В двадцать лет, когда его сверстники состояли в манипуле гастатов, самых молодых и неопытных солдат, он служил уже в манипуле принципов, закаленных легионеров, и даже триарии, самые опытные и бесстрашные ромейские бойцы, уважали его. Сам император Максимин, суровый, как бог войны, по-приятельски похлопал его по плечу и наградил доспехами работы знаменитых италийских мастеров. Жизнь Фалея напоминала бешеную скачку по пересеченной местности: тяжелые походы, стычки, битвы, — некогда было оглядеться и перевести дух.

А теперь он в связке с другими пленниками шагал за скрипучей телегой, и каждый день для него был долог, как год. Некуда стало торопиться, солдатские заботы больше не занимали его мысли. Он шел, приглядываясь к походному быту малознакомого ему народа. Держались россы спокойно, двигались свободно, располагаясь вокруг тяжело нагруженного обоза. Нападения они ниоткуда не ждали, врагов у них здесь, по-видимому, не было.

О россах он знал самое общее: живут в землях, далеких от империи, — за Рифейскими горами, на Вистуле и Борисфене-Данапре[15].

Растят хлеб, возят на продажу в Ольвию. Ромеи сами вели с россами оживленную торговлю. Война с ними ничем не обогатила бы Рим: у россов не было ни государств, ни городов и, значит, нечего было рассчитывать на богатую добычу. Кроме того, легионы хороши на открытых пространствах, а в лесных дебрях они застрянут, как рыбы в сети. В лесах и лесостепях россы у себя дома, а дома и стены помогают…

Россов Фалей видел не впервые: случалось, и они служили в римских легионах. Держались они всегда вместе, но сослуживцев из других племён не избегали и отличались добродушием и гостеприимством. В часы затишья они негромко пели протяжные песни своей родины. Что побуждало их стать наёмниками, Фалея интересовало меньше всего. Наёмник есть наёмник, он идёт в солдаты, потому что им легче живется на свете: о них заботятся власти, им выплачивают неплохое жалование, дают грабить захваченные города. Вооруженные, обученные ремеслу убивать, связанные круговой порукой, солдаты властны не только над простонародьем — они свергают и провозглашают императоров… Фалей не очень-то задумывался над людскими судьбами. К чему? Всё и так ясно: раб принадлежит хозяину, вольный хлебопашец трудится на земле, купец торгует, сенатор издает законы, трибун командует легионом, консул — войсками империи, а солдат есть солдат, наёмник, обязанный прослужить в легионе двадцать пять лет, чтобы потом получить пожизненную пенсию и земельный надел. Какие могли быть мысли у солдата? На уме у него служба, походы, битвы, грабежи, попойки. И всё-таки Фалей невольно обращал внимание на россов — в легионе их называли по-разному: россами, антами, венедами, сербами — по имени земель, в которых они родились, или по имени вожака, с которым пришли. Солдату полагалось отрешиться от прошлого и считать своей родиной ту землю, по которой ступает его легион, — россы же не забывали край отцов, а из добычи золоту и драгоценным камням предпочитали коней и добротное оружие. Так как многие ромейские легионы состояли из наёмников разных племен, а служба обязывала всех к совместным действиям, солдаты умели объясниться между собой.

— Почему ты стал солдатом? — как-то спросил Фалей у одного росса — тот был с берегов Вистулы.

— Люди Одра[16] убили отца и мать, взяли в плен братьев и сестёр, — ответил он. — Мы узнали, что ромеи идут против людей Рейна и Одра, и пришли к ромеям. Люди Одра — наши враги.

— У тебя тоже убили близких? — спросил он другого росса.

— Нет, моих унесла немочь. Я покинул дом, чтобы посмотреть на мир…

Были в легионе и такие, кто пошёл за своим князем из преданности к нему, — эти-то и пели протяжные песни о своей родине…

Теперь Фалей стал пленником россов. Их было много, хорошо вооруженных, уверенных в себе. Ехали они налегке, одетые в полотняные рубахи и узкие штаны, заправленные в сапоги или башмаки. На широких кожаных поясах у них висели ножи и мечи. Доспехи — остроконечные металлические шлемы и кожаные панцири с металлическими нагрудниками не снимали только дозорные. Остальные сложили щиты, секиры, копья и доспехи на повозки. Фалей понимал их: мало радости париться в тяжелых латах под таким жарким солнцем. Но с луками многие не расставались: в степи, изрезанной лесистыми лощинами и оврагами, нередки неожиданные встречи, а ничто так быстро не остановит врага или напавшего зверя, как стрела.

