Голова поневоле задралась, глаза повело вверх по застекленному прогалу, и губы изогнулись усмешкой. Видишь небушко? Видишь. Голубенькое? Прям, васильковое! Ну так чего тебе еще?
Я бездумно пошлепал ладонью по холодному стеклу. Такое не всякий пулемет прошибет. Видать, товарищ Сталин и впрямь готовил объект к штурму. И что же вождь тут прятал, интересно знать? Ладно…
— Работама нет — зарплатама нет, — сказал я наставительно, и шагнул в техотсек.
Кроссовки тихонько взвизгнули на рубчатом резиновом покрытии. Кряхтя, я присел, и потянул на себя квадратную крышку люка — скобы уходили вниз, дотягиваясь до пола металлической лесенкой.
Ну, и перекрытия здесь… Метровый слой железобетона.
«Представляю, как намучались монтажники… — мелькнуло в голове. — Долбили, как дятлы!»
На первом этаже окон не было вообще, лишь полушария светильников пузырились по потолку обычной высоты. Привстав на цыпочки, я дотянулся кончиками пальцев до стальной балки. Пощупал зачем-то наплавы сварки — за два дня мы с «Царевичами» подвесили здоровенный детектор, точно под хронокамерой.
Там и трекер, и калориметры… Тяжко вздохнув, я качнул увесистые вязки проводов. И когда их тянуть? На субботнике?
— Миша…
Первой мыслью подкралось трусоватое воспоминание о снятом бронежилете, и лишь затем я разобрал голос Лены.
— Наш доблестный спецназ не запер узкий лаз? — схохмил я в рифму, оборачиваясь.
Девушка, затянутая в халат, стояла понурая, хорошенькая и жалкая.
— Ничего себе лаз, — искривился маленький рот. — Да тут целые ворота! Ми-иш… Я так больше не могу… Прости меня… Пожа-алуйста…
Упадающий голос Браиловой позванивал, и мне ничего не оставалось, как идти утешать. Выносить женские слезы — хуже всего.
Я и пары шагов не успел сделать, как Лена подбежала сама, и прижалась махом, задыхаясь и всхлипывая.
— Прости… Прости… — стонущий зов перебивали жалобные, поскуливающие нотки.
— Мне не за что тебя прощать, Леночка, — я взял в ладони ее лицо, и поцеловал припухшие губы.
— Правда? — покрасневший девичий нос шмыгнул, смазывая надрыв.
— Правда. Чистая, беспримесная. Отфильтрованная.
Тяжко, но и успокоенно вздохнув, Браилова ткнулась головой в мое плечо.
— Я все понимаю, Миша, — глухо, невнятно заговорила она. — И про тебя, и про себя… И про Риту твою. Всё просто…
— Всё очень и очень сложно, Ленусик, — мягко оспорил я, чувствуя себя дедом, отягощенным житейским злом. — Подчинишься порыву, а после станет худо всем. И тебе. И Рите. Знаешь, каково мне было? До чего хотелось схватить тебя в охапку — и «загнуть салазки»?
— Даже так? — стыдливо хихикнула девушка.
— Даже.
Лена подняла розовеющее лицо, часто моргая слипшимися ресницами.
— Я вернусь в лабораторию… — неуверенно попросилась она. — Можно?
— Нужно, — моя улыбка вышла вполне непринужденной. — Я соскучился уже. Мне так давно никто не делал замечаний!
— Ладно! — рассмеялась девушка. — Буду тебя пилить и чморить с самого воскресенья!
— А что так поздно? — не сильно огорчился я.
— Здра-асте! — хихикнула Браилова. — Иванов же запретил!
— Что запретил? — не дошло до меня.
— Ми-иша! — ласково затянула Леночка. — Ты где, вообще? Где витаешь? Иванов с Иваненко, в четыре руки, накатали приказ по институту: запретить гражданским лицам все плановые работы в главном корпусе с первого по третий этаж включительно! Со среды до воскресенья. Понял, товарищ старший научный сотрудник?
— А-а… Ну, да… — замямлил я. — Тьфу ты… Мне ж генерал лично втолковывал! Хм. Как-то плохо втолковалось… А я-то думаю, и чего это так пусто! А оно вон что…
Тихонько рассмеявшись, Лена потянула меня за руку.
