Это сказала долговязая женщина в юбке, кончавшейся огромным шлейфом. Голова ее была покрыта каким-то красным платком, а в руке она-держала палку. А может быть, палка и шлейф вместе были просто большой метлой, на которую она уселась верхом, а эта важная дама была обыкновенной Бабой Ягой?
«Как всем хочется казаться солидными людьми», — подумал Том. И все это соседство ему ужасно не нравилось. Ему даже показалось, что он забудет мелодию, не донесет до Нее.
— Пожалуйста, пустите меня. — взмолился он.
— Пустить?! Как же! Да мы все знаем про тебя. Ты из тех, кто полагает, что у света есть тайна. А наш Господин учит, что свет и тайна несовместимы. Тайна прячется во тьме, а свет наше¬го Правителя ее разоблачает. Он, видите ли, сочинил музыку. Да знаешь ли ты, что такое настоящая музыка, прославляющая нашего Владыку? Оркестр! — И Баба Яга взмахнула своей палкой, которая — Том мог бы поклясться в этом — была метлой и ничем другим.
И грянула музыка. Музыка?! Лязг. Грохот. Не лад, а разлад, не строй, а расстройство. Но какой грохот, какой натиск! Какая ярость!
Том почувствовал, что выдержать этого он не сможет. Эта «музыка» хлестала его, как бичом, сметала с земли. Он силился позвать Ее, но разве в этом громе можно было расслышать его голос?
Что же Она-то? Она! Разве Она не слышит, что здесь делается? Она ведь могла останавливать их на полуслове, на полузвуке.
Тома охватило отчаяние. Но… Господи, кто это сумел все прекратить? Снова тихо. Ти-хо…
Снова можно дышать. Да ведь, оказывается, целый день про-шел. На небе уже звезды. Вокруг деревья… Такие спокойные… В их душу, в их тайну никто не врывается. Она целехонька. Такая огромная, такая бездонная… Он огляделся. И тут увидел в темноте маленькое светящееся личико и расслышал с детства знакомую песенку:
А я что-то знаю,
А я что-то знаю,
А я что-то знаю,
Знаю и пою!
— Помпончик!
— Он самый!
— Так что, ты можешь останавливать их, как Она и Оль?
— Выходит, что могу. А ты сам почему не можешь? Том пожал плечами и ответил:
— Наверное, потому, что ты что-то знаешь, а я еще нет. Мне казалось, что я столько узнал, но оказалось, что этого так мало!
— Ну да, ты еще не набрал тишины. Не посидел у костра с нашими братьями гномами.
— Не посидел.
— Ну так в чем же дело? Посиди.
И Том увидел костер в лесу. У костра, как всегда, сидели четыре гнома (а может, где-то прятался пятый? Так ему показалось). Время от времени гномы подбрасывали поленья в огонь. С ними говорить было нельзя. Он это знал. Они сами друг с другом не разговаривали. Только со звездами. Когда тишина будет такой полной, что можно будет расслышать звон со звезды, один из гномов ответит на своем особом языке, который понятен звездам, деревьям и еще очень тихому сердцу.
Звон со звезды. Вот он… Он действительно слышен. И — ответ первого гнома:
И вот в тиши открылось мне,
Что только на одной струне
Мир держится. Жизнь продлена,
Пока звенит одна струна.
Одна струна… Он ее слышал сейчас. Звон ее длился и длился и как будто шел через него, Тома, через сердце…
А гном продолжал:
И звон идет сквозь все сердца
В простор, не знающий конца.
Как бы у Господа в руке
Висим на тонком волоске.
И он способен удержать
Земную ширь, морскую гладь,
Небес раскинутых простор
И тяжесть ледниковых гор.
Вот только б дух наш стихший мог
Сберечь тончайший волосок…
У Тома перехватывало дыхание. Он вдруг почувствовал, что огромное небо и самая маленькая звездочка так тесно связаны друг с другом… Маленькая звездочка или маленькое сердце. Или что-то еще меньше, самое незаметное — внутри этой огромности. И все мироздание зависит от чего-то самого незаметного… Он поднял глаза к небу, как гномы. И — снова звон со звезды. И — ответ второго:
Огромно небо! Человек так мал!
Между людьми — зияющий провал
Немого неба. И в другую грудь
Через все небо пролагают путь.
Да, да, надо пройти через все небо. Это он уже понял. Чтобы дойти до чьего-то сердца, надо обнять всю эту огромность. Ему кажется, что он летит… Полет — кружение, полет — приближение к самому себе из такой дали! Так он был вдали от самого себя? И не знал этого?
И еще — звон со звезды. И голос третьего гнома:
А свет какой! Какой здесь свет!
Мир истончился. Больше нет
Препятствий. Все насквозь отверсто,
И тихо высветилось сердце.
И оказалось, что оно
И дарит свет. Давным-давно.
С рожденья мира сердце светит,
Да только кто его заметит?
Его светящее тепло
Вселенским телом поросло.
И сколько нам ни говори,
Что близок Бог, что Он — внутри,
Он незаметен. Нет и нет.
Но этот все пронзивший свет!..
Том совсем замер. Он знал: сейчас ему откроется что-то са¬мое великое, самое нужное и простое, как эти поленья в костре, от которых нельзя оторвать глаз. Кажется, это была первая бессонная ночь в его жизни. Вся ночь — у костра. Спать? Да как же может прийти сон, когда так переполнено сердце?
И снова — звон со звезды. И — голос четвертого:
Как упорна она, как давно
Мысль простейшая бьется во мне:
Я — никто. Я лишь только окно.
Я пробоина в плотной стене.
Только плотность стены прорубя,
Только после великих потерь
Понимаю: я — выход в Тебя,
Я — к Тебе приводящая дверь.
С целым миром окончился спор.
Я — никто. Обо мне позабудь.
Я — лишь вход в бесконечный простор.
Только вход, только дверь, только путь.
А звезды между тем начали меркнуть. Занималась заря. От костра оставались одни уголья. Казалось, гномы совсем замолкли. Но вдруг с далекой голубоватой звездочки раздался еле слышный звон и пятый гном (он все-таки был здесь) прошептал в ответ:
Бог перед нами так же растворен,
Как этот побледневший небосклон.
Но чтоб меж нами стерлись все границы,
Нам надо точно так же раствориться,
Раскрыть всю душу и сойти на нет,
Чтобы от нас остался чистый свет.
