Помимо Ирана и Эр-Рияда, вхождению Бахрейна в «федерацию девяти» противилась, как ни странно, и бахрейнская интеллигенция. Видные ее представители высказывались в том плане, что интеграция Бахрейна с шейхствами, которые заметно, дескать, не дотягивают до Бахрейна и по уровню образования населения, и по степени социально-экономического развития, затея для Бахрейна — нерациональная, сопряженная с ненужными для страны политическими хлопотами и материальными издержками.

К июню 1971 г. правящее на Бахрейне семейство Аль Халифа пришло к окончательному мнению, что более эффективным и безопасным для Бахрейна было бы самостоятельное развитие страны. И поэтому было заявлено, что «дальнейший свой путь Бахрейн продолжит один», без федерации. Вскоре после этого, 14 августа 1971 г., состоялось провозглашение независимости Бахрейна.

3 сентября 1971 г. примеру Бахрейна последовал Катар — и «союз девяти» распался, так и не успев, как следует, встать на ноги. Развалу федерации способствовали в определенной мере и события, происшедшие в Омане.

14 июля 1970 г. там произошел дворцовый переворот; власть в стране перешла в руки султана Кабуса. Придя к власти, он завил, что никаких планов насчет присоединения к «федерации девяти» у него нет; и что позже, может быть, он и будет готов объединиться, но только с некоторыми из шейхств бывшего Договорного Омана. Следствием этого заявления стало муссирование в племенах Эш-Шамал слухов насчет намерений Маската по воссозданию Великого Омана, в границах, охватывающих шейхства Фуджайра, Рас-эль-Хайма, Умм-эль-Кайвайн и Аджман. Англичане, к слову, пытались даже дать некое историко-географическое обоснование «праву на жизнь» такой идеи (об этом рассуждали, к примеру, в своих исследованиях, посвященных Аравии, и бывший политический резидент Англии в бассейне Персидского залива Чарльз Белгрейв, и бывший английский политический агент в Дубае Хоулей) (56).

10 июля 1971 г. в Дубае по инициативе правителя Абу-Даби состоялась встреча глав семи шейхств бывшего Договорного Омана. На ней была достигнута договоренность об образовании Объединенных Арабских Эмиратов. В коммюнике по итогам встречи отмечалось, что ОАЭ могут стать ядром для объединения в будущем всех «братских эмиратов» Аравии (57).

По завершении этой встречи в Лондон для консультаций по данному вопросу были направлены специальные представители шейхов Абу-Даби и Дубая. 2 декабря правители Абу-Даби, Дубая, Шарджи, Аджмана, Умм-эль-Кайвайна и Фуджайры официально объявили об образовании Объединенных Арабских Эмиратов. Правитель Абу-Даби шейх Заид был избран президентом федерации, сроком на пять лет. 6 декабря 1971 г. ОАЭ вступили в Лигу арабских государств, а 9 декабря 1971 г. стали членом ООН.

«Федерация семи» тоже складывалась непросто, но испытание на прочность выдержала. Достаточно сказать, что спустя лишь два месяца после объявления об образовании ОАЭ произошла попытка дворцового переворота в Шардже, поддержанная, как считают некоторые исследователи, Ираном (на фоне этого события рельефно проявилась борьба за лидерство в федерации между Абу-Даби и Дубаем). Летом 1972 г., имело место еще одно, крайне опасное для судьбы федерации, событие — вооруженное противостояние между Шарджей и Фуджайрой (причиной его стали территориальные разногласия). Несмотря на все перипетии, федерация выжила, и уверенно движется в будущее[55].

В заключение данной темы следует отметить, что сужение рамок федерации, сокращение числа ее членов с девяти до семи, произошло, в том числе, и вследствие негативной в целом реакции Эр-Рияда на объединение шейхств Прибрежной Аравии. Сдержанное, мягко говоря, отношение Эр-Рияда к идее совместного развития арабов Аравии в рамках федерации, помноженное на территориальные претензии Саудовской Аравии к большинству из ее членов, не только усилили и без того имевшие место центробежные тенденции среди участников «девятки», но и заметно обострили сохранявшиеся между ними противоречия. Распаду «федерации девяти» способствовали и острые разногласия между самими ее участниками насчет роли и места каждого из них в структуре федеральных органов власти, а главное — по вопросу о лидерстве.

Образ эпохи. Восстановление «рисунка» стратегии и тактики дипломатии Советской России в Аравии в 1920-1930-х годах показывает, что строилась она в строгом соответствии с целями и задачами «восточной политики» партии большевиков. И была сориентирована на создание таких, по выражению Г.В. Чичерина, политико-дипломатических ситуаций, которые:

1) «роняли бы престиж наших антагонистов в глазах мусульманского мира»;

2) «конструировали бы для них все новые и новые трудности, и прежде всего на их основных коммуникациях»;

3) «развязывали бы национальные силы арабов и формировали предпосылки для образования сильного независимого арабского государства, опирающегося на дружеские отношения с Персией и Турцией» (1). Таким образом, в отечественной дипломатии 20-30-х годов XX столетия четко прослеживалась линия на превращение Арабского Востока в «антикапиталистический бастион». Использовать в этих целях предполагалось не только национал-патриотические и панисламские движения, но и религиозные убеждения арабов. Иными словами, есть основания говорить о том, что так называемый исламский фактор был одним из компонентов практической деятельности большевиков по реализации их стратегических установок внешнеполитического характера — с упором на пресловутую всемирную революцию. Наше дело, говорил на конгрессе Коминтерна (1920 г.) В. И. Ленин, «есть дело всемирной пролетарской революции, дело создания всемирной Советской республики». В контексте концепции большевиков о «всемирной пролетарской революции» Н. Бухарин сформулировал идею о «красной интервенции», а Л.Троцкий предложил «повернуть революции на Восток» и ударить «в тыл империализму» (1 *).

9 мая 1919 г. в Москве, в здании Наркомата по иностранным делам (НКИД), состоялась закрытая встреча В.Ленина и других большевистских вождей с представителями панисламских течений в Персии, Афганистане, Индии и Азербайджане (в то время независимом). Главная задача встречи заключалась в том, чтобы наладить координацию действий исламистов и большевиков, «исламского мира» и «пролетарской Москвы», в целях проведения на Востоке совместных акций против Великобритании.

С повышенным вниманием В.И.Ульянов-Ленин выслушал на встрече выступление представителя Афганистана. В нем красной нитью проходила мысль о большевизме, как политическом учении, достаточно, дескать, близком исламизму; и делался вывод о том, что «шанс опрокинуть Великобританию на Востоке» мог представиться только в союзе исламистов с большевиками (2).

Надо сказать, что Москва активно занималась созданием на Востоке специализированных ячеек для «революционного разогрева трудящихся масс». Курировали эту работу ОГПУ и Коминтерн. В 1929 г. в Турции под руководством Я.Блюмкина, застрелившего в Москве (1918 г.) немецкого посла графа Мирбаха, была учреждена нелегальная сеть. Действовала она под видом торговой фирмы и на средства, полученные от продажи древнееврейских рукописей (Я. Блюмкину передали их из фондов Государственной библиотеки им. В.И. Ленина). Деньги эти, как отмечает в своей книге «Разведка и Кремль» (с. 225) Павел Судоплатов, предназначались для создания боевой диверсионной организации, нацеленной на проведение соответствующих акций против англичан в Турции и на Ближнем Востоке.

Тот же Я. Блюмкин, к слову, вплотную занимался и реализацией решения ЦК ВКП (б) о содействии созданию в Палестине независимого еврейского государства (работал там нелегально, под видом владельца прачечной в Яффе). Большевики планировали использовать «государство евреев» в качестве инструмента для подрыва позиций Британской империи на Ближнем Востоке. В тех же целях, по заданию Коминтерна, Я. Блюмкин создавал компартию в Иране. «Революционный след» оставил Я. Блюмкин и в ряде других стран Востока, в том числе в Афганистане, и даже в Тибете, куда он прорывался с экспедицией Н. Рериха.