– А, впрочем, пускай она и будет игрушкой… Как думаете, голодающие счастливы?

– Не знаю, наверное, нет, – пожала худенькими плечами она.

– М-да, простоватый вопрос… – как будто бы отгоняя неудачливого суфлера, он поправил волосы, что своевольно спустились на бок, а потом всем телом повернулся к девушке. – Вы из небогатой семьи?

– Нет. Мой родители спились. Отец три года назад умер, мать все еще допивает свой век.

– Кажется, вы говорили, что не считаете себя несчастной.

– Во всяком случае, не помираю с голоду.

Она неловко улыбнулась и, смутившись, уставилась в окно, за каким фонарный столб непрерывным потоком сбрасывал на опустевшую стоянку прозрачно-желтые струи света.

– Ладно, что тянуть. Едем.

– Но вы ведь… – взволнованно спохватилась Карина, когда Александр уже вырулил на дорогу. – Вы же не считаете меня какой-нибудь пустышкой или дурочкой…

– С чего бы это вдруг?

– И опять я не знаю, – она в очередной раз пожала тонкими плечами и усмехнулась, словно с позором высмеивая саму себя, но со стороны. Ее веки, налившись свинцом, потянули взгляд вниз. Наполненная пошатнувшейся безмятежностью, вольная певчая птица, привыкшая свистеть на просторе ветвей и внезапно угодившая в клетку-капкан собственных слов. Она выглядела человеком, в чье осознание метко стукнула истина: вот-вот невозвратно ускользнет, потеряется то, что никогда в жизни не могло ему принадлежать, но что по какой-то озлобленной иронии судьбы внезапно и на совсем крохотный отрезочек мгновения свалилось на голову первым снегом.

– Я бы мог вам многое показать.

– Например?

Александр раздул лукавую улыбку – один черт знает, какими правилами порой руководствуется человеческий разум. Взгляд нацелен в даль освещенного шоссе. Крепче сжав руль в неотступной решимости, Катаев, как будто угрожающе, процедил:

– Держись.

Не зная преград, спорткар резво бросился в ночную тишь, строго держась полосы. Разгоряченный метал с шумом разрезал воздух. Мотор ревел устрашающе громко, и любой, даже самый скандальный, разговор был заранее обречен на неудачу. Карина, скованная страхом и азартом, боясь шевельнуться, набрать в легкие воздух, вжалась в сиденье как в последнюю опору. Она глазами хваталась за каждый расплывающийся, вытянувшийся от скорости объект, какой мгновение спустя в бесконечной череде сменялся другим…

Спорткар постепенно сбавлял скорость, пока не притормозил возле обочины. Слева лунный круг отражается в едва покачивающейся волнами черной глади залива. Частое волнительное дыхание, а на светлом личике, за каким копна взъерошенных темно-каштановых волос, все равно довольная улыбка.

– Уши заложило, – куце проговорила она. – Дай минутку прийти в себя.

Александр опустил окно – прохладный воздух лениво потек в салон. В этой свежести, к какой примешивалась чернота ночи, казалось, таились озвученные шепотом желания миллионов мечтающих…

– Ну? Уже вторая пошла.

Встревоженная, Карина часто дышала приоткрытым ртом, как будто, как всегда проснувшись вполне обычным утром, вдруг обнаружила, что позабыла где-то в мире сна родной язык… Да разве подвластно окостенелому человеческому языку описать весь тот взрыв необузданных эмоций, проносящийся ураганным вихрем через всю грудь, через хрупкое сознание, переворачивая устоявшееся мировоззрение?

– Это было настолько быстро, что я и дорогу-то разобрать не могла. Только тяга в груди и ногах…

– Дело привычки. Поначалу все преувеличенным кажется.

– И вот опять! – задорно воскликнула она. – Вы говорите так сухо, как будто вас ничего не удивляет.

– Но я, правда, привык к быстрой езде… Через года тренировок скорость ощущается как обыденная работа, которая, разве что, слегка будоражит.

Она взглянула на монитор и звонко засмеялась:

– Мы же проехали поворот! Теперь обратно возвращаться придется.

– Пустяк, а не беда.

