— Ты держался достойно триария.

В устах Фалея это была высшая похвала: триарии — самые опытные, самые бесстрашные бойцы ромейских легионов, испытанные мастера рукопашного боя. Останя ответил:

— Я равнялся на тебя.

— Где твой пленный, Евстафий? — подошел все еще возбужденный Зенон.

Караван, прорываясь сквозь готские заграждения, понес значительные потери: три последних корабля стали добычей готов, один затонул. Немало повреждений получили остальные суда, но ход они сохранили и это их спасло. В битве полегло также немало воинов Зенона.

Останя нашел оглушенного им гота, плеснул ему на голову водой. Гот очнулся, застонал.

— На всякий случай свяжите ему руки и нога, — распорядился Зенон. Останя поднес готу воды. Тот выпил несколько глотков.

Небо на востоке бледнело, подул предутренний ветерок. Зенон приказал поднять паруса. Весла замерли в своих гнездах.

Побежденные усталостью, люди засыпали кто где. Только вахтенные оставались на своих местах.

Поднялось солнце и открыло взгляду истерзанный караван судов. В ночной битве пал каждый третий матрос и каждый второй сармат, а многие из уцелевших были ранены. Фарак — трижды, его брат Фаруд — дважды. Панцири защитили их от смертельных ран, но готские мечи все-таки пробивали защиту и доставали до тел. Побледневшие от потери крови, братья все-таки держались в седлах и ехали во главе отряда, Фарак — с непокрытой окровавленной головой. Многие кони тоже были ранены и ступали с трудом.

Не лучше выглядели суда. Борт головного корабля был пробит бревном — оно еще торчало в пробоине на локоть выше воды. Взгромоздившиеся один на другой плоты чуть было не пустили корабль ко дну. Треть весел срезало, как ножом. На палубах валялись неубранные трупы, темнели лужи крови. Весел недоставало и на других судах. Из лодок у каравана сохранилась лишь одна — остальные были сорваны плотами. Паруса были в пятнах крови и местами порваны — там, где их коснулся меч.

Дав матросам непродолжительный отдых, Зенон поднял их. Караван принялся залечивать раны. Прежде всего надо было очистить корабли от трупов и крови. Работы начались. Из трюма вывели пленниц. Женщины с трудом поднялись на палубу: в середине связки было мертвое тело. Бревно, пробившее борт корабля, угодило пленнице в грудь. Удар был так силен, что несчастная даже не вскрикнула, а что ее убило, остальные узнали, лишь когда затихла битва. Веревку разрезали и положили убитую пленницу рядом с погибшими членами команды.

Женщины полными ужаса глазами смотрели на окровавленную палубу. Больше всего крови было на корме — здесь лежала груда тел. Одна пленница вдруг отчаянно вскрикнула: намертво вцепившись бескровными пальцами в борт, висела отрубленная рука…

С убитых готов снимали оружие и доспехи — все, что представляло собой ценность на войне, — а тела бросали за борт. Своих убитых приготовили к последнему пути, чтобы, как только караван сделает остановку, совершить над ними погребальный обряд.

Палубы вымыли, сломанные весла заменили запасными, залатали пробоину в корпусе. Оставалось починить паруса, но это уж как только установится полный штиль.

Жизнь продолжалась. Буря налетела и пронеслась, надо было опять заниматься повседневным делом. Скоро устье Вычиги, караван поднимется по ней в сарматскую степь, а там готам уже не просто будет добраться до кораблей. Путь предстоял нелегкий: в последние годы Вычига заметно обмелела и уже неохотно пропускала тяжелые суда — нет-нет да и приходилось впрягать сарматских коней, чтобы сняться с мели и достичь Сегендша, сарматской кузницы, где день и ночь стучали молоты, выковывая мечи, наконечники копий, кольчуги и шлемы. Там, в крепости, окруженной глубоким рвом, вместе с кузнецами-сарматами работало немало иноплеменных мастеров — их в разное время сарматы взяли в плен и превратили в рабов. Были там и эллины, но не как рабы. Их приглашали сюда как поставщиков руды, вина и масла. Изделия сегендшских мастеров расходились во все уголки Сарматии. Металлические поделки производились, конечно, в каждом сарматском кочевье, но главная сарматская индустрия сосредоточивалась в Сегендше. Здесь использовался литейный и кузнечный опыт эллинов, ромеев и других припонтийских народов; в Сегендше варили особо прочные стали. Здесь также изготавливали луки — по образцу массагетских, крепчайшую тетиву из сухожилий животных, кожи — панцирные, из воловьих шкур, и обыкновенные, из шкур телят, овец, ланей и коз. В крепости трудились едва ли не лучшие кожевники Сарматии, их изделия соперничали даже с изделиями мастеров из Танаиса, Пантикапея, Фанагории и Ольвии.

