Одним словом, жил Митрич тихо и незаметно, не возбуждая зависти и любопытства.

Как-то теплым летним вечером подсел он к шумной ребячьей компании, собиравшейся по субботам в укромном уголке переулка на «пятачке», где стоял под навесом вросший в землю кособокий стол. Там же был и Сашка Вихров, непутевый парень. Сашка пришел, как обычно, пьяным, задирался. Был он сильным и рослым не по годам, и поэтому с ним старались не связываться. Приходил Сашка на «пятачок» с другого конца города по старой памяти: раньше у него здесь жил дружок, голубятник, осужденный недавно за воровство. Поэтому и ходил Сашка злой и неприкаянный, мешал ребятам играть, куражился.

— Зря ты это, — печально сказал Митрич. — Школу, слышал я, бросил, не работаешь. Так и сам до плохого докатишься, как твой дружок.

— Заткнись, агитатор, — равнодушно отмахнулся Сашка. — А то ноги выпрямлю.

— Посадят тебя, дурака, — убежденно сказал Митрич.

— Испугал.

— Смелый ты больно.

— Ладно, — примиряюще сказал Сашка. — Одолжи пятерку, если ты такой добрый. Тогда уйду.

В последнее время никто из знакомых не давал Сашке взаймы: знали — не вернет. Пропьет или прогуляет. И семнадцатилетний Сашка, отбившись от рук матери и как-то выпав из поля зрения школы и общественности, действительно пил, хулиганил, бессмысленно проводя время и катясь все дальше и дальше по наклонной.

— Одолжу, — неожиданно пообещал Митрич, — если на дело.

Поздно вечером, когда все ребята разошлись по домам, Митрич остался с Сашкой. Говорили они долго.

— Да, фрукт, доложу я вам... — Ракитин держал в руках дело Кувшинова, арестованного несколько дней назад. — Кто бы мог подумать?

И действительно, неожиданно для многих на следствии раскрылся гнусный облик Митрича-Кувшинова, человека без определенных занятий и местожительства, ранее неоднократно судимого за кражи и мошенничество. Подложная справка об инвалидности помогала ему совершать преступления, до поры служа абсолютно здоровому «калеке» броней от возможных подозрений и помогая влезть в доверие к людям. Кстати, «инвалид» был в свое время судим за дезертирство. Он стал вдвойне опасней и неуязвимей, спрятавшись за спиной подростка, которого он втянул в свои грязные дела. Напав на след Кувшинова, его решили не брать, установив за ним наблюдение. Было не ясно, почему он не сбежал сразу, похитив такую большую сумму. Одно из двух: или этой суммы у него почему-либо не было, или он был слишком уверен в себе и в том, что Вихров будет молчать. Правильным оказалось первое. Выяснилось, что, имея на руках записку от Вихрова с указанием, где находится тайник, в котором спрятаны похищенные из кассы деньги, Кувшинов в течение нескольких дней не мог отыскать тайник. Наконец отыскал и в тот же день поспешно бежал с деньгами. Он был арестован в поезде дальнего следования. Если бы Кувшинов был задержан сразу, вернуть деньги было бы сложнее. Именно поэтому Ракитин не торопился с арестом, действуя наверняка и имея на этот счет кое-какие дополнительные соображения. Припертый к стене неопровержимыми доказательствами, Кувшинов признался в кражах из промтоварного и районного магазинов, упорно отрицая свою причастность к поджогу продмага, причинившему наибольший ущерб. И хотя было ясно, что это дело его рук, Кувшинов был неуязвим. Никакими доказательствами на этот счет следствие не располагало. А Вихров по-прежнему молчал.

— А может, продмаг сам сгорел? — спросил Ракитин отчаянно дымивших сигаретами Чибисова и Смирнова. — А мы голову ломаем. Ведь преступники пойманы, деньги возвращены... — он посмотрел на Чибисова. — Так?

— Да нет, не так, Михаил Павлович, — Чибисов улыбнулся.

— Значит, он поджег?

— Он. И Вихров об этом знает. Как знал и о деньгах. На него бы нажать покрепче, а мы с ним цацкаемся.

— Вихров — жертва. Слепое орудие в руках Кувшинова. Может быть, прозреет.

— Вряд ли.

— А вот завтра попробуем разобраться. И выясним, кстати, что знает Вихров. И поможет нам в этом не кто иной, как сам Кувшинов.

— Каким образом?

— А вот каким...

Увидев Митрича, Вихров опешил. Но ненадолго. Лицо его снова стало равнодушным и безучастным.

— Знаешь его? — спросил Ракитин.

