— Сам ты лезешь! — рассердилась Ксюша. — Наташка не такая, понял? Она сама по себе хорошо учится, потому что умная. Тихая, тихая, а умная. Ее самой первой в пионеры примут.

— Чего ж ты с нею поссорилась, если она такая хорошая? — ехидно спросил Колька.

— Тебя не спросила, — отрезала Ксюша и насупилась.

Ей не хотелось говорить об этом. Да и что скажешь, если она и сама ничего понять не может? Дружили, дружили, и на тебе — стали чужими. Раньше Ксюша даже не представляла, что так может быть. Если бы кто другой обвинил Ксюшу в трусости, а то Наташка… Мало ли Ксюша за нее заступалась? Никогда ничего не боялась, а тут промолчала просто, и все. Юрка с Колей небось не поссорятся из-за такой ерунды, раз они настоящие друзья. Ну и пусть. Ксюша еще найдет себе настоящих друзей, получше Наташки.

— Пошли с нами на лыжах? — предложил Юрка. — Во-он за тем домом есть законная горка.

— Не могу. Мне еще одного мальчика надо найти.

— В нашем доме? — спросил Юрка. — Как его фамилия?

— Я не знаю. Его зовут Тима… Он не ходит. Может, вы знаете его?

— Еще бы! Конечно, знаем. Он всем картинки нарисованные дарит про космос. Он что, твой знакомый?

— Нет. У меня к нему дело есть. Только я не знаю, где он живет.

Юрка положил лыжи на скамейку и сказал:

— Коль, ты иди покажи, а я пока крепление прилажу.

Коля повел Ксюшу в средний подъезд, поднялся по лестнице на первый этаж и остановился возле двери неподалеку от лифта. Дверь была обита черной кожей.

— Здесь, — сказал Коля, — ну, я пошел. Пока!

Он отошел на несколько шагов и повернулся к Ксюше.

— Слушай… А ты потом выйдешь гулять? — шмыгая носом, спросил он.

— Не знаю… может, и выйду.

— Выходи, ладно? Мы ждать будем!

Колька убежал. Ксюша постояла немного, собираясь с мыслями. А здорово получился этот прием. Ксюша вспомнила, какое ошеломленное лицо было у Юрки, когда он сидел на асфальте и моргал глазами, и улыбнулась. Ничего, этот урок самбо ему на пользу — будет знать, как обижать девчонок. Да что с них взять? Уроки мотают, а где Коми, не знают… совсем еще неграмотные.

Она придирчиво осмотрела шубку, поправила шапку и решительно нажала звонок.

Дверь открыла рослая женщина с красным мокрым лицом и красными распаренными руками. На оголенных локтях висели клочья мыльной пены. Дверь в ванную была открыта, и оттуда валил пар.

— Постой, я воду прикрою! — сказала женщина и побежала в ванную.

Ксюша осталась стоять в открытой двери, не решаясь войти. В ванной стало тихо. Женщина снова вышла в коридор, оправляя прилипшее к телу, влажное платье.

— Чего не заходишь? Пришла, так проходи, не бойся. Тебе кого?

— Мне… Мне нужен Тима.

— Тима? — удивленно переспросила женщина. — А ты откуда? Не из школы?

— Нет… Я сама по себе.

— Ага… — Женщина кивнула, развязала марлевую косынку и вытерла лицо и шею. — Ф-фу-у… упарилась. В прачечную жалко отдавать — рвут на этих машинах, а теперь трудно стало управляться, годы не те. Значит, сама по себе? А я думала, ты от Ирины Степановны, задачки Тиме принесла.

— Нет, я сама по себе, — повторила Ксюша, — мне Тима нужен. Очень.

— Ну-ну, — сказала женщина, разглядывая Ксюшу маленькими светлыми глазами. Их почти не было видно из-под набрякших век. — А зачем он тебе? Ты чья такая будешь? Что-то я не припомню…

Ксюша почувствовала себя ужасно неловко. Она вспомнила, как удивился дядя Павел: «Ну, посуди сама, с чего бы это я взял и пошел к незнакомым людям? Что я им скажу?» А она-то тогда еще подумала, что дядя Павел безразличный человек… Может, это и есть Тимина мама? А вдруг она не хочет, чтобы к Тиме кто-нибудь приходил, особенно незнакомые? Ну и сказала бы сразу, а то пристала: кто, что, почему… Как будто один человек не может просто так прийти к другому человеку. Разве надо помогать только знакомым?

