Мысли. Саша

Вот я иду домой. Машину оставил на стоянке института, решил пройтись и подумать. Но мыслей нет. Я обещал Вале все рассказать жене. А что я расскажу? Что встретил молодую, точную копию ее и теперь ее бросаю ради нее молодой. Глупость! Что я скажу детям? Ничего не скажу. Отношения с женой практически изжили себя. Я хочу большего, я хочу полной отдачи. Хочу безудержного секса. Хочу слышать ее крики и стоны и не оглядываться на дверь, потому что могут услышать дети. Сколько мне осталось быть полноценным мужчиной? Возраст берет свое. С Валей я чувствую себя молодым. Она тугая и пылкая, а Люба отработанный пар. Неужели она сама этого не понимает? Была бы нормальной бабой, дала бы мне погулять, и я бы жил с ней, приносил домой зарплату и не думал, как отнесутся ко мне дети. Я просто продолжал бы быть их отцом. Валерка взрослый, он поймет. Кстати, за своими непонятками все время забываю спросить, как у него строятся отношения с его пассией. Похоже, он влюблен. У него одна партнерша уже год. Жениться ему рано, надо поговорить. Марина выросла красивая. Балованная слишком. Вот, наорал на Сережку. Он с ней обжимался, как будто у них отношения. А может, и есть уже. Я свечку не держал. Да и дома редко. А Люба все норовит когда я дома затеять разговор. О чем? Так хочется услышать, что все кончено? А кончено ли? Вот если бы она меня не трогала, то у меня было бы время. Я что, так много хочу? Только покоя и свободы. Я дурею, когда со мной Валентина, я чувствую себя мужчиной. Она умеет доставить удовольствие, она умеет быть женщиной во всем, даже когда говорит и делает глупости. Я прощаю ей даже непрофессионализм. Она так мила. Люба же, наоборот, профессионал, гений медицины, да и вообще гений. Красива, умна, подтянута, высокомерна. Вон, все хирурги ходят перед ней на задних лапках. Мужики теряются под ее взглядом. Да когда она встанет у окна, так чтобы были видны ее стройные ноги из под юбки-карандаша, халат распахнут, черные лодочки на каблуке подчеркивают стройность и стиль, белая блузка соблазнительно обтягивает грудь, волосы собраны на затылке — женщина с большой буквы! Потом глянет с прищуром, так чтобы колыхнулись густые, черные от природы ресницы, и начнет говорить. И все, больше никого и ничего не существует. Ее слушаешь, как музыку, она натягивает струны твоей души, а потом медленно отпускает, и попадаешь в рай ее голоса, ее мыслей, ее гениальности. Понимаешь, что ты никто рядом с ней, что нет ей равных. Я еле досиживаю до конца совещания или ученного совета. Она моя, и все в ней мое, и я беру ее после, когда мы остаемся одни, и она стонет и кричит в моих руках, потому что только я обладаю ею, только я могу подчинить ее, она моя, вместе со своей гребаной гениальностью. И она подчиняется только мне. Никто из хирургов даже помыслить не может о том, что я делаю с ней. И насколько эта царица мне покорна. Словно кошечка, вымаливающая ласки. Ни с одной женщиной никогда я не испытывал такого кайфа от обладания. Она моя!

Я подошел к двери своей квартиры чувствуя возбуждение. Открыл двери своим ключом и замер. Она играла на рояле. Мелодия, грустная и певучая, рвала душу. Я остановился у двери, боялся вспугнуть, пусть играет. Она играла великолепно! Не будь она хирургом с мировым именем, то стала бы музыкантом с мировым именем. Талант не скроешь и не спрячешь. Из своей комнаты выглядывал Ванька. Сын слушал, тоже боясь пошевелиться и вспугнуть. Мелодия оборвалась ни на чем. Она не доиграла до конца. Послышался звук опустившейся крышки рояля и тихий всхлип. Я подошел к двери гостиной. Она плакала положив руки на рояль, а голову уронив на руки.

— Что, Любушка?

— Ты пришел? — она улыбалась, хотя щеки блестели от слез, а глаза были красными.

— Конечно, пришел. Кто обидел-то? Любаня, не плачь. Я с тобой.

— Правда? — она спросила так по-детски. Обвила мою шею руками и разрыдалась.

