Целью совместного похода в Персидский залив военных кораблей Франции и России было продемонстрировать Британской империи несогласие России и Франции с попытками Англии «в одностороннем порядке отменить в этих водах право свободы плавания кораблей под любыми флагами».

Результаты совместного военно-морского похода оценивались и российскими, и французскими дипломатами, как «определенно положительные». Одновременное появление в Персидском заливе крейсеров двух крупных мировых держав, считали они, стало существенным «контрбалансом английскому влиянию» в этом регионе (94).

Лаконичными были и донесения командиров кораблей. «Поход завершен, — говорилось в телеграмме командира «Инферне». — Крейсеры посетили Маскат, Бендер-Бушир, Кувейт, Линге и Бендер-Аббас. Впечатление, произведенное ими повсюду, — огромное, особенно в Кувейте. Русский командир и офицеры — само совершенство, их знание и мастерство морского дела — отменные...» (95).

Командир крейсера «Боярин», капитан II ранга В. Сарычев, сообщал из Санкт-Петербурга в Париж временный поверенный в делах Франции, ссылаясь на свою беседу с российским министром иностранных дел графом Ламздорфом, считает, что после совместного похода русских и французских военных кораблей «влияние России на берегах Залива, особенно Персии, возрастет». Влияние же Англии в Аравии, если и будет усиливаться, то не в «такой пропорции», как российское в Персии(96).

Граф Ламздорф, говорится в другой депеше временного поверенного Франции в России (27 марта 1903 г.), от имени своего правительства высказал удовлетворение российской стороны итогами совместного похода. Этот поход, как выразился российский министр, «высветил политическую гармонию России и Франции в водах Персидского залива», «вернул храбрость и отвагу тем, кому постоянно угрожают там английские пушки» (97).

Посещение Персидского залива кораблями российского Военно-морского флота способствовало упрочению там авторитета России. Есть основания считать, что без помощи и содействия Военноморского флота Российской империи, открывшего для Отечества «закрытые шейхства Аравии», деятельность в Персидском заливе российской дипломатии по реализации там задач новой политики, «политики дела», была бы сопряжена с большим риском срывов и разочарований.

Архивные документы свидетельствуют, что русские военные корабли находились в фарватере большой политики Российской империи в Персидском заливе. Военно-дипломатическая миссия кораблей Военно-морского флота России в этом районе мира была определенно успешной, а для интересов России — чрезвычайно важной. Подтверждением тому — и достигнутая во время этих миссий договоренность о дипломатическом присутствии России в Маскате, и просьба эмира Кувейта шейха Мубарака о российском покровительстве (98), и доверительные контакты, установленные с семейством Саудов, и лично с шейхом Абдель Азизом, будущим основателем Королевства Саудовская Аравия. Ко всему этому следует добавить и полученные из первых уст заверения в заинтересованности и готовности Маската, Бахрейна и Кувейта в налаживании с Россией более тесных торговых связей.

По результатам военно-дипломатической деятельности в Персидском заливе канонерской лодки «Гиляк» и крейсеров «Варяг», «Аскольд» и «Боярин» император Николай II «решил ввести в традицию» кораблей Военно-морского флота, следующих на Дальний Восток, «совершать заходы в Бендер-Бушир», — дабы демонстрировать тем самым, что международные морские конвенции действуют. Притом на всех, без исключения, морских просторах. И что никто не вправе посягать на них, кем бы он ни был (Министерство иностранных дел совместно с Морским ведомством России рассматривали даже вопрос о «постоянном пребывании Андреевского флага в водах Персидского залива»; претворению в жизнь этой инициативы помешала русско-японская война).

Походы в Персидский залив русских военных кораблей, по характеру своему сугубо политико-дипломатические, позитивно отразились на состоянии международных отношений в этом районе мира. В то же время они рельефно высветили его значение в системе мирового морского судоходства, равно как и в структуре внешнеполитических и внешнеэкономических координат Великобритании, Франции и Германии.

Высокой памяти потомков достоин вклад офицеров и матросов Военно-морского флота Российской империи в «усиление обаяния» России среди народов Аравийского полуострова. Или, как выражались российские дипломаты, — в «обозначение силуэта Державы Российской на “Острове арабов”».

До посещения Персидского залива кораблями Военно-морского флота России, отмечал коллежский асессор Н.Богоявленский в докладной записке управляющему генеральным консульством в Бендер-Бушире титулярному советнику Г.Овсеенко (от 16 июня 1902 г.), «арабы были ... уверены» в том, что «у русских много войска, но военных судов совсем нет» (99). Демонстрация же арабам наличия у России таких судов произвела на них должное впечатление: «обаяние России, как могучей державы», подчеркивает Н. Богоявленский, возросло среди племен Прибрежной Аравии многократно.

И в заключение этой темы следует, думается, отметить, что первым русским военным кораблем, побывавшим в портах Аравии (в Персидский залив судно не заходило), был крейсер «Нижний Новгород», посетивший Маскат в сентябре 1893 г.

«Остров арабов» и дипломатия Российской империи. Повышенное внимание в рамках новой политики Российской империи в бассейне Персидского залива, «политики дела», уделялось российской дипломатией Маскату и Бендер-Буширу. Необходимость учреждения в этих портах «штатных представительств», подчеркивалось в аналитической записке Министерства иностранных дел (март 1904 г.) вытекает, если рассматривать данный вопрос сточки зрения отечественных интересов в регионе в целом, из совокупности следующих факторов. Во-первых, географического местоположения и роли Бендер-Бушира и Маската как «двух важных передовых пунктов Персидского и Оманского заливов по отношению к южноперсидскому побережью» (находилось в то время в зоне повышенного внимания внешней политики России). Во-вторых, «характера деятельности в этом районе Англии». Была она, по мнению российских дипломатов, «беззастенчиво своекорыстной», целиком и полностью нацеленной на «подготовку почвы для завладения всем этим краем».

И требовала, поэтому, самого пристального к себе внимания. В-третьих, политико-дипломатических и торгово-экономических координат России в зоне Персидского залива. Задача российской дипломатии здесь состояла в том, чтобы, с одной стороны, «мирными средствами парализовать означенную деятельность англичан», и «постепенно ослабить их влияние в крае». А с другой стороны, «наладить экономическую связь между Россией и Южной Персией». Создать там плацдарм для постепенного разворачивания торговой деятельности России на Арабском побережье Персидского залива (100).

Особое место в дипломатической стратегии России в зоне Персидского залива отводилось Маскату. В документах Министерства иностранных дел Российской империи отмечалось, что Маскат, как «передовой и важнейший пункт Оманского залива», обладал «прекрасной якорной стоянкой»; и был в то время «одним из главных сборных мест мореплавателей всего Индийского океана» (101). «Являясь столицей Маскатского имамата, — сообщали российские дипломаты, — город Маскат притягивал к себе арабское население многочисленных оазисов юго-восточной части Аравийского полуострова», в том числе земель Эш-Шамал. Находился в динамичных торговых сношениях не только с шейхствами Арабского побережья Персидского залива, Индией, Белуджистаном, Аденом, Джиддой и другими городами-портами Красного моря, но и с более отдаленными от него портами Египта, Западной Европы, Америки и Восточной Азии. Поддерживал оживленные связи с племенами Центральной и Северной Аравии. И в силу всего этого имел чрезвычайно важное политическое, торговое и военно-стратегическое значение в масштабах Аравийского полуострова и зоны Персидского залива в целом. Мог служить для «русского представителя отличнейшим пунктом для наблюдения за текущими событиями как в смысле политическом, так и в отношении торгово-экономическом» (102).