— Да ты не обижайся… ишь какая гордая. — Женщина усмехнулась. — Нету его, Тимы-то. На деньрожденьи он.

Ксюша растерялась.

— К-как нету? Он же… Разве он уже ходит?

Вот это номер… Значит, она зря старалась? Женщина махнула рукой и вздохнула.

— Какой там ходит… От такой напасти докторов нету. Не изобрели еще. Я и то говорила Марии: куда парнишку тащишь? Своего счастья нету, нечего и на чужие любоваться — только душу травить. Просидел дома семь лет, а теперь нате вам, по гостям таскать сына вздумала. А если грипп какой подцепит?

— Семь лет? — ужаснулась Ксюша.

— Ну да! Четыре годка ему было, когда он свалился с забора и зашиб спину. С той поры и болеет. Мария по докторам все ноги до колен стоптала, да все без толку.

— А как же он пошел на это деньрожденье? — спросила Ксюша.

— Не пошел. Повезли его на машине. Мария с подружкой. У Лизиной дочки праздник сегодня. Дети соберутся, вот они и решили — пусть у нашего Тимофея хоть раз в жизни тоже праздник будет. Я, конечно, против была, да кто старую тетку послушает?

— А когда он вернется?

— Кто его знает. Может, завтра, а может, и послезавтра. Машину закажут и привезут.

Ксюша расстроилась не на шутку. Вдруг Тима действительно вернется только послезавтра? А послезавтра выписывается отец… Неужели она так и уедет, не повидав Тиму? И как же быть теперь с запиской Игоря Владимировича? Эта тетка говорит, что Тимина мама уже была у докторов и ничего не вышло…

— А тетя Мария у всех-всех докторов была?

— Да уж… побегала. У тебя какое дело-то к Тимофею?

Ксюша растерянно молчала, не зная, что сказать. Да и что говорить, если Тимы нет и доктора его уже смотрели?

— Я… Мы к Новиковым приехали, а у Сани картины Тимины на стенах висят…

Тетка понимающе покивала головой.

— Вона что… Значит, потянуло своего к своему.

— Как это — своего? Мы же не знакомые.

— А это здесь ни при чем. Люди, милая, тоже на разные породы делятся. У одних душа к красоте да мечте повернута, а у других — к пирожным. Приходил тут из школы один парнишечка. Такой чистенький да гладенький. Посмотрел Тимофеевы рисунки и говорит — баловство. Нужно, говорит, отражать жизнь, а не выдумывать. Красиво, мол, только то, от чего польза бывает. И кенарь птица бессмысленная, и кошка, поскольку медики давно всех мышей повыводили… Я глянула на Тимофея, а он сидит такой скучный, будто у него вся кровь замерзла. Взяла я тогда этого парнишку за плечико, вывела в коридор и говорю тихонько: «А ну-ка, иди от нас подальше и приноси пользу ногами, если души нет. Человеку не только есть надобно…» А он мне: «Вы, Полина Ивановна, отсталая женщина…»

Полина Ивановна улыбнулась. Светлые глаза словно оттаяли:

— Я теперь к Тимофею просто так не пускаю. А то придет еще такой мускулистый да ненароком ногой на сердце наступит. У тебя душа-то, видно, сродни Тимофеевой… Жаль, что его нету.

В комнате громко запела птица. Сначала отрывисто, точно прокашливалась, пробуя горло, а потом залилась такой длинной трелью, что Ксюша испугалась — вдруг у птицы не хватит дыханья и она задохнется.

— Кто это? — шепотом спросила она.

— Кенарь. Геркулесом зовут. Я уж Тимофея корила: у птицы имя должно быть нежное, а он выдумал… еще вермишелью бы назвал.

Ксюша невольно улыбнулась.

— Геркулес — это был такой герой, самый сильный во всей Древней Греции. Я сама про него читала.

— Ну, раз в книге прописано — другое дело. А Тимофею я еще дам. Вздумал над старухой насмешки строить. Нет, чтоб объяснить… Я ему: «Ты зачем птицу крупой обзываешь?» А он смеется: «Тетя Поленька, человек без каши, как птица без крыльев… ни туды, и ни сюды». А еще у него тритон Гена в банке живет. Ну, чисто крокодил, только маленький. И рыбы всякие. И хомяк Мыслитель. Встанет посреди клетки и стоит часами. Хочешь посмотреть?

— Очень, — сказала Ксюша.