Я поднял ее на руки, отнес в нашу спальню. Как же я люблю ее. Нет, я никогда не смогу оставить ее. Завтра скажу Валентине, что все, между нами все кончено.

Факт

Прошло еще две недели. В институт во второй половине дня поступили два парня с огнестрельными ранениями. Люба с Валерой оперировали одного, Федор с Павлом другого. Операции были очень сложными и длинными. Около одиннадцати часов ночи в приемный покой на скорой привезли мальчика в сопровождении сестры. Мальчику было одиннадцать лет. Состояние его было очень тяжелым. Сестра пятнадцати лет с порога стала требовать, чтобы в приемный покой позвали Корецкую, но ей объяснили, что она на операции. Тогда девочка попросила связаться с Борисовым, но медсестра приемного отделения ей отказала.

— Сначала мы заполним историю, потом твоего брата осмотрит врач, мы возьмем анализы и вызовем ваших родителей. Только после этого мы будем вызывать консультантов.

Девочка плакала и требовала Борисова. Все было безрезультатно. Тогда Марина, а это была она, решила сама найти кабинет отца. Она вышла из приемного покоя и зашла через лабораторию, прошла незамеченной к лестнице и поднялась на пятый этаж. С улицы она видела свет в кабинете отца.

Марина бежала по лестнице, боясь не успеть. Запыхавшись, она дернула дверь кабинета, вбежала и остолбенела. На диване лежал голый отец, а под ним какая-то женщина. Марине сначала показалось, что это мама, так как она увидела только темные распущенные волосы. Но папа с мамой на работе? Зачем? У них есть все условия дома. Приглядевшись, Марина поняла, что не знает эту женщину и не знает, что ей делать. Она так и стояла, онемев. Отец поднял голову, глянул на Марину и, прикрывшись плавками, убежал в подсобку. Женщина же поднялась нагая и возмущенно произнесла:

— Стучаться надо! Что вы тут делаете в такое время и кто вы такая, чтобы врываться без стука?

Она медленно встала и стала одеваться на глазах у плачущей Марины. Пока она одевалась, она разглядывала девочку. «Красотка. И вот так, без стука… Неужели он спит с малолетками? Нет, но какова девица!»

Из задней комнаты вышел уже одетый отец. Хотел подойти к Марине, но она закричала:

— Не приближайся ко мне больше никогда, я не хочу тебя видеть! Какой же ты урод! Там Ваня умирает, а ты… Как ты можешь! Ваня умирает. Где мама?

Тут она совсем разрыдалась, кинулась на Борисова, стала его бить, как могла. И все причитала:

— Где мама? Я ненавижу тебя! Где мама?

— Марина, что с Ваней? Объясни, что с Ваней? Обо всем остальном мы поговорим позже.

— У него пошла кровь с мочой, сильные боли, он потерял сознание, я вызвала скорую. В приемном нет дежурного врача, позови маму, скорей. Спасите Ваню! Он твой сын, между прочим.

Она развернулась и убежала. Когда Марина подбежала к палате, отец уже был там, медсестра доложила, что не может попасть в вену. Отец надел маску, защитные очки, встал у Ваниного изголовья и стал что-то делать. Марина плакала за стеклянной дверью, но она увидела, что стоят уже две капельницы, что Ване вливают разные растворы, что ему поставили мочевой катетер, и все это делал отец. Он отдавал распоряжения медсестрам, и они тут же выполнялись. Ванечка открыл глаза, отец держал его за руку и что-то говорил. К палате подошла та женщина. Марина закричала.

— Не пускайте ее, она убьет Ванечку! Шлюха! Гадина! Пошла вон!

Она кинулась на Валентину с кулаками. Из палаты вышел отец.

— Уйди, Валентина. Моя дочь права, тебе здесь нечего делать. Марина, операция закончилась, мама уже идет.

Он вернулся в палату. В конце коридора показались мама и Валера. Марина побежала к ним навстречу. Люба только глянула в сторону Марины и вошла в палату. Валера остался с сестрой. Марина все плакала навзрыд. Халат у Валеры, был уже мокрый от ее слез, она рассказывала все, что случилось брату, и снова плакала. Валерка ее нежно обнимал, но ничего не говорил. Наконец Ванечку вывезли из палаты и повезли к лифту. Марина с Валерой пошли за ними, но Люба их остановила.