— Высади нас на берег, Зенон! — потребовал Останя.

Зенон ответил не сразу, да и что сказать человеку, готовому на безрассудно-отчаянный шаг? Впрочем, сейчас все безрассудно: гибель Танаиса, надежды на Пантикапей, который вот-вот тоже разделит участь Танаиса; безрассудно приставать к берегу, рискуя быть схваченным кочевниками, безрассудно отдаляться от каравана, рискуя наткнуться на пиратов, безрассудно рассчитывать впятером, с женщинами, пересечь сарматскую степь. Но в одном молодой росс был прав: медлить нечего, надо действовать. А высадиться лучше всего неподалеку от стана кочевников: здесь у них слабое место, здесь они наиболее беспечны…

Зенон поделился своими соображениями с Деметрием. Пресбевт ответил не сразу, его угнетали те же мысли, что и Зенона. Плыть-то, собственно, было некуда. Наступали времена, когда каждый эллин поневоле должен был искать себе убежище от бед. Только где? Гибель Танаиса предвещала скорую кончину остальных боспорских городов. В римских провинциях не прекращалось брожение, готовое вылиться в кровопролитную войну против слабеющей империи. Ольвия и Феодосия с трудом отбивались от наседающих на них варваров, Эллада истекала кровью от варварских вторжений и бесчинств солдатни, а завтрашний день не сулил ей ничего, кроме новых бед. Спокойного места на земле больше не было. В Пантикапее пресбевта ждали те же проблемы, что не покидали его в Танаисе, он опять, уже с семьей, будет готовиться к бегству куда-нибудь. Если выбирать меньшее из зол, ему, может быть, все-таки следовало бы отправиться в Элладу, только и там нечего рассчитывать на безмятежное существование. Рим пожинал, что посеял, — ненависть к себе и опустошительные набеги варваров, смотрящих на войну с ним не только как на возможность обогатиться, но и как на дело чести… Росс Евстафий, его друг Фалей, их женщины и вольноотпущенник-гот заслуживали уважения и помощи: в смутные времена, когда весь мир лихорадило и уже нелегко было определить, где добро и где зло, где опора под ногами и где пропасть, они знали, что им делать: вернуться к близким людям. У них на этот счет не было сомнений и колебаний.

— Что ж, высаживай…

Деметрий отдал приказ судам сбавить ход. Ничего необычного в его распоряжении не было: ночью люди должны отдыхать, а кораблям незачем идти на всех парусах, тем более, что это опасно…

Деметрий сказал на прощанье:

— Мне жаль расставаться с вами, в Пантикапее вам нашлись бы подходящие должности. Но вольному воля. Передайте воеводе Добромилу, что мы желали бы по-прежнему торговать с россами.

Он умолчал о том, что сначала им надо миновать степи, в которых хозяйничали сарматы и готы, а что он умолчал об этом, но передал просьбу к воеводе Добромилу, было воспринято Останей и его спутниками как знак их успешного возвращения на родину.

— Мы передадим воеводе Добромилу твои слова, — пообещал Останя.

До северного берега залива было не очень далеко. Повинуясь дружным усилиям гребцов, корабль вышел из строя каравана и, пройдя половину расстояния до берега, замедлил ход. Дальше Останя и его друзья отправились на лодке. После корабля лодка показалась им совсем маленькой и ненадежной. Волнуемая водами Меотиды, она приближалась к берегу медленно и долго.

Когда до земли оставалось не более пятидесяти сажен, матросы опустили весла. Все в лодке молчали, прислушиваясь к ночи. Волны мягко прокатывались вдоль бортов, изредка — то близко, то дальше — всплескивала крупная рыба. С берега не доносилось ни звука. Вдали над Танаисом пламени уже не было — виднелась только подрагивающая красноватая полоса.

— Как будто никого, — сказал Останя.

— Как будто, — отозвался Фалей.

Матросы опять налегли на весла. Высадив пассажиров, они тут же повернули назад к кораблю.

Берег был низкий и твердый. Сначала на него ступили мужчины, потом женщины. Дальше пошли цепочкой — впереди Останя и Фалей, за ними Даринка и Авда, замыкал колонну Раш.