Александр вывернул руль, пересек сплошную, пустил спорткар галопом по пустынному шоссе, наслаждаясь каждым ускользающим моментом поездки с намерением как можно дольше удержать подле себя незнакомку, которая именно в этот темный вечер негаданно-нежданно показалась ему необычайно близкой, словно их уже как несколько лет сближали дурманные слова…

– А звезды-то здесь совсем иначе выглядят… – заметил Катаев, сцепив руки за затылком. – Я таких давно не видел. Кажется, будто с самой юности. А с той поры, видимо, целая вечность прошла… Эти звезды совсем другие, не такие, как в городе. В городе все иначе, все по-другому. Куце и уродливо, а здесь…

– Ну? Ну? – задергала Карина Александра за рукав, вместе с ним задирая голову кверху. – Какие они тут? Расскажи еще.

Они стояли перед ветхим забором, с которого практически полностью слезла когда-то голубая краска, который местами, не выдерживая отравляющее гниение, разваливался. В старом перекошенном доме горели чернотой окна. Белый узорчатый тюль, принесенный прямиком из Советского Союза, пугливо выглядывал потрепанным привидением. Времени – почти что половина двенадцатого. Ночь надвигалась чудесная. Красивая. Темная и прозрачная. Облака, как по заговору, разбежались кто куда, дав вволю белоснежным жемчужинам-звездам, что скапливались целыми гроздьями, пульсировать крохотными каменными сердцами…

– Слова разбегаются… В городе, пронизанном неестественностью, считай, ночи почти что прозрачные, а тут как будто бы покрывалом застелили небосвод.

– Порой так и тянет рухнуть навзничь на траву, заглядеться этим небом и каким-нибудь чудом унестись бороздить космические просторы, чтобы только вырваться из этой дыры…

Александр взглянул на девушку с кроткой улыбкой. Они касались друг к друга плечами, как будто бы удерживая тепло худых тел, что так и порывалась растворить прохлада.

– Считаешь меня глупой? – неуверенно, потупив взгляд, пролепетала Карина.

– С чего бы это вдруг? Знала бы ты, насколько долго я не замечал подобные мысли. Вокруг все про деньги, дела, какие-то товары, интриги, а сейчас… А сейчас все иначе, даже слова иначе звучат.

В знак признательности она миловидно улыбнулась. Сумеречная прохлада коснулась ее кожи – Карина поднесла ко рту кулачки, задула на них. Александра как током ударило:

– Что же ты молчишь, раз замерзла?

– Просто я так давно не разговаривала. В том смысле… Именно так, а не по всякой светской ерунде… Вот и трясусь, чтобы продлить свою маленькую радость. Жертва ради разбавления скучного и невыносимо бренного существования.

– Завтра рано вставать?

– К счастью, нет…

– К счастью… – не выдержав, всплеснул руками Александр. – Да что мы знаем о счастье… И почему смеем какие-то пустяковые события приписывать именно ему?

– О том я и говорю. Мне не хватало этих разговоров, всюду попусту трясут воздух, как липу…

– Еще наговоримся, – твердо заверил Катаев. – А теперь беги домой. Нечего мерзнуть.

Карина развернулась…

– Постой!

Он ухватил ее за запястье. Фонарь луны прилип к звездному полотну. Час романтизма, час сентиментального звучания. Темнота. Лица как почти что скрыты от прозорливых ок мира… Мягкое касание губ… Карина вырвалась, стремительным шагом унеслась к старой калитке…

Легкость человеческих отношений. Когда тянет, хватай комету за хвост наперекор всем пожарам стеснений, глупым опасениям, навязанным предрассудкам… Иначе потом, когда-нибудь под вечер или ночью, жалость упущенного сдавит грудь…

Он выехал на шоссе. Пустота и ночь. Тишина непривычно давила на барабанные перепонки. Даже удивительно, насколько пустым может казаться мир… Включил радио – певец в годах затянул душевную лирику. Медленно покатил по асфальту, утопая в омуте нечетких дум…

Сиротливым светлячком небольшой светильник разбрасывал лучи по кабинете, несмотря на утро, проливающее хмурые краски на светлый интерьер.

– Договорились-то как? – нервно сжимая и разжимая пальцы, нетерпеливо ждал Игорь Валентинович.