Одним из главных богатств жителей Оманского побережья Луи дю Куре называет рыбу. Ею кормили скот, и даже удобряли землю в садах и огородах. Широко использовали акулье мясо. Вяленое, к примеру, брали с собой во время торговых экспедиций в Индию, за специями, или морских походов в Африку, за «черной и белой костью», то есть за рабами и за бивнями слонов.
Среди природных ископаемых Омана исследователи Южной Аравии упоминали в своих работах о залежах меди и свинца. Неподалеку от Маската располагался известный еще со времен финикийцев источник горячих целебных вод. В стране в обилии водились в то время львы и леопарды, обезьяны и страусы, а также орлы, огромных, непривычных для европейцев размеров.
Об Омане писали многие путешественники и искатели приключений, торговцы и дипломаты. О небольшой христианской колонии, к примеру, некогда проживавшей в Маскате, поведал миру побывавший там (в 1549 г., по пути в Ормуз) иезуит Гаспари. Итальянский авантюрист Маурици, служивший в начале XIX века в качестве личного врача султана и даже руководивший одно время, вы не поверите, армией владыки Омана, составил интересные заметки об истории этого края. В Маскате в его время (1809 г.) насчитывалось не мене четырех тысяч индусов-банйанов, ростовщиков и торговцев. Яркие зарисовки повседневной жизни Маската оставили английский капитан С. Б. Майлс, неоднократно посещавший Оман в начале 1870-х годов, и известный уже читателю американский миссионер С. Цвемер, прошедший в 1900 г. с караваном от эмирата Абу-Даби до Сухара (Сохара). Поделились своими впечатлениями об Омане археолог Хирш (1839), майор Перси Кокс (1902), Бертрам Томас (1931) и многие другие.
Самые увлекательные, пожалуй, воспоминания о Маскате принадлежат Эмиле Рюте (1844–1924); она же — принцесса Сальма, дочь владыки Маската и Занзибара. Выйдя в 1867 г. замуж за немецкого купца Рюте, принцесса переехала жить в Германию, в Гамбург, где и опубликовала нашумевшую в свое время книгу под названием «Воспоминания арабской принцессы» (1886). В ней Эмиле рассказала об обычаях и традициях оманцев, в том числе о положении арабской женщины, о ее роли и месте в семье и в обществе.
Дворцовый комплекс правителя Маската на Занзибаре, повествует Эмиле Рюте, Бейт-эль-Мтони, названный так в честь протекавшей неподалеку речушки Мтони, располагался прямо на побережье. Только одних ванных помещений в нем насчитывалось одиннадцать, включая любимые султаном бани, турецкую и персидскую. Проживало там, включая прислугу, не менее одной тысячи человек. Рабочий кабинет султана находился в городе, во дворце Бейт ас-Сахль (Дом на побережье). В обоих дворцах имелись специальные запасники для сокровищ, буквально «ломившихся от скопленных в них богатств». В одном из них хранился символ власти султана — золотая корона, богато инкрустированная бриллиантами.
Мать принцессы, черкешенка, в рабство попала в возрасте семи лет. Оказалась на Занзибаре. Когда владыка Омана и Занзибара умер, то оставил после себя большое потомство — «36 сыновей и дочерей», рожденных наложницами, в основном черкешенками и абиссинками (65). На полках в стенных шкафах-нишах богатых апартаментов наложниц, коих было в гареме султана 75 человек, красовались дорогие фужеры из венецианского стекла, изящные кофейные и чайные сервизы из китайского фарфора, а также резные статуэтки из слоновой кости.
С раннего возраста, лет с пяти, принцев уже обучали езде на лошадях, а принцесс — передвижению на осликах. Пищу к столу подавали исключительно арабскую, персидскую или турецкую. При этом масло завозили на Занзибар только с острова Сокотра, в огромных, в человеческий рост кувшинах.
Когда в семье султана появлялся на свет новый ребенок, то на седьмой день после его рождения султан навещал покои матери- роженицы, и буквально осыпал ее драгоценностями. Если рождалась дочь, то дорогие украшения получала и она, в специальном ларце. Тогда же новорожденной принцессе прокалывали уши — по 6 отверстий в каждом; и вдевали в них шелковые нити. Золотые и серебряные сережки, подаренные отцом, принцесса начинала носить в возрасте двух месяцев. И что интересно, серьги эти, вдетые ей в уши в детстве, она не снимала до самой смерти. Считалось, что сережки из рук отца-владыки даруют дочери-принцессе счастье, богатство и радость семейной жизни (66).
