Далее некоторое время они шли, улыбаясь друг другу. Затем Дов вновь нарушил тишину:

– А что ты думаешь с Хилай?

– Я не знаю. Точнее, знаю. Но как— не знаю.

Голос Илана показался Дову не очень уверенным, и друг явно не хотел говорить об этом. Он еще сам не знал ответа на этот вопрос, и ему было больно даже думать о нем и размышлять. Он жил одним днем —сегодняшним —и встречами с ней. Обо всем остальном старался пока не думать. Пока не окончит университет и не встанет на свои ноги.

На следующий день в обеденный перерыв Илан был представлен подруге души Дова, миловидной девушке по имени Товат с густой светло-коричневой длинной косой. Девушка очень подходила Дову. Она была такая же милая и добрая. Она даже стеснялась в те же моменты, что и Дов. Ее румяные щеки все сильнее полыхали красной зарей каждый раз, когда она ловила взгляд Дова на себе. Илану показалось, что они очень мило гармонируют друг с другом. Друзья прогулялись по ярмарке, разговаривая на отвлеченные темы, затем Илан покинул их и ушел к побережью, где должен был найти Хилай. Придя туда, он заметил тонкий силуэт с пышными волосами на камнях. Ему не хотелось подходить ближе, в этот момент он готов был стоять так часами и наблюдать за ее статичностью фарфоровой статуэтки, которая сменялась плавными пластичными движениями утонченных линий. Вдруг она встала, подошла близко к морю, села на корточки, как будто нашла что-то в воде и пыталась это разглядеть. Любопытство Илан победило его желание оставаться в стороне, и он медленно двинулся в ее сторону. Подойдя достаточно близко, он пытался разглядеть, что же нашла Хилай в воде. Но было сложно разобрать, так как ее длинные кудри загораживали ему вид. Тогда он окончательно подошел близко – она, почувствовав движение сзади себя, резко встала и повернулась. Ее кончики волос были мокрые от морской воды и распрямились под тяжестью капель.

– Что ты тут нашла? – начал разговор Илан.

– Камни. Они так интересно переливаются в воде. Точно такие же лежат рядом в песке и совсем тусклые, невзрачные. Как будто в них нет ни одного другого оттенка, кроме серого. И стоит их переместить в воду, и они начинают сверкать такими прекрасными цветами! Вот посмотри на тот с коралловыми полосками. Я его взяла из песка, и он был абсолютно серый. Я бы даже не подумала, сколько разных цветов может содержать один серый камушек.

Девушка повернулась к молодому человеку и продолжила, пытая выловить ответ на свой внутренний вопрос, старый по нотам его души в его взгляде:

– Илан, ты же наверняка прекрасно рисуешь. Ты не хочешь мне показать свои картины?

Глаза у Илана чуть расширились, потом он быстро отвел взгляд от нее, почувствовав ее взор, проникающий в его душу. Некоторое время они молчали. Хилай почти смирилась, что и на этот раз он не ответит на ее вопрос, но увидела в его глазах явное желание и страсть, которые обязательно возродятся.

Долгие последующие месяцы Хилай больше не возвращалась к вопросу совместно изобразить с Иланом картину, хотя это была ее основная цель в тот день у моря, когда она завела свой неоконченный разговор. А Илану не давали покоя ее слова до самой осени, пока она вновь не вернулась к этой теме.

Лето уже подходило к концу, Илан, как и все другие студенты, готовился к новому учебному году в университете, к долгим разлукам с Хилай. Он знал, что ей зимой исполнится девятнадцать лет. Она успела за более чем три месяца до дня рождения все уши ему прожужжать про свой день рождения. Каждый день у нее менялись желания по поводу подарка от него. Но искренне тот подарок, который она хотела, конечно, был один-единственный – хотя бы одним глазком поглядеть на его картины. А лучше понаблюдать за процессом, когда холодный, спокойный, молчаливый Илан будет гореть. Гореть без ее огня, сам за бумагой и с красками. Она тысячи раз себе это представляла: у моря, на горах, в лесу, на крыше дома в полнолуние, но одно было всегда одинаково – аккорды его взгляда. Он смотрел на свой мольберт то в глубокой задумчивости, то серьезным недовольным взглядом, как будто штрихи не слушаются его душу, то улыбаясь в восхищении от того, как смешиваются краски, входя одна в другую яркими тропинками, которые быстро растворяются, потеряв границы.

