— Тогда что же?

— Не буду скрывать того, что ясно и так, — продолжил Вельг с издевкой. — Я помог тебе. Добавил кой-чего, что в нужных количествах постепенно отправит тебя в пещеры к Феоллону. Медленно, правда, зато абсолютно безболезненно. Ты ничего не почувствуешь, можешь не волноваться.

До Джерхейна медленно дошел смысл сказанного, и он спросил, внезапно охрипнув от страха и злости.

— Зачем? Чем я мог помешать тебе?

— Мне — ничем. Я выполняю поручение моих наставников. Ты не должен вернуться в Эргалон.

— Ублюдок, — мрачно выругался Джерхейн и после этого долго молчал, переваривая услышанное. Потом снова спросил.

— Так значит поручение Острова все-таки было подстроено?

Вельг что-то неразборчиво прошипел.

— Нет, — отрезал он раздраженно. — Это дурак Ройг тебя настроил. Стукнула же ему в голову такая чепуха…

— Ему ты тоже… помог отравиться? — со всем ехидством, на которое сейчас был способен, спросил Джерхейн.

— Заткнись, — холодно осадил его Вельг. — Ройгу я скажу, что ты сгоряча сам уехал домой, с первым попавшимся проводником, а нам велел ехать позже. К тому времени, когда он добежит до ближайшего здесь хэльда — а это случится не раньше завтрашней ночи — ты будешь уже трупом. Твой «проводник» прикончит тебя по дороге, заведя в ловушку и ограбив. А потом мы вместе с ним найдем твое хладное тело и оплачем.

— Ну ты и сволочь, — пробормотал Джерхейн. — Ройг все равно узнает с помощью хэльдов, кто именно и каким образом приволок меня сюда.

— Не здесь и не сейчас, — фыркнул Вельг. — Не в проклятой богами Каррее. Еще пару дней — и здесь не останется вообще ни одного хэльда.

Джерхейн хотел возразить, но промолчал. Его слова уже ничего не изменят. Пусть этот упырь верит, что правда никогда не выплывет на свет. Может, Тэйну будет полегче…

— А потом? После того, как вы оплачете мое тело? — спросил он, в очередной раз пытаясь чем-нибудь пошевелить.

— Ройг будет вынужден вернуться к поручению Острова. Поедет к Нар-Геллейну и заберет камень. Поручение Острова должно быть выполнено, — сухо ответил Вельг, — независимо от того, какие еще глупости придут Ройгу в голову. Потом вернемся домой и расскажем о твоей трагической гибели.

— Это Кимр тебе приказал? — выдавил Джерхейн немеющими губами.

— А тебе не все равно? — усмехнулся Вельг.

— Мне…любопытно.

— Нет, не Кимр. Кое-кто повыше. Но тебя это уже не касается.

— Значит, ты бегал доносить?

— Не доносить, а отчитываться, и не о тебе, а о ходе дела, — огрызнулся Вельг. — Меня обязали. А о тебе речь зашла не по моей воле.

Долгое время они ехали молча, Вельг не торопил аррита, для которого двойная тяжесть была нелегкой ношей. Джерхейн чувствовал, как цепкие путы холода стягивают его все сильнее и сильнее. Под конец он не выдержал и сказал:

— Убил бы меня побыстрее да попроще, глядишь, и вернулся уже к рассвету.

— Я и так вернусь к рассвету, — ответил тот. — А насчет попроще да побыстрее… Руки пачкать неохота.

— Ах да, я и забыл, ты же у нас праведник. Оружие — грех, — с издевкой произнес Джерхейн. — Все правильно, убивать можно и без оружия, не обязательно для этого брать в руки клинок, — горло свела судорога и он на время замолчал, переводя дух. — Меч — он для честного боя, а не для предательства. Он тебе руки, подлецу, сожжет! Видать, правы Радетели, что сжигают колдунов на кострах!

— Заткнись, — зашипел Вельг. — Они еще о многом пожалеют, когда придет настоящая беда и некому будет их защитить.

— Жалеть придется тебе, — прошептал Джерхейн. — Всю оставшуюся жизнь. Никогда боги тебе этого не простят. Они не слепые…

— Да заткнись ты, — взорвался Вельг, огрев Джерхейна кулаком по голове. По тому, как бессильно она обвисла, он понял, что чертов Холгойн уже никогда ему не помешает.