Вражды к пленным россы не выказывали, но и не очень-то заботились о них. На ночь верёвку отвязывали от телег, чтобы пленникам удобнее было спать, а потом и вовсе освободили их от пут.

Шли вдоль извилистой реки, впадающей в Данапр, — сначала открытой степью, потом перелесками. Чем дальше на север продвигался обоз, тем больше становилось лесов и тем беззаботнее вели себя россы: близились из края.

К пище они относились довольно небрежно. Мяса у них было в избытке: гнали с собой много скота, рыбы тоже хватало — ловили по пути в реках и озёрах. Была и мука — из неё пекли на кострах лепешки. Но всё готовили наспех, будто пища была для них чем-то малозначащим. Мясо они могли есть недожаренным или недоваренным, пили из реки — в ней же поили скот. На повозках у них были амфоры с вином и оливковым маслом. Вино они пили неразбавленное, масло, как позже узнал Фалей, использовали только в светильниках — для освещения своих жилищ. А больше всего они ценили семена новых для них овощей и злаков и металлические заготовки для оружия и орудий…

Общаясь с россами, Фалей понемногу приходил в себя после своей отчаянно-бурной солдатской жизни и начинал ощущать незнакомую ему прелесть тишины, мирного конского ржанья, спокойного говора людей, радующихся металлу для плуга и топора. Не только он приглядывался к россам — и они присматривались к нему.

Однажды вечером — обоз остановился на ночлег уже на берегу Данапра — к пленным подошёл воевода Лавр Добромил с сыном Ивоном и десятком других воинов. Был Лавр высок, плечист, спокоен — во всем сказывался настоящий вождь. Фалей знал императора Максимина, консулов, трибунов, сенаторов — Добромил занял бы среди них почётное место.

Воеводе принесли седло, остальные расположились, как кому удобно. Пленные ждали, что скажет воевода, какую участь уготовили им россы.

— Скажи, ромей, зачем ты напал на нас? — заговорил воевода, перемежая италийские слова с росскими.

— А зачем ты напал на Ольвию? — вопросом на вопрос ответил Фалей. — Твоя земля — там, а земля эллинов — там!

В глазах воеводы засветилась улыбка: молодой ромей смел не только в битве, но и сейчас, в полной власти россов.

— Твой вопрос уместен, ромей. Россы не воюют с Ольвией, а ведут торг. Мы возим эллинам хлеб, пушнину, мёд, воск, а у них покупаем, что нужно нам. Мы и в этот раз ехали торговать, хотя и не так, как всегда. Степняки захватили росских женщин и продали эллинам, а мы надеялись обменять пленниц на товар, но эллины отказали нам. Тогда мы захватили их женщин, чтобы обменять на своих, но было уже поздно: славянок увезли на кораблях. Нам не оставалось ничего другого, как возвращаться назад. Вот как мы напали на Ольвию. Теперь отвечай ты.

— Я напал на вас по той же причине, по какой вы напали на Ольвию: я пытался отбить у вас эллинских женщин.

Фалею пришло в голову, что ни один ромейский военачальник не спросил бы у побежденного врага, почему тот напал на ромеев. Без того ясно: напал — значит, хотел победить, захватить добычу, стремился к власти и славе. Но в беседе с росским воеводой эта привычная логика показалась Фалею слишком примитивной.

Россы переглянулись, а воевода спросил:

— Как поступают ромеи со своими пленными?

— Обращают в рабов.

— У нас нет рабов — в них нет надобности. Всё, что нужно, мы делаем сами. Что ты делал бы, ромей, если бы мы дали тебе свободу?

— Искал бы свою сестру Асту. Она у вас.

— А когда нашёл бы?