От этой ночи зависело многое, надо было удалиться от Меотиды и оторваться от орды. Потом, может быть, им станет легче. Впрочем, как знать…

Маленький отряд был хорошо вооружен и подготовлен к долгому пути. У мужчин к поясу, кроме мечей и ножей, были пристегнуты длинные тонкие арканы: они могли пригодиться при переправах через реки. Еще у мужчин были щиты, копья и луки. У Даринки тоже был лук — она умела пользоваться им и в Загорье успешно состязалась с парнями в стрельбе из него. В стычке с небольшим отрядом степняков путники вполне могли постоять за себя.

Добротные, из двойной ткани плащи, подаренные Зеноном, защищали от ночной прохлады; мяса, хлеба, рыбы и вина им хватит дня на три-четыре, соли и муки — не меньше чем на две недели.

С моря дул свежий ветер, а степь безмолвствовала, будто никаких орд и не существовало. Останя шел впереди. Заблудиться в темноте он не боялся: пока над головой мерцает Лось, сбиться с направления невозможно. Неподвижная звезда никогда не обманывает путника. Если стать к ней лицом, перед тобой будет север; тогда за спиной будет юг, по правую руку — восток, а по левую — запад. Земли россов лежали между севером и западом. Оставалось только мысленно разделить пополам угол между севером и западом и идти по этой линии.

Однако постоянно выдерживать северо-западное направление было не просто: путь осложняли овраги и речки. Они то тянулись в том же направлении — тогда отряд шел вдоль них, — то круто изгибались, и тогда надо было решать, что делать, — перебираться на противоположную сторону или идти вдоль них в надежде, что они опять повернут на северо-запад. Не раз, перебравшись на другой берег, путники, к своей досаде, снова обнаруживали перед собой ту же речку, сделавшую петлю. Эти преграды утомляли их, замедляли движение, а надо было спешить, летняя ночь коротка. Созвездие Лося уже разворачивалось на небосводе, время бежало, а они, казалось, были еще совсем недалеко от Меотиды. Не застигнут ли их здесь днем передовые разъезды кочевников? У мертвого Танаиса орде нечего делать, она, по-видимому, двинется навстречу готам — возможно, даже через эти места…

Мысль об этом торопила их дальше, и, когда надоевшая им речка осталась наконец позади, Останя решительно повел маленький отряд открытой степью. Идти стало легче, зато на пути было множество степных птиц. Они с шумом взлетали в ночное небо, пугаясь людей. Окажись неподалеку кочевники, они непременно обратят внимание на этот шум…

Местность начала снижаться, впереди затемнели заросли, повеяло прохладой. Все сразу почувствовали усталость. Ночь была на исходе. Пожалуй, верст двадцать они все-таки прошли. Немного для росского воина, который за короткую ночь мог, не останавливаясь, пройти до сорока верст, но и немало для отряда с женщинами, идущего по незнакомой, изрезанной оврагами и речками степи. Можно было надеяться, что орда уже не зацепит их своим северным крылом. Они еще не знали, что находились на пути сарматского войска, которое направлялось к Сегендшу, до основания разрушенного готами…

Впереди скользнули какие-то тени. По знаку Остани все замерли на месте.

— Что? — забеспокоилась Даринка.

— Волки…

Перед ними была волчья семья — волчица, четверо крупных волчат и волк. Они тоже спускались к реке. Впереди осторожно шла волчица, за нею, цепочкой, волчата. Волк держался сзади, принюхиваясь к утреннему ветерку. Что-то тревожило зверя. Врагов в степи у волков немного: тигры, обитающие в речных долинах, беркуты, способные убить и унести даже крупного волчонка; из скалистой гряды, вытянувшейся на северо-восток от Меотиды, сюда мог забрести барс. Но волков вряд ли сейчас тревожил какой-то крупный хищник. Там, где живут волки, тигру и барсу нечего делать: волки умеют постоять за себя. Скорее всего, их тревожили люди — где-то неподалеку были кочевники!

Ветерок дул от волков, и они не почувствовали путников. Волчица подошла к воде, напилась, потом вошла в реку и поплыла. Волчата, преодолев нерешительность, последовали за ней. Волк ступил в воду последним. На противоположном берегу они отряхнулись и исчезли в зарослях.