О появлении на свет принца или принцессы тут же оповещали все население Занзибара — многократными залпами из ружей. До двух лет у каждого из детей было по две няни, которые находились при них неотлучно. На 14 день после рождения ребенка волосы ему сбривали и бросали в море, либо зарывали в землю, или засовывали в щели полов и стен в его комнате. Бытовало поверье, что волосы ребенка «обратят на себя глаза шайтана», и защитят его, где бы он ни был, на суше или на судне в море, от козней Иблиса (дьявола). В течение первых 14 дней после рождения, чтобы «уберечь ребенка от сглаза», с ним общались только его мать, отец и няни. По истечении этого времени к малышу допускали остальных членов семьи и всех других обитателей дворца (67).
На ночь вещи новорожденных принцев и принцесс обязательно накрывали ветками жасмина или окуривали благовониями, — дабы не допустить к ним джиннов, «ратников шайтана». В тех же целях на них сразу же после появления на свет надевали несколько амулетов- оберегов. Детям из правящего семейства и высших слоев общества такие амулеты, в виде золотых пластинок с начертанными на них изречениями из Корана, прикрепляли к золотым цепочкам и вешали на шеи. Детям же из простых семей амулеты привязывали кожаными ремешками к верхней части левой руки. Их обереги были, конечно же, не золотыми. Чаще всего они представляли собой написанные на бумаге айаты (стихи) из Корана, аккуратно свернутые и спрятанные в миниатюрные кожаные мешочки.
Новорожденного ребенка с амулетом, содержавшим упоминание Господа, вносили в его комнату только после «очищения» ее благовонными дымами. День, когда ребенок с помощью ручек впервые сам усаживался в кроватке, торжественно отмечали — устраивали праздничное застолье. Интересно, что носить обувь мальчики начинали раньше девочек, так как их башмачки, целиком сшитые из кожи, были намного легче сандалий (кубкаб) девочек, имевших деревянные подошвы.
При рождении принцессы под голову ей, по существовавшей тогда традиции, клали большой золотой гребень, дабы «придать тыльной стороне головы правильную, округлую форму» (68). До семи лет девочки проживали вместе со своими матерями. По достижении же этого возраста, позволявшего выдавать принцесс замуж, их переселяли в отдельные апартаменты дворца.
В возрасте 6–7 лет принцев и принцесс принимались обучать грамоте. При этом мальчиков — чтению, письму и счету, а девочек — только чтению. Читать учили по Корану. «Тетрадью» им служила верблюжья лопатка, «чернилами» — зола, «ручкой» — тростниковая палочка. Для занятий по счету использовали финиковые косточки. По вечерам матери занимались с дочерьми рукоделием. Принцам же в это время гвардейцы султана давали уроки рукопашного боя.
Неизгладимые впечатления в памяти принцессы оставили, судя по всему, вояжи султана из Занзибара в Маскат. Переход морем занимал в среднем десять недель. Свита, сопровождавшая султана, насчитывала не менее тысячи человек. Багаж султана и взятых им с собой членов семьи и наложниц едва-едва умещался на трех большегрузных судах. Сам султан, в сопровождении, как правило, всех сыновей, нескольких дочерей и двух-трех наложниц, занимал самое большое судно. Называлось оно, к слову, «Китория», то есть «Виктория», в честь английской королевы. Продовольствие, в том числе коров для дойки молока, голов 12, не меньше, и овец — для свежего мяса к столу, перевозили на специально обустроенных грузовых баркасах. Морской караван сопровождали десятка два хорошо оснащенных в военном отношении боевых кораблей, способных защитить его от набегов «хищных людей моря», то есть пиратов (69).
По дворцовому протоколу, в честь офицеров отрядов боевых кораблей и капитанов караванов торговых судов, заходивших в Маскат, султан давал обеды. Описывая один из них, устроенный по случаю прибытия в Маскат в 1835 г. упоминавшегося уже выше Эдмунда Робертса, специального представителя президента США Эндрю Джексона, М. Расченбергер сообщал следующее. Офицеров на берег перевезли «на убранных коврами» трех больших парусных лодках. В сопровождении гвардейцев, одетых в парадные мундиры, с почетом препроводили во дворец. Поприветствовав гостей и переговорив с ними, султан удалился. На обеде присутствовали двое из его сыновей. Поскольку вилок и ножей во дворце не оказалось, то их заблаговременно доставили туда с одного из американских кораблей. Еды было столько, говорит М. Расченбергер, что «ее вполне хватило бы не менее чем на 200 любящих поесть людей». Стол украшали два целиком зажаренных ягненка, нашпигованных финиками и орехами, а также блюда с рыбой, различных сортов, лепешки, овощи и фрукты. В качестве напитков предлагали верблюжье молоко и шербет. После обеда гостей угощали кофе. Затем, щедро окурив благовониями и обрызгав при выходе из дворца ароматами (руки и носовые платки), сопроводили до судна.
