говорить, и чувствовал себя очень глупо. Я взглянул на Фелетину и встретил ее умоляющий взгляд, она торопливо закивала головой, веля мне соглашаться. Не зная, на что иду, и предвидя новые опасности, я приложил ладонь к сердцу и, поклонившись, коротко ответил:

– Хорошо.

Вот так я стал вторым человеком на деревне, осмотреть которую мне удалось в тот же день.

Перед выходом «в свет» меня шикарно принарядили вместо моей потрепанной, грязной и порядком изодранной одежды.

Чувствуя страшную боль во всем теле после драки, я ушел в комнатку, в которой провел ночь, и со стоном повалился на подстилку. Плечо ужасно саднило, из рваной раны струйкой бежала кровь, спину ломило, а бедная голова все еще шла кругом. Я запустил руку в волосы и, удостоверившись, что ран на голове нет, немного успокоился. Я оторвал второй рукав от рубашки и, скомкав его, крепко прижал к плечу.

В это мгновение дверь отворилась, и в комнату вошла Фелетина, неся в руках таз с водой и тряпку. Она подошла ко мне и, поставив тазик на пол, ласково оторвала мою руку от плеча. Я удивленно посмотрел на нее и уже открыл, было, рот, чтобы спросить, что к чему, но Фелетина приложила пальчик к губам, приказав мне, таким образом, замолчать.