Перед главными воротами крепости, на озере, — стоянка эллинских судов. Их здесь ремонтировали, смолили, разгружали и нагружали. Сегендш — перевалочный пункт, связанный множеством торговых путей не только со всей Сарматией, но и с городами эллинов и даже с росскими землями. В Боспор из Сегендша можно было попасть по Меотиде, путь в Ольвию пролегал сначала по суше, в обход данапрских порогов, потом вниз по Данапру; с россами capматскую кузницу связывали эллинские купцы.

Сегендш — глаза и уши степного края: сюда со всех сторон ехали с товарами и за товаром, сюда поступали вести из различных земель. От того, как шли дела в Сегендше, зависел жизненный пульс всей Сарматии.

В Сегендше Зенон расплатится с Фараком и его людьми, разгрузит суда. Оттуда степью двинется к Меотиде, а на Меотиде он считай что дома…

Плавание вверх по Вычиге, хотя и непродолжительное, потребовало от эллинов немало сил. На этой небольшой реке, казавшейся уютной и безопасной, были водовороты и мели, державшие матросов в постоянном напряжении. Не внушали доверия и берега, заросшие кустарниками: здесь могла таиться засада — охотников за добычей в степи хватало. Теперь конное сопровождение каравана имело смысл: люди Фарака охраняли корабли.

К полудню впереди показались бревенчатые стены Сегендша, возведенные на высокой земляной насыпи. Своим видом крепость производила внушительное впечатление на путника. Это было огромное городище с башнями вдоль стен и по обеим сторонам ворот. Крепость имела форму вытянутого четырехугольника. Было в ней всего понемногу: она напоминала и старые крепостные сооружения скифов, и росские грады, и ромейский военный лагерь, а в форме башен, срубленных из толстых бревен, угадывалось влияние эллинского стиля.

По речной протоке суда попали в озеро, воды которого омывали с северной стороны крепостной вал и наполняли ров, окружающий крепость. Подступиться к ней было не просто: глубокий ров, крутая насыпь, башни и стены делали ее неприступной для кочевых орд. Чтобы взять ее штурмом, потребовался бы опыт ромейских военных инженеров. Попасть в нее можно было лишь через ворота между двумя оборонительными башнями. Такие же ворота и башни были на противоположной, южной стороне крепости.

У причала новоприбывших встретили сотни две мужчин и женщин. Они окружили конников Фарака, который уже не мог держаться в седле и лежал на носилках, укрепленных между двух коней. Ненамного лучше его чувствовали себя другие раненые сарматы. Отряд теперь возглавлял Фаруд. Весть, которую привезли воины, встревожила сегендшцев. Что готы за Данапром, они знали, но что они уже на левом берегу, узнали лишь теперь.

Прибывшие, сопровождаемые толпой сегендшцев, потянулись к крепостным воротам, на пристани остались только грузчики, матросы и находившиеся в это время в Сегендше эллинские купцы. Они ждали, пока Зенон закончит отдавать распоряжения и сойдет на берег, чтобы обсудить вместе с ними последние новости.

Как только грузчики принялись за работу, Зенон поспешил к купцам. Они с радостью поприветствовали друг друга: здесь, в глубине Сарматии, встреча старых знакомых былa особенно желанна. Они ощущали себя единомышленниками, находящимися во вражеском окружении.

Фанагорийский купец Харитон, сын Гераклида, несколько лет тому назад заведовал в Танаисе учетом и сбором городских налогов. Антимаху, сыну Публия, тоже не раз доводилось бывать в Танаисе, но местом его постоянной деятельности был Пантикапей, где он вел крупную торговлю с меотами[66] и малоазийцами.