— Знает, знает, — опередил Вихрова Кувшинов.

— Ну знаю.

Чибисов, сидевший у окна, безнадежно покачал головой. Начало ему не понравилось. «Ничего не выйдет, — подумал он. — Слишком откровенно Вихров уступил инициативу Кувшинову».

— Вы по-прежнему утверждаете, Кувшинов, что непричастны к поджогу продмага? — спросил Ракитин.

— Я не утверждаю. Просто я там не был, так же как и...

— Отвечайте за себя, — перебил Ракитин. — А вы что скажете, Вихров?

— Не был я там.

— Расскажите, Кувшинов, почему вы остались у раймага, а не бежали вместе с Вихровым?

— Прыгая в пролом, Сашка повредил ногу. Уходить пришлось через дверь. Когда мы ломали ее, сработала сигнализация. Я понял, что Вихрову с больной ногой не уйти. Я отдал ему деньги и вернулся, чтобы задержать погоню. Я не знал, чем это для меня кончится. Я делал это ради товарища, так как сам был в состоянии убежать. Я вернулся и спрятался в кустах. Когда прибежал милиционер, я вышел. Мне повезло. Милиционер оказался моим соседом. Я ходил с ним вокруг дома, а потом потащил в магазин. Я запутал следы и, пока следователь разбирался, Сашка ушел.

— Нет, Кувшинов, вернулись вы не ради Вихрова. Вы просто поняли, что вас вот-вот схватят. И вы сообразили, что делать. И фокус удался. Следователь, увидев ваши следы и получив от милиционера подтверждение, что вы пришли позже него, не мог и предположить, что вы — преступник. Это было бы противоестественно. Тогда вы еще были «инвалидом», «калекой» с палочкой. Человек даже с богатой фантазией не смог бы представить вас лазающим по крышам и проламывающим чердаки. Так что вернулись вы, чтобы запутать свои следы, а не спасти Вихрова. Кстати, вы не воспользовались благоприятной обстановкой, чтобы помочь Вихрову и хотя бы попытаться уничтожить его следы. Сделав это, вы все равно остались бы вне подозрений. Но у вас были другие планы, как стало ясно потом.

— Я спасал товарища, — упрямо повторил Кувшинов, метнув на Вихрова прощупывающий взгляд. И хотя Вихров по-прежнему молчал, Кувшинов, уверенно державшийся вначале, забеспокоился: Вихров не просто молчал — он думал. Может быть, впервые за все время знакомства с Кувшиновым. Это не ускользнуло от Ракитина.

— Как вы помните, — снова обратился он к Кувшинову, — вас задержали с деньгами и ценными вещами двадцать седьмого числа, в день вашего бегства из города. Объясните, почему вы решили бежать именно двадцать седьмого, а не двадцать шестого или двадцать восьмого?

— Я вообще не собирался никуда уезжать, но потом...

— Нет-нет. Вам ничего не угрожало. Вихров ничем не выдал вас, он молчал. А о том, что за вами уже следят, вы и не подозревали.

Кувшинов пожал плечами.

— Так вот. Двадцать седьмого вы, наконец, разыскали по записке Вихрова тайник. И тотчас же бросились на вокзал. Задержали вас в поезде. Вы знали, что Вихров будет молчать. А если заговорит, вы уже будете далеко.

— Я не хотел бежать, — Кувшинов украдкой взглянул на Вихрова. И тут же отвел глаза, встретившись с колючим взглядом. — Я хотел временно...

— Нет, возвращаться вы не собирались. Поезд был дальнего следования. Бежали вы столь поспешно, что даже не расплатились с хозяйкой и не уничтожили записку Вихрова.

Кувшинов вопросительно поднял глаза.

— Да-да, — сказал Ракитин. — Вы ее, разумеется, порвали. Около тайника. А мы ее, разумеется, восстановили. Кстати, вы не помните ее содержание?

Кувшинов молчал. Он все отлично помнил. Описывая расположение тайника, Вихров просил в конце записки перепрятать его долю понадежнее и часть денег передать младшей сестре. Помнил об этом и Вихров.

— Сколько было похищено из кассы?

— Не считал.

— Так вот. — Ракитин взял в руки дело и быстро перелистал его. — Похищено было 10 тысяч рублей. Та же сумма изъята и при аресте. Таким образом, долю Вихрова вы увозили с собой. Делиться с кем-либо, даже с соучастником, не в ваших правилах, Кувшинов. Вихров был нужен вам на время, как тот же ломик или отмычка. И вы удачно избавились и от него, и от непривычной для вас необходимости делиться. Так?