К. Д. Бальмонт В искрах лунного сиянья сквозь лучей его мерцанье вижу смутно очертанья я старушки и козла. Пьют любви до края чашу все слияннее и краше, но козла в лесную чащу злая сила увлекла. Волки мчат во мраке ночи, это искрятся их очи, в час глубокий полуночи козлик в жертву принесен. На траве белеют ножки, козьи ножки, козьи рожки, и старушка по дорожке... ...Старый, милый детский сон. 1899 г. (А. Розенберг) Семен Юшкевич Старая Ита была очень бедная женщина, и козлик у ней был, ой так это же мармелад, антик марэ, что-то особенное, а не козлик! Ой, как Ита его любила! Как свое дитё она его любила. Но, как говорится, козла сколько ни люби, а он все в лес смотрит. Ну, так он убежал. В лес убежал. Гулять ему захотелось. А в лесу, думаете, что? Волки, уй, какие волки! Серые, страшные, с зубами. Разве они имеют жалость к еврейскому козленку? Ну, так они его таки да съели. Только рожки да ножки остались. Ой, как Ита плакала! Как малое дитё она плакала. Сергей Городецкий Стоны-звоны, перезвоны, дили-дон, колокола. Стены выбелены бело. Мать игуменья имела длиннорогого, серого, тонконогого козла. Ах, леса мои родные, зелень-кудри купола, вы раскройтесь, вы впустите, спрячьте серого козла. Надоело бегать зря по лугам монастыря. Ой, хрипело, ой, хрустело, волка зелены глаза; повалили, раскрошили, словно дерево гроза, повалили, раскрошили, только ножки пощадили. Только ножки да рога мать игуменья собрала. Жарко свечка запылала, свечка чиста четверга. 1907 г. (Э. Паперная) Алексей Ремизов Смрад от козла пошел. Пахкий, жёглый смрад. Заегозила старуха: «Ух, хорошо. Люблю». А козел бычится, копытом в брюхо: «Уйду я от тебя, наянила ты мне. В лесу шишки сосновые, дух зёмный, ярый». Убег, копытами зацыкал, аж искры пых, пых. А в лесу волк сипит, хорхает, хрякает, жутко, жумно, инда сердце козлятье жахкает. Заскрыжил волк зубом; лязгавый скрып, как ржа на железе. Хрякнул, хрипнул, мордой в брюхо козлятье вхлюпнулся, — кровь тошная, плевкая, липкая. Гонит старуха, рыдом ревет, рожки да ножки козлятьи собирает, тонкие, неуёмные... Саша Черный Убивалась старуха над козликом серым (Плачь, чтоб тебя разорвало!). Рожки целует (ну и манеры...). Тьфу, даже мне жалко стало. И чего смотрела старая дура? Убежал ведь под самым носом. Ну, а в лесу, брат, волки не куры, Неприкосновенность личности у них под вопросом. Любила, отдавала последнюю крошку Да волкам козла и скормила. Оставили бабушке рожки да ножки. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . С волчьей стороны и это очень мило. 1910 г. (Э. Паперная) Виктор Гофман
Был старый дом, дом обветшалый, был старый дом меж темных лип, там, где река образовала свой самый выпуклый изгиб. Где старый дуб шептался глухо и флиртовала с ним лоза. А в доме том жила старуха и с нею серая коза. Коза казалась изваяньем иль отражением небес. Томима сладостным желаньем, она ушла однажды в лес. Был серый волк меж лип старинных, жестокий волк среди дубов, и близость чьих-то длинных, длинных красиво загнутых рогов. Мерцали розовые ножки на свежей утренней траве, и жалобно висели рожки средь окровавленных ветвей. 1911 г. (А. Финкель) Анна Ахматова Я у бога просила, старая: Сохрани мне козлика, господи! За здоровье его много слез поди Пролила я ночами, старая. Но ушел от меня мой серенький, Не взглянул даже, как я плакала. Лишь цепочка на шейке звякала, Когда в лес убегал мой серенький. А ведь чуяло сердце вещее, Что печаль мне от бога завещана — Видеть рожки его ветвистые Да копытца, когда-то быстрые. 1912 г. (Э. Паперная) Игорь Северянин У старушки колдуньи, крючконосой горбуньи, козлик был дымно-серый, молодой, как весна. И колдуньино сердце в тихо грезовом скерцо трепетало любовью, как от ветра струна. На газоне ажурном златополднем пурпурным так скучающе-томно козлик смотрит на лес. Как мечтать хорошо там, сюпризерным пилотом отдаваясь стихийно тишине его месс. Ах, у волка быть в лапах и вдыхать его запах — есть ли в жизни экстазней, чем смертельности миг. И старушке колдунье, крючконосой горбунье, подарить импозантно лишь рогов своих шик. 1913 г. (Э. Паперная) |
