Военные экспедиции, направлявшиеся турками в Аравию из Египта в начале XIX века во главе с Туссум-пашой и Ибрагимом-пашой, хотя и содействовали «продвижению Турции в Катар», но подчинить его своей воле и поставить племена Катара под свой абсолютный контроль так и не смогли.

Долго не удавалось, как отмечали российские дипломаты, «полностью прибрать к рукам» правящее семейство Катара и англичанам. Шейх Катара был единственным из правителей влиятельных княжеств Прибрежной Аравии, кто в 1853 г. не подписал силой навязанного ими арабам так называемого Договора о вечном мире (Treatyof Perpetual Peace). Лишь в 1868 г. английскому резиденту в Персидском заливе удалось все же склонить шейха Катара к заключению с Англией договора о мире. И, заметим, договора не коллективного, а двустороннего, и не «вечного», как того хотели англичане.

Шейх Джасим Аль Тани, сообщал А. Круглов, «всегда оставался почти полновластным хозяином своей страны, распоряжаясь в ней по своему усмотрению. Податей никаких не платил. И, не отличаясь спокойным характером, свысока третировал турецких чиновников»; перед англичанами не заигрывал.

Корни столь независимого и достойного поведения правителей Катара в отношении и Турции, и Англии, лишь силой заставлявших катарских шейхов мириться, до поры до времени, с ограниченным иностранным присутствием в их землях, следует, по-видимому, искать в легендарном прошлом Катара, в гордом и свободолюбивом характере его племен.

Описывая бедуинов Катара и Абу-Даби, русские путешественники и дипломаты отмечали такую, общую для них, черту характера, как «благородное сочетание решительности и мужества, великодушия и чувства собственного достоинства». Правилом их повседневной жизни было строгое следование обычаям и традициям предков, а самым драгоценным в ней — честь и свобода. Особенно восхищало россиян, «поистине рыцарское отношение бедуина Аравии к женщине», насмешка над которой, как правило «неараба», приводила бедуина в ярость, и была чревата для насмешника печальными для него последствиями. Бедуины Аравии, отмечали российские дипломаты, — храбры и простодушны. Превыше всего для них в жизни — это честь семьи, рода и племени.

Среди соображений и предложений наших дипломатов времен российской «политики дела» в Аравии встречаются и довольно неожиданные. К их числу можно отнести знаменитый «План Машкова». В августе 1896 г. он был представлен на рассмотрение российского посла в Константинополе консулом в Багдаде В.Ф. Машковым. В нем предлагалось — с помощью России и под руководством влиятельного в Аравии лица — объединить арабские племена. Подчеркивалось, что такой племенной союз, вооруженный и сплоченный, предсталял бы собой силу, с которой Англия, определенно, вынуждена была бы считаться. Для осуществления всего этого нужна была «сильная личность», руководитель, по выражению В. Машкова, «одинаково уважаемый всеми арабскими племенами», способный «собрать бедуинов под свое знамя», «подогреть их ненависть к англичанам» и, взяв на себя инициативу, «направить их удары». Таким человеком, по мнению В. Машкова, мог бы стать бывший офицер «инородческого эскадрона Его Величества конвоя» Магомет-паша Дагестани, племянник легендарного Шамиля. «Перейдя в турецкую службу», Дагестани дослужился до чина бригадного генерала, был дворцовым комендантом и командиром расформированного впоследствии знаменитого «черкесского конвоя султана». Турецкие царедворцы, сообщал В. Машков, «завидовавшие его близости к султану и влиянию на него», сумели, с помощью «интриг и наветов», удалить Дагестани из дворца, а потом и «отправить в почетную ссылку», в Багдад.

«Отличаясь, равно присущим черкесам и арабам, гостеприимством, щедростью, твердостью слова, удалью и храбростью, Дагестани снискал себе необычайную популярность в крае». Не к турецким властям, а к нему лично, отмечал В. Машков, «часто обращались арабы из отдаленных мест в Аравии за разрешением споров». «Довольно слухов, что Магомет-паша назначается начальником какой-нибудь экспедиции, чтобы волнение тут же улеглось». Его уважали и боялись. Магомет-паша, утверждал В. Машков, — это человек, «обладающий, подобно своему знаменитому родственнику, нашему искусному противнику Шамилю, большими природными военными дарованиями» (242).

