— Ну, что же ты плачешь. Том? Так горько…
— Потому что все это кончилось. Потому что все кончается. Почему, Почему все кончается?
— Кто знает, может это длится столько, сколько нужно.
— Сколько нужно? А не вечно? Значит нет ничего вечного?
— Чудо длится до тех пор, пока не заронит тоску по зернышку вечности. Ты затосковал. Теперь ты уже не сможешь не искать это маленькое зернышко, которое прорастает и из него возникает вновь и вновь все, что ты так боишься потерять. Иди, Том.
— Куда?
— Иди, пока не увидишь свою душу.
— Ты. Ты меня отсылаешь от себя?
— Да, чтобы уже никогда не расставаться.
— Как? Подожди.
Но Она исчезла. Перед ним огромный лес. Очень темный и очень спокойный. Какой-то таинственный Покой. А ведь, правда, у леса есть тайна.
— Лес таинственный, как. Любовь. В Любви всегда есть тайна. И в лесу есть тайна. Лес тебя любит, Том.
Это сказал Оль. Тот самый, давний друг, который всегда сидит на дереве, подперев щеку рукой и непонятно — то ли дерево это он, то ли он это дерево? Но ясно, что дерево это живое существо, а Оль это и дерево и еще что-то, но в общем-то Оль это Оль.
— Здравствуй, Оль.
— Здравствуй, Том.
— Оль, Она поручила мне найти зернышко Вечности в этом невечном мире.
— Ну и ищи.
— Как? Где? Это очень трудно.
— Нелегко. Но когда ты узнаешь самого себя.
— Что? Себя-то я знаю.
— Да? Ну скажи, кто ты?
— Кто, кто. Я — Том.
— Ая?
— Аты — Оль.
— Нет, Том, я не только Оль, а ты не только Том.
— А кто же я? И кто же ты?
— Я — никто. Может быть, ты тоже никто? Вот тогда.
— Что тогда?
— Тогда нас стало бы двое, нет — трое. С нами была бы тайна: мы стали бы одно.
— Я ничего не понимаю, Оль. Как это — никто? Я — Том и всё. А больше я ничего не знаю.
Голос:
А я что-то знаю.
А я что-то знаю
А я что-то знаю
Знаю и пою.
— Помпончик! Ты приходишь как всегда, когда очень нужно. Меня только что уныние охватило. Но когда я вижу твой белый помпончик и слышу твою песенку, уныние как рукой снимает; хоть я, конечно, ничего не смогу, потому что ничего не знаю.
— Ну как ничего? Ты ведь знаешь, за что я тебя люблю?
— Понятия не имею. Любишь и всё, как и я тебя.
— Так-то оно так, но все-таки я люблю тебя за то, что ты такой искренний. За то, что у тебя душа искрится. За то, что в тебе всегда горит искра Божья.
— Во мне? Вот уж не знал.
— Ну где тебе знать? Ты собой никогда не любуешься. А вот ведь каждый раз, как будто случайно попадаешь на костер гномов — волшебный костер. Ты думаешь, от чего он загорается?
— Как от чего? От спичек, как все костры.
— А вот и нет. Он загорается от твоей искры. От тебя загорается.
— Неужели??
В темном лесу неожиданно загорелся огонек.
— Так вот же он!
Он стал разгораться на глазах. И рядом с ним, вокруг него как бы разгоралась тишина. Особенная, живая.
А у костра сидели четыре гнома. Тихо-тихо сидели. Всё как всегда. Тихое пламя и пламенеющая тишина. Гномы погружались в нее. Молчание. Ни слова друг с другом. Вот только со звездами. В этой тишине обязательно будут слышны звоны со звезд. Звезды окликают сердца. И гномы ответят звездам. Из самой глубины сердца. Вот — вот. Сейчас… И — голос первого гнома:
Отрешиться, отрешиться
Ото всех земных забот
Тихо тенькает синица
И зовет, зовет, зовет…
Все, что было важным — небыль,
Все труды — напрасный труд,
А деревья смотрят в небо
И зовут, зовут, зовут…
Если только их послушать,
То уйдешь за край земли, —
Или — в собственную душу,
От которой ты вдали.
Вдали, в дали от души своей. Эго — мне, про меня. Но, тише. — Еще оклик и — ответ:
Вот Оно. — Знакомы наизусть
Мягкий плеск, облитый серебром.
Ни-че-го. И я Ему молюсь
Ни о чём.
Ни на небе, и ни на воде,
Ни в далекой линии огня —
Ни-че-го, разлитое везде,
Ничего, входящее в меня.
И без слова, без конца, без сна
С сердцем, точно растворённый дом
Я молюсь, как тихая сосна,
Ни о чем.
И опять звездный оклик. Сейчас будет ответ. Вот-вот, сейчас.
Успокой меня, успокой
Несмолкающий плеск морской
Звоном пены и раз и сто
Повтори мне, что я — никто,
Иль, что смысл Вселенной всей
Уместился в груди моей.
Мне откроется лишь одно:
Что Тебе это всё равно
И что наши земные сны
Для Тебя навсегда равны.
Но бессменная песнь Твоя
Снова скажет, что Ты есть я
И не надо мне ничего,
Кроме голоса Твоего.
И еще звон. Он окликает четвертого. Куда он смотрит? Как будто бы говорит о том, что видит.
Скала крутая посредине вод
С внезапно обрывающимся краем.
Огромный замок на скале встает
Извечно пуст и вечно обитаем.
Незримый шаг впечатался в плато.
Беззвучный голос прошуршал в просторе.
Огромный замок, где живет Никто,
Тысячелетья высится над морем.
И в замке нет ни одного угла,
Откуда бы хоть раз хозяин вышел.
Но если ты застынешь, как скала,
Ты, может быть, увидишь и услышишь
Всю глубину вдруг обнажит вода.
Замрет последняя земная нота
И Он войдет — вот Тот, кто есть всегда,
Никто, который явственней, чем кто-то.
Костер погас. Том сидел один в темноте, которая мягко серебрилась. И ему показалось, что голоса звучали из его собственной души. И он прошептал: «Я со своей душой повстречался. Она была вот здесь. Она звучала, как тихий медленный орган». Но… орган действительно зазвучал. «О, из какой глубины шел звук! Из души — в пространство или из пространства в душу? Не все ли равно. Слушать, слушать, только бы слышать его! Слушать и слушаться. Потому что он — ведет. Я чувствую, что иду к морю. Я запах моря чувствую. Может это оттого, что только о море и говорили гномы. Но, какое это счастье — чувствовать запах моря в темноте и идти на этот звук и запах. Темнота рассеивается. Пробилась Луна. Да, она смотрит на меня и окликает меня, как звезды гномов». Том уже готов был что-то ответить ей. Как услышал ее собственный лунный голос:
