Увидел отражение своего лица в оконном стекле. Глаза голодные, жадные, блестят диким гневом. Рядом с веком пульсирует синяя вена, и виска сдавливает стальными клещами.
Изголодался. Измучился. Смотреть на нее в окно, такую близкую, родную, живущую под боком. Уже не раз башню срывало – выходил из дома с конкретной целью. Поймать мою птичку и вернуть себе. Чтобы снова рядом. Чтобы снова видеть ее улыбку, слышать голос, любоваться прекрасным телом, пока смущается и прячет какие-то там растяжки. До боли в паху хочется поцеловать. Вылететь пулей отсюда как только Оксанка домой вернется, схватить за руки и прижать к стене. Впиться в ее сладкие губы так, чтоб дыхание перехватило. Руки в волосы запустить, вдохнуть дурманящий запах. С ума сойти, как ее хочется. А она живет себе, даже не подозревает, что я за ней слежу. Как одержимый маньяк.
Зарычал, словно дикий зверь, и отлетел от окна, как кипятком ошпарился. Я же знаю, что нельзя. Но кроет все чаще. Пора с алкоголем завязывать – со дня на день Распутин появится в городе. Его шакалы уже рыщут – вчера двоих убрали. Сегодня пока тихо.
Очень тихо.
И тишина эта давит, и стены этого дома давят.
Снова выпил. Ушел на первый этаж и закурил на кухне. Глаза закрыть невозможно – сразу образ Оксаны, и стояк долбит. Похотливый осел! Сейчас не о сексе думать нужно. Оксану нужно спасать. Из лап чудовища вытягивать в нормальную жизнь. Со мной или без меня – это как получится. Может, завтра тоже сдохну от рук шакалов Распутинских, и Оксану уже никто не защитит.
За всеми приходят, кто на немецких тачках ездит. На тех самых, которые мы подрезали и Соколову доставили.
Телефон тревожно завибрировал на столе. Протянул руку и ответил, даже номер не посмотрел. И так ясно, кто звонит.
- Ну что там? – тушу недокуренную сигарету в пепельнице. Струя дыма красиво взмывает ввысь, растворяется в темноте, оставляя только едкий запах.
- Бурого убили сегодня утром, пуля в лоб. Моего водилу пытались пристрелить – ушел. – Басистый голос размерен и спокоен. Самообладанию Соколова можно позавидовать.
Тяжело втягиваю ноздрями раскаленный воздух. Бурого жалко. Зря решил остаться. Говорил я ему, что с Италией идея замечательная, что тикать надо с города. Не послушал – ты останешься, и я останусь. Остался, и куда его это привело?
Бурый помог мне хорошо, на Соколова вывел прямой наводкой. А уж через Соколова быстро инфу пробили, и о Распутином, и об Оксанкином ублюдке. Леша этот – шестерка бандитская. Ничего он из себя не представляет, просто повезло парню в нужном месте в нужное время оказаться. Соколов сам говорил, что ума у Леши, как у рыбы. Думает, что он страшный и опасный, что его в городе уважают. А над ним воришки ларечные смеются.
- Распутин не объявился? – Задаю главный вопрос, устало массирую переносицу.
- Слух ходит, что завтра приезжает. Но только слух.
- К кому первым делом заявится знать бы.
- Ко мне побоится сразу. Да и не найдет.
Я улыбнулся.
Соколов глубоко на дно ушел. Туда, где даже не подумают искать. Хотя искать его Распутин будет точно. Занавес их криминальных разборок мне сам Соколов и открыл. Все рассказал по порядку.
У Распутина с Соколовым давно война. А теперь, когда Соколов тачки угнал у него из под носа, кровопролитие с новой силой началось. А ведь раньше они закадычными друзьями были. И общие дела начинали, выгодные. По молодости и отдыхали вместе, и баб делили. С одной бутылки пить могли – не брезговали. А потом Соколов влюбился в невесту Распутина. Отбить хотел. Долго окучивал. А Распутину жалко ее разве? Всегда шлюхами делился, а эту зажал. Да и особенная она была – молодая, красивая до смертного греха, умная. Вертела Распутиным, как хотела. Шашни за спиной его строила, из Соколова тоже веревки вила.
Аферистка.
Укатила с деньгами из страны, когда наигралась, а лучшие друзья заклятыми врагами стали. Распутин с горя, что шлюха его пропала, во все тяжкие пустился! До Москвы добрался, выгодно попал в банду. А потом и вовсе вырвался до верхов, крышевать районы стал.