«План Машкова» примечателен тем, что задолго до знаменитого Лоуренса Аравийского действия, аналогичные акциям, предпринятым с его помощью англичанами, предлагал осуществить, используя Дагестани, российский консул В. Машков.

Не менее оригинальный, если так можно сказать, проект силовых действий в отношении Англии, но не в Аравии, а в Индии, предлагал генерал-лейтенант Евгений Андреевич Егоров. Из архивных документов следует, что «проект был читан автором Михаилу Дмитриевичу Скобелеву», и что тот «был от него в восторге».

Политика ведущих европейских государств, отмечал в своем «проекте» под названием «Поход русской армии в Индию» (1855 г.) генерал-лейтенант Е.Егоров, имеет целью «уничтожить или, по крайней мере, ослабить Россию... Главный двигатель всех этих замыслов — Англия. Она чутьем бульдога ощущает, что владычество ее в ... Индии никем не может быть так сильно... потрясено, как Россией». По мнению генерала, 1850-е годы давали России возможность нанести Англии такой «чувствительный удар», после которого ей «пришлось бы значительно понизить тон и умерить, навсегда, свои нескончаемые требования по вопросу урегулирования границ наших в Азии». Генерал предлагал, ни много ни мало, «совершить поход русской армии в Индию». Для этого «великого мероприятия», писал он, «потребуется 61 тысяча русского войска». С ним, как он считал, можно было в то время «пройти Индостан без всяких особенных препятствий и затруднений». Английское правительство в Индии, говорил он, «на всем ее пространстве, не оставило себе ни одной подпоры»; оно «едва-едва удерживает там равновесие на волнующем песке народной ненависти». Главной целью похода должен был стать, по мнению генерала, Бомбей. Занятие Бомбея, отмечал Е.Егоров, «точки опоры» англичан в их владениях в Индии, «нанесет смертельный удар британскому владычеству во всем Индостане». «Отнять Бомбей» — значит «отрезать все сообщения», «уничтожить все силы Ост-Индской компании». Это тоже, что «отрубить голову у змеи».

Интересно, что маршрут похода русской армии в Индию, предложенный генералом Е.Егоровым, перекликался с маршрутом знаменитого «Плана Наполеона», также помышлявшего о походе в Индию, и даже предлагавшего России предпринять его совместно.

Яркая страница в истории дипломатии Российской империи в Аравии — деятельность российского консульства в Джидде. Обосновывая необходимость его открытия, начальник Азиатского департамента МИД Российской империи И.А.Зиновьев отмечал, что «консульский агент наш в Джидде служил бы, прежде всего, интересам наших паломников». И в этом, по его мнению, и проявилось бы «достоинство России как державы, насчитывающей немалое число подданных мусульман». Предложение об открытии консульства в Джидде было утверждено Александром III 15 августа 1890 г.; консульство проработало с 3 июня 1891 г. по 26 октября 1914 г., и было закрыто в связи с началом военных действий Турции против России и разрывом дипломатических отношений. Первым консулом Российской империи в Джидде был действительный статский советник Ш. М. Ибрагимов, «мусульманин из русскоподданных», последним — К. А. Гранстрем (покинул Джидду 26 октября 1914 г.).

Донесения и отчеты дипломатических миссий, бережно хранящиеся в Архиве внешней политики Российской империи, эти памятники российской дипломатии, как говорил Н.М.Карамзин, заслуживают тщательного и всестороннего изучения. Деятельность российской дипломатии в Аравии была яркой и результативной. С задачей, стоявшей перед дипломатами, — добиваться того, чтобы «Государство Российское имело в Аравии высокое, подобающее ее могуществу, положение» и «пользовалось любовью и уважением местного населения» — они справлялись достойно.