Две крупные слезинки скатились с ресниц и застряли на скулах.

Внезапно распахнулась дверь, и Пантушка увидел отца.

— Что случилось? — спросил Трофим. — Пантушка?!

Пантушка кинулся к отцу, чувствуя теперь себя под надежной защитой.

— Его забрали как беспризорника, — сказала женщина. — Я работник комиссии по борьбе с детской беспризорностью. Мое дело такое... моя обязанность отправлять их в детский дом.

— Он никуда не убегал, — заявил Трофим.

— Я очень рада, — женщина улыбнулась.

Трофим и Пантушка покинули комнату для беспризорных детей.

— Я говорил тебе, не лезь, куда не надо, — сказал Трофим. Он уже успокоился и ласково добавил: — Ребята засмеют...

— А я не скажу никому.

— Ну, это дело твое...

Зерно получили только к вечеру и, покормив лошадей, тронулись в обратный путь. Пантушка, как и отец, жалел лошадь и шел пешком.

Хорошо ему было идти не спеша по родной земле, глядеть, как в небе тают розовые облака, как поля дышат испариной в ожидании пахарей и хлебных всходов. Тяжело груженные телеги тащились медленно, мужики весело и возбужденно разговаривали о предстоящем севе, о полевых работах.

Наступили сумерки, темнота опустилась на поля, в небе заблестели редкие звезды. Слышнее стал скрип телег, топот копыт, голоса людей.

А дорога все тянулась, невидимая и нескончаемая. Пантушка устал и залез на воз, укрылся полушубком, дышал сытным ржаным запахом и острой кислятиной овчины. Телега колыхалась на неровностях, и Пантушке чудилось в полусне, что он плывет по волнам в чудесный счастливый край.

Откуда-то издалека до его сознания долетали голоса:

— Теперь оживем, — говорил безлошадный Иван, сосед Бабиных.

— На ноги встанем, — отвечал Трофим. — Только бы урожай выдался.

— Почему бы тебе не попросить зерна побольше, — гудел Иван. — Сколько по общественным делам мечешься! Дали бы...

— Ну, что ты! Разве можно!

Трофим говорил еще что-то, но Пантушка уже не слышал. Он спал безмятежным сном.

Кончились занятия в школе, и у Пантушки появилось много свободного времени.

С утра он отправлялся в луга за щавелем для щей, потом удил рыбу или ловил ворон. Этим занимались и другие дети. Щавель не успевал вырастать, как его вырывали. Это занятие Пантушка не любил, считая его «девчачьим». Зато рыбу удил с удовольствием.

С закатанными выше колен штанами, в распущенной рубахе, он целыми часами стоял на мелководье и не сводил глаз с поплавка. Поплавок почти беспрестанно дергался, и Пантушка вытаскивал вьюнов и пескарей. Добычу он опускал в котелок с водой. От вьюнов пахло тиной и мокрой травой, пескари оставляли на пальцах блестки чешуек. Погода была жаркая, в мокрых низинах желтела отцветающая купальница, летали стрекозы и бабочки.

Пантушка радовался солнцу, теплу, цветам. Хорошо бы побегать, поиграть с ребятами. Но надо ловить рыбу. Не ахти какая рыбешка — вьюны да пескари, а все же каждый день мать запекала их на сковородке в печке, и это было очень вкусно.

Ворон ловить Пантушка начал случайно. Как-то он оставил на берегу удочку с насадкой — белым земляным червем, и пошел к Яшке, сидевшему над омутом за кустами тальника. Когда вернулся на свое место, увидел такое, что не поверил глазам. С земли поднялась ворона, волоча за собой удилище. Она бы, наверное, улетела, да удилище зацепилось за корягу. Ворона часто махала крыльями, каркала, а улететь не могла. Из раскрытого клюва тянулась леска: ворона заглотала червя вместе с крючком.

Пантушка ухватился за леску, попробовал поймать ворону, но она больно клюнула его в руку.

— Яшка! — закричал он. — Сюда скорее!..

Вдвоем ребята поймали ворону, вытащили у нее из клюва крючок.

— Здорово, а? — произнес Пантушка, сияя от только что пережитого чувства победы над птицей. — Вот попалась!

— Так ей и надо, — сказал Яшка, вытирая рукавом потное лицо. — Их тут вон сколько! — Он показал на ворон, кружившихся над утоптанным скотиной берегом.