Соколов дорогу в Москву себе зубами не выгрызал. Обосновался в своем родном городе, бизнес поднял, завертел. Денег ему много не надо было – довольствовался тем, что имел. С криминалом не завязал, конечно, но без Распутина спокойнее стал.
Распутин как поднялся в Москве, мстить решил.
И длится эта война уже десяток лет.
Соколов бы и рад ее закончить, да только Распутин все не унимается. То утихает на года, то снова объявляется. Он Соколову сделку по наркотикам крупную сорвал, и тот мстить решил. Прознал про тачки, нанял дядьку моего. И заработали шестеренки с новой силой – крови теперь еще больше льется.
Соколов говорит, что пес бешеный этот не уймется, пока не сдохнет. Спокойной жизни не даст никому. Для него это уже дело всей жизни – азарт да и только. На бабу аферистку давно уже положил большой и толстый, вряд ли и помнит, что все с нее началось, но войну не заканчивает.
Соколов молодец, всех своих попытался спрятать. Леше в доме своем разрешил остаться жить, здесь вряд ли искать будут. Мне помог рядом обосноваться, чтоб следить за Оксаной. Если приедут шакалы Распутинские, я рядом буду, защитить ее смогу. Леша вряд ли за нее вступиться. Такие подонки, как этот, быстрее бабу под пулю подставят, чем собой закроют.
Не понятно только, почему Оксана к нему вернулась. Могла бы все с нуля начать без меня, сама по себе, свободная. А она опять к Леше своему побежала. Может, все таки любит его?
От одной мысли так сильно челюсть сжал, что скулы свело.
Как представлю, что она спит с ним, так кровавое зарево от ревности перед глазами. И по венам не кровь, а раскаленный метал. Свирепое дыхание вырвалось наружу, с силой сжал в кулаке стакан, и тот разлетелся на части. Осколок впился в руку. Алая струя крови потекла на стол, в темноте отливая черным. Словно змея в чешуе сползла на пол.
Черт возьми!
Пока обрабатывал рану и бинт наматывал, за окном послышался шум приближающейся машины. Подорвался с места, вновь спрятался за занавеской и смотрел.
Оксана приехала вместе со своим водителем. Мужик ей и дверь открыл, и руку подал. Приобнял и ведет в дом, а Оксанка шатается, еле на ногах стоит.
Что могло произойти? Чего это она, напилась что ли?
Проводил взглядом, и вернулся в кресло. Нужно попробовать поспать, хоть немного. Ночью проснусь – в магазин и обратно. Желудок снова засосало до тошноты.
Глава 24
Оксана
- Оксана, ну хватит. Что теперь слезы лить? У тебя свадьба скоро, соберись! – Олег Дмитриевич осторожно держит меня за спину, подводя к дому.
А у меня в голове все еще сверчки стрекочут, и перед глазами все расплывается. Громко всхлипываю в ответ, вытираю слезы.
Когда входим в дом, цепляю взглядом женскую обувь в прихожей.
- У нас гостья? – перевожу взгляд на своего спутника. Олег Дмитриевич поджимает губы, вычитав что-то в своем телефоне.
- Оксана, поднимайся к себе, - командует он, но я стою на месте.
Знакомые сапожки. Где-то я такие уже видела.
- Оксан, иди к себе в комнату. – Взгляд Олега Дмитриевича становится тяжелым, пробирает до мурашек. Решаю с ним не спорить, скидываю верхнюю одежду и поднимаюсь на второй этаж.
Женский слабый стон проникает в слух. Чувствую, как земля уходит из под ног. Олег Дмитриевич плетется где-то позади меня, провожает до самой двери в мою спальню. Но любопытство берет верх. Заворачиваю за угол и спешу туда, откуда послышался интересный звук.
В темноте с трудом различаю силуэты. Лешка прижал к стене полуголую девицу, подхватив ее под бедра. Она шумно дышит, хватая губами воздух, им сейчас не до меня, даже не заметили.
Включаю свет, и сердце, как оборванный лифт, падает в пятки. В девице узнаю Марину. Она взвизгивает, когда Леша убирает от нее руки. Мне все равно с кем он спит, где и как. Но я никак не ожидала узнать в стонущей любовнице свою бывшую подругу.