Мне оставалось только изумленно хлопать глазами и быстро рассуждать: ничего себе понятия у семнадцатилетней взбалмошной девчонки. В жизни бы не подумал.

– И кто же тебя на такое надоумил?

– Никто, – Маринка оскорблено вскинула подбородок. – Сама не глупая, все понимаю, слава богу, в школе научили думать.

Я растерянно почесал затылок и заглянул ей в глаза: уверенности мало, а вот упрямства хоть отбавляй.

– Я недавно в поезде познакомился с такой вот радикалисткой. Ничего хорошего в такой позиции не вижу, и не понимаю.

– Ну, ты же, Андрей, умный, пораскинь-ка мозгами, как это выгодно, никаких проблем. Живи легко!

Я нервно закурил. «Ничего себе живи легко! Да у меня сейчас крыша поедет», – подумал я, поджидая Маринку у подъезда. – «Всю жизнь мечтал услышать от сестры подобную чушь. С каким спокойствием рассуждает она о самоубийстве, мужчинах. И ведь с ее упрямством, по себе знаю, она далеко зайдет, не переубедишь, не заболтаешь, на своем будет стоять. А мама о чем думает! Эх, да она, поди, ничего ей такого и не рассказывала, только мне раскололась, думала: одобрю и поддержу. Как бы ни так! Мелюзга сопливая, на Север бы вас всех, чтобы дурь из головы вымерзла к чертовой бабушке!»

Я закурил еще одну сигарету, но насладиться ею не успел.

Цокот каблуков. Знакомый звук. Я обернулся – точно она. Милая моя. Я затушил сигарету о стену и пошел к ней навстречу. В сумерках она еще красивей, еще желанней.

– Привет.

– Привет.

– Вот мы снова встретились. Везет мне сегодня.

Я тихонько рассмеялся. Она сделала лицо еще серьезнее, и нахмурилась. Что ж, будем играть в кошки-мышки.

– Не опоздала, куда спешила?

– Нет.

– Отлично.

Помолчали.

– Может, присядем.

Я начал нервничать. Сел рядом с нею, она отодвинулась.

– Как у тебя дела, Лена?

– Ничего, все хорошо.

– У меня тоже.

– Понятно.

– Ты еще не замужем?

– Не принципиально.

– А что принципиально?

– Я не по принципам живу.

– По наитию?

– Может и так.

– Не скучала без меня?

– Нет.

– А я скучал.

Молчит. Полный провал, фиаско! Ну, закричи на меня, только не молчи, не молчи!

– Как мама твоя поживает?

– Умерла.

– Прости.

– Ничего, привыкла.

– К чему привыкла?

– К извинениям.

– Они тебя не трогают?

– Ни капли.

– Бессердечная.

– Не груби.

– Это правда.

– Неправда.

– Правда, жаль.

– Забудь.

– Тебя не могу забыть.

Молчит. О Господи, чего же она молчит? Встала.

– Ну, я пойду.

– Иди.

– Пока.

– Пока.

Цокот каблуков, удаляющийся силуэт. Я, как сумасшедший, соскочил со скамейки и побежал за нею. Догнал уже в подъезде, загородил дорогу, не смог глаз отвести. И она, она смотрела на меня, как зачарованные стояли мы, глядя друг на друга. Господи, пусть она молчит, пусть не скажет ни слова, не испортит тайной минуты безумной радостью. И вот она в объятьях моих, вот губы наши слились, моя ты, Лена, моя.

– Прости, прости меня. Дурак я.

– Дурак.

И не отнимая губ:

– Люблю тебя.

– Подумаю.

– Люблю.

– Да…

Маринка нервно ходила возле подъезда, увидев меня, она рассержено воскликнула:

– Что за шутки! Сказал, подожду на улице, а самого и след простыл, – и чуть мягче добавила. – Я уже думала, ты решил оставить меня дома.

Мы с Леной, держась за руки, подошли к Маринке. Она радостно засверкала глазами.

– Да вы никак помирились! Ура! Я тебе говорила, а ты мне не верил.

Она шутливо толкнула меня в плечо.

– Ну все, с тебя праздник. Сегодня платишь ты.

Мы весело рассмеялись и пошли совершать праздник.