Ворона была одна на двоих, и делить ее было бы смешно. Недолго раздумывая, они развели костер и поджарили добычу. Мясо вороны горчило, но еда была сытная.

С этого дня ребята часто приносили домой не только рыбу, но и ворон.

Однажды Пантушка и Яшка возвращались с рыбалки. Весенние вечера обычно были светлые, но на этот раз наплыла на небо черная туча, бросила на землю мрачную тень; подул ветер, зашумел в листве деревьев.

Ребята проходили мимо церкви. За каменной оградой смутно обозначались в зелени кресты на могилах. Тут хоронили покойников духовного звания. Им не подобало лежать на общем кладбище; их клали поближе к церкви.

Так говорила Пантушке мать.

— Давай заглянем в церкву, — предложил Яшка таинственным шепотом. — Правду ли говорят, будто там по ночам ангелы летают?

— Давай! — без колебаний согласился Пантушка.

Они перелезли через ограду, ухватились за кирпичные выступы стены и прильнули к окну с железной решеткой.

Сначала внутренность церкви показалась ребятам бездонной пропастью. Потом в бездне замигал один огонек, другой. Желтые огоньки отражались в ризах окон, на которых проступали то нос, то глаза, то борода какого-нибудь святого лика. Свет дрожал, и казалось, лики шевелятся и смотрят на мальчишек.

Яшка обомлел и, заикаясь, зашептал молитву-заклинание от дьявола:

— Да воскреснет бог и расточатся врази его...

Не успел он произнести этих слов, как из церкви донеслись голоса. Яшка охнул, сорвался с окна и перемахнул через ограду.

Не помня себя от испуга, Пантушка тоже пустился наутек, оставив на ограде кусок штанины. Он бежал, не разбирая дороги, и ему казалось, что за ним гонятся. С каждой минутой топот ног настигал его, вот уже за спиной слышно чье-то дыхание. Сердце готово выскочить из груди.

Внезапно Пантушка почувствовал сильную боль в ноге и плашмя растянулся на земле. Во рту появился солоноватый вкус крови. «Пропал!» — обожгла мозг пугающая мысль.

Но прошла минута, другая, а его никто не трогал. Страх начал медленно проходить.

Дома Пантушка отдышался и успокоился.

— Ты что, опять дрался? — рассердилась мать, глядя на испачканный кровью подбородок Пантушки.

— Упал, — глухим голосом ответил он.

Милиционер сидел у стола и что-то рассказывал.

— Упал, — усмехнулся отец. — Зубы-то, наверно, вышибли в драке. Губы распухли, как ошметки...

— А штаны-то, штаны!.. — ахнула мать. — В чем ходить будешь?

— Право, упал, — дрожащим голосом произнес Пантушка. — Шли мы с Яшкой мимо церкви...

И он рассказал все, как было, ничего не скрывая.

Выслушав рассказ, отец улыбнулся.

— Ты, оказывается, не из храбрых, — сказал он. — В церкви-то следователь с председателем сельсовета. И церковный староста там, и еще люди.

И Пантушка узнал о том, что уже было известно всей деревне.

После убийства комсомольца комиссия по изъятию церковных ценностей продолжала работу. Никто не обратил внимания на то, что серебро на некоторых иконах заменено фольгой. Монастырский мастер-богомаз хорошо знал свое ремесло и все сделал с большим искусством. Незаметны на первый взгляд были также подчистки и поправки в книге описи церковного имущества. Когда ценности отправили в город, Трофим Бабин вспомнил, что среди увезенных вещей не было чащи-дароносицы, подаренной церкви купцом Сарафанниковым. Трофим сказал об этом Митрию. «Утаил поп», — решил председатель сельсовета. Начали вспоминать, какие драгоценности были в церкви. Трофим расспрашивал Феклу, которая хорошо знала церковную утварь, потому что не пропускала ни одной обедни. И стало ясно, что священник припрятал часть драгоценностей. Сообщили в волость. Приехал следователь.

— Я так думаю, — сказал Стародубцев, — попу будет кисло.

— Как кисло? — спросил Пантушка.

— А так... судить будут.

— По-моему, сам поп этого сделать не мог, — рассуждал Трофим. — Одному несподручно. Разве под рясой выносил...