— Да я сама — нарушительница дисциплины! Пошли, а то обед скоро. Буфет сейчас на четвертом этаже! Временно… Пошли! Только тихо…
Там же, позже
— Близко к дороге не подбираться, — бубнил Призрак Медведя. — Расползаемся…
— А Мануэль? — ревниво спросил Франсуа Пиньон.
— Он у дальнего поста. Отползай…
Оглядываясь на замершего краснокожего, Франсуа пополз вправо. Издали Чак походил на сугроб. Даже на свету, стоило лечь на снег, и не двигаться, нипочем не поймешь — нанос это или лазутчик…
Пиньон приподнял голову, рукой сдвигая капюшон. Голоса с блок-поста слышались слабо, не разобрать. Офицер грелся у костра за бетонными параллелепипедами, сложенными редутом, а у опущенного шлагбаума пересмеивались двое автоматчиков, молодых парней, упакованных в новую зимнюю форму — ее тут «эксперименталкой» звали.
Облизав пересохшие губы, Франсуа украдкой посмотрел назад. Чака не видать. И что ему мешает попробовать?
Пиньон выдохнул, и осторожно пополз к дороге. Офицер его точно не увидит — слишком долго смотрел на мятущееся пламя, а уже порядком стемнело, синие сумерки превратили мир в театр теней.
Соскользнув на бугристый лед ручья, промерзшего до неглубокого дна, Франсуа выбрался к самому шоссе, укрывшись в огромной бетонной трубе, что летом перепускает воду под дорогой. Сюда голоса доносились, будто издалека, но ясно.
Солдаты травили анекдоты.
Пиньон тихонько вздохнул, осторожно откидываясь на вогнутый бетон, и пригорюнился. Да, он просто лопался от гордости, когда цэрэушник записал его в команду «суперагентов», только это ведь сплошная видимость. Ну, а что в нем такого особенного?
Ну, отслужил в 11-й воздушно-десантной. Уж что-что, а с парашютом сигать он любил чуть ли не со школы. Ну, позвали в Мон-де-Морсан, в хваленый эскадрон парашютистов мобильной жандармерии. В Чаде прыгал, в Ливане — наводили там порядки. И что такого? Ну да, чем-то он понравился лейтенанту Кристиану Пруто, и тот взял молодого десантника к себе, в группу быстрого реагирования, тоже жандармскую. Вот и всё! И что в этом суперского?
А сможет он убить того же Чака? Куда там… Индеец коварен и очень быстр. Пока ты будешь замахиваться, он тебя выпотрошит — не меняя скучающего выражения на красной морде.
Мануэль… С виду рубаха-парень, душа компании… Так и замочит, не думая и продолжая шутить. Рассказывают, что за Фуэнтесом однажды рейнджеры погнались, и тут на него здоровая змея кинулась, гремучая! А он хватает ее, кричит: «Привет чертям в аду!» — и швыряет в техасца! И всё, конец погоне — рейнджеры в другую сторону кинулись, спасать своего, пока яд не доконал…
Мензис… Да ну его! Глядишь в холодные синие глаза — и у самого всё в животе смерзается. Да и полукровка Чанг не лучше. Пырнет пальцем — и готово. Или грудину проломит голой рукой, чтобы сердце вырвать…
Вот они — да, суперагенты, не прибавить, не убавить. Люди-чудовища, как оборотни из сказок. И он рядом, как Красная Шапочка в компании Серых Волков…
Вздрогнув, Пиньон напрягся, смахивая горестные, стыдные мысли. Кажется, машина… Да, она! И движется от объекта.
На посту дизель унял обороты, и заглох. Голоса прорезались яснее.
— Сколько вас? — спросил кто-то строгий. Наверное, тот самый офицер.
— Пятеро, товарищ капитан! — весело откликнулся молодой баритон.
— Как пятеро? — неприятно удивился капитан. — А охранять кто будет?
— Да скоро уже! В субботу сменимся!
— Ну, вы, блин, даете… Ладно… Пропустить!
Мотор завелся с пол-оборота, и грузовик, низко урча на первой передаче, покатил к селу.
«А если это шанс?» — подумал Франсуа, суетливо потерев ладони. Перчатки издали змеиный шорох, обсыпая намерзшие льдинки.
Вечер того же дня
Москва, улица Новочеремушкинская
До советской столицы автобус добрался часа за два. Стемнело, но в подземных палатах метро сияли люстры, и было людно. Москвичи торопились с работы домой, а, может, и с учебы. Вон, как та студенточка…