И вот однажды перед самым началом учебного года Хилай вновь вернулась к своей уже начатой ранее речи:

– Илан, ты знаешь, я всегда хотела научиться рисовать. Я могу кое-что изобразить, конечно. Но до художника мне еще очень далеко. Я специально не хочу на тебя смотреть в лицо и отвернулась к морю. Потому что я хочу говорить о том, что близко мне, но, возможно, доставляет тебе боль. Мне кажется, было бы здорово однажды нам с тобой изобразить что-то в совместной картине. Ведь несмотря на то, что мы такие разные внешне, мир в наших глазах настолько совпадает, что нарисуй мы одну картину с разных сторон, обязательно бы в середине получилось полное совпадение в единое целое. Но я не хочу, чтобы это тебя доставляло боль. И поэтому, – Хилай опустила взгляд на воды моря под ногами, немного задержав речь, – поэтому, если ты хочешь, чтобы я никогда не возвращалась к этой теме, то скажи мне открыто. Я все пойму, Илан, и никогда, обещаю, никогда больше не буду тебя трогать! – она закончила свою речь, повернулась к молодому человеку рядом, нежно и открыто глядя на него.

Илан смотрел в самый край мира, туда, где сливаются небо и море. Его сердце словно прорывалось сквозь эти километры расстояния к своему дому. Через некоторое время он повернулся и, серьезно глядя на Хилай, спросил:

– А что бы ты именно хотела нарисовать?

Хилай даже не знала, как ей отреагировать на этот жест и шаг навстречу к ней.

– Я… я хочу нарисовать жизнь! Нашу с тобой жизнь…

***

Наступила осень, встречи молодых людей стали еще реже, при этом каждый из них испытывал все больше желания и потребности видеть друг друга. Илан продолжал, как прежде, посещать свою свободу в обеденные перерывы днем в выходные и вечерами после учебы в будни. Средства, что выделялись ему на учебу, проживание в городе и учебники, быстро заканчивались. Ему не хотелось сообщать Хилай о недостатке, и на вопросы, почему он не приезжает чаще или и вовсе не приезжает, он отвечал, что занят учебой.

Чем больше он этот недостаток чувствовал, тем больше понимал, что необходимо найти работу. Но, учитывая его некоторую медлительность, худощавое телосложение и строгий график учебы, все работодатели ему отказывали, часто открыто заявляя, что его руки не для тяжелой работы созданы. После очередного отказа он решил пересмотреть свою идею. В магазинах, конечно, оплата за труд была гораздо выше, чем в университете, но молодой человек решил, что необходимо хотя бы начать. Когда он нашел объявление, что требуется библиотекарь, то заколючил, что это знак свыше. Итак, он должен был работать два дня вечерами вместо встреч с Хилай в библиотеке. Но он прекрасно понимал, что для встреч с ней у него нет средств на покупку билетов. Поэтому он принял эту замену как данность. Куда сложнее было Хилай. Какая бы она чуткая и чувствующая ни была, эту причину его отказов от встреч с ней она никак не рассматривала. У Илана же был четкий план. Он рассчитал, что если он будет сдерживаться еще и от пары лишних поездок, то сможет ко дню рождению Хилай купить весьма достойные краски для их совместной картины.

Первые дни работы проходили однообразно. С Иланом в библиотеке работали еще одна молодая девушка, две пожилые дамы и один пожилой мужчина. Дамы были каждая противоположность одна другой. Первая – быстрая и живая. Своей стремительностью напоминала молодому человеку его Хилай. Илан прекрасно отмечал способности женщин исцелять. Он извлек много жизненных уроков от мамы и сестер, каждая из которых была прекрасна по-своему и имела свои секреты и особенности взаимодействия с миром. Такие женщины, как эта пожилая библиотекарь и Хилай, словно наполненные кувшины с живительным напитком, несут в себе саму жизнь в виде искры легкости. Молодой человек при каждой встрече с этой дамой думал, что Хилай однажды, будучи бабушкой их совместных многочисленных внуков, будет все также живо и резко срываться с места и бежать куда-то навстречу ветрам, привлекая его с собой.