Местечко и, правда, оказалось хорошим, качественным: музыка, выпивка, обслуживание – все по первому классу. Может быть, потому что на душе пели соловьи, и счастье держало мою руку, как Лена. Хотелось прыгать, кричать, что я люблю, что меня любят, и я бы закричал, будь мы сейчас одни.

Мы присели за столик и сделали заказ. Музыка неназойливо будоражила чувства, пьяные люди весело смеялись, общались, перекидывались взглядами, пытаясь обратить на себя внимание красивого противоположного пола. Слегка приглушенный свет создавал иллюзию интимности, близости, смягчая краски и контуры лиц, тел.

Маринка восторженно, ошеломленно оглядывалась вокруг, сияла, на глазах преображалась в одну из тех волшебных, неотразимых женщин, которых порождает самосознание их красоты, восхищение мужчин и зависть соперниц. Она сделала глоток коктейля, пытаясь, видимо, вести себя так, как видела в кино. Я оглянулся и заметил, что уже несколько мужчин неотрывно смотрят на нее, а Маринкин взгляд блуждает от одного к другому.

Высокий парень подошел к нашему столику и обратился к Маринке:

– Могу я вас пригласить на танец?

Маринкины глаза молебенно метнулись в мою сторону и уставились с тяжелым ожиданием. Я глянул на Лену – та одобряюще улыбнулась, я утвердительно кивнул. Маринка радостно протянула руку длинному и отправилась танцевать.

Наконец-то мы с Леной остались вдвоем. Я взял Ленину руку и поднес к губам мягкую ладошку. Сколько надежды, сколько чувства вложил я в это прикосновение, чтобы заставить ее поверить в мою искренность и страсть.

– Я ни на минуту не забывал о тебе все эти годы, – тихо произнес я, нежно поглаживая ее руку.

Она улыбнулась и высвободила руку.

– Не верю.

– Нет, правда, все время думал о тебе, не знал, куда деваться от нашего мучительного расставания.

Лена сделала глоток коктейля и провела ладонью по моей щеке.

– А ты совсем не изменился, все такой же красивый, и все так же великолепно умеешь успокаивать и убеждать.

От ее признания на душе расцвели сады и запели птицы, настолько нежными, вдохновенными показались мне эти слова и это прикосновение.

– Я тоже не забывала тебя все это время, – тихо и ласково продолжала она. – Я думала, вот встречу доброго мужчину и забуду о тебе. Но все мои попытки возобновить нормальную сердечную жизнь наталкивались на воспоминание о тебе, твоей любви, слов. И не думала, что когда-нибудь снова увижу тебя, а вот как получилось. Если бы ты знал, как я на тебя зла и обижена!

Я опустил голову: ее слова пробудили во мне стыд за свое позорное бегство.

– Знала бы ты, как я скучал без тебя. Поверь, я жестоко расплатился за свое сумасбродство.

Она крепко сжала мою руку и спросила:

– А зачем, скажи, ты тогда уехал на Север? Я до сих пор не могу понять. Почему ты ничего не объяснил мне, даже не попрощался, как следует?

Она укоризненно посмотрела на меня. В глазах ее стояла старая обида, непонимание и нежелание понять.

– Я был молод, Лена, молод и горяч. Я до восемнадцати лет проторчал в этом городе, я не видел ничего, кроме этих стен, домов, я жил в замкнутом уголке, имя которому Озерки. А больше всего на свете я хотел увидеть мир, полный жизни, мир, который был мне недоступен. Я любил читать, и из книг узнал, как много на свете приключений, какая великолепная, активная жизнь где-то там. Я томился, и я уехал. Бросил все, чем не умел дорожить, я хотел приключений, авантюр, хотел денег, много денег. Поэтому я выбрал Север. Я знал, что мне придется бороться со стихией, с самой природой, и как мужчину меня это вдохновляло.

Я замолчал, с глубокой нежностью посмотрел на Лену. В ее глазах стояло все то же непонимание, но теперь уже той глупости, которую я только что выложил. Она покачала головой и сказала:

– Никогда бы не подумала, что человек может бросить все ради какой-то сумасбродной идеи и умчаться за край света за приключениями. Так только в кино бывает. Но разве это сейчас важно? Главное, что ты со мной, что все, на самом деле, не кончалось, а только началось.

Я поцеловал ее и прошептал:

– Я тебя люблю. Я хотел бы всю жизнь рядом с тобою быть.