В себя Джерхейн пришел уже здесь, в незнакомом месте и в полном одиночестве. Возможно, не так уж и далеко от города. Впрочем, смутные очертания гор, неразличимые из пригородов Карреи, говорили о том, что Вельг увез его на порядочное от столицы расстояние. Небо медленно серело, на западе проступили очертания небесного Острова, выныривавшего из сумерек. Ночь кончилась…

Он снова открыл глаза, уловив первые солнечные лучи, потом медленно закрыл их. Звон в ушах становился все громче и громче, мысли текли медленно и вяло. В конце концов нежное шелковое покрывало Койе обернулось вокруг него, скрыв окружающий мир и погрузив в сладкий и тягучий, похожий на смерть, сон.

(Сезон Холода, Ард Эллар, Улле)

Лейт высунулась из окошка почти по пояс, стараясь разглядеть показавшуюся на другом конце улицы повозку, и тут же спряталась обратно: было еще слишком холодно, чтобы выглядывать наружу с подобной беспечностью. Убедившись, что ее никто не видит, она поспешно захлопнула окна.

Отец должен был вернуться к обеду, но он почему-то задерживался в пути. Три дня назад на заре они с Хортом уехали в Катрис, небольшой городок недалеко от столицы Майра, известный своей богатой ярмаркой, которая раз в декаду переполнялась торговцами со всех окрестных городов и селений. Обитатели пограничных очагов Ард Эллара тоже свозили туда свои товары, благо пошлину майрцы взимали весьма скромную. Совсем недавно отец открыл там небольшую мебельную лавку. Хорт рассказывал, что лавочка совсем крохотная, не чета той, что в Улле — в полдома на набережной, но для успешного расширения семейного дела как раз то, что надо. По его словам, торговля пока шла успешно, уже несколько раз к ним наведывались обеспеченные господа из столицы.

Слухи о беспорядках в Каррее, лежащей в двух днях пути от границы, с каждым днем становились все более пугающими. Поговаривали об эпидемии болотницы, и Лейт боялась, как бы в Картисе, тихом, в общем-то, городке, не случилось какой беды. Пусть Хорт и старше ее на пару лет, но все равно еще балбес балбесом, одни девки на уме, а отец уже немолод.

В последний год Нойт Ильне жестко взялся за младшего сына, надеясь постепенно передать ему семейное дело. Три мастерские, где делали мебель на любой вкус, от самой простой и дешевой до самой изысканной, и две лавки отнимали у него все силы, а старший сын, на которого он рассчитывал, интереса к мебельному делу не проявлял. Выгодно женившись, он обосновался в Мениде, столице северо-восточной провинции Ард Эллара, и открыл там свое собственное дело: купив два больших речных баркаса и небольшую прогулочную парусную лодку, он возил по Тойренту грузы и пассажиров.

Дела у старшего брата шли более чем неплохо. Раз в сезон он приезжал в родной Улле с женой и детьми, очаровательными девочками-близняшками, похвастаться достатком и благополучием. Мать радовалась, глядя на раздобревшего, ухоженного и довольного жизнью сына, на его немного заносчивую, но хорошо воспитанную жену. Отец помалкивал, втайне гордясь успехами старшего. Впрочем, из Хорта тоже со временем обещал вырасти неплохой управляющий, а то и глядишь — хозяин. Всему свое время.

Стук колес по старой мостовой слышался уже отчетливо, Лейт узнала характерный скип разъездного отцовского фургона. Идет пустой, но, кажется, не совсем. Покупок вроде бы не планировалось, разве что мать просила отца заглянуть в винную лавку. Вспомнив о причине подобной просьбы, Лейт вздохнула, слезла с подоконника, поправила смявшийся воротник платья и старательно убрала под шарф выбившиеся пряди волос. Здесь, в гостиной, не было зеркал, чтобы посмотреться, но она и так знала, что увидит.

Ей повезло гораздо больше, чем старшей сестре, уродившейся точной копией отца — высокой, худощавой, длиннолицей и бесцветной. Лейт унаследовала внешность матери: среднего роста, уже в шестнадцать лет она обладала тонкой талией и круглыми соблазнительными формами, нежной, чуть смугловатой кожей, густыми вьющимися волосами золотисто-каштанового оттенка, кроткими серыми глазами. Ротик у нее был округлый и нежный, чуть более крупный, чем ей бы хотелось, нос — маленький, точеный, и мягкий, чуть заостренный подбородок.