Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Берт одобрительно рассмеялся, и они в один голос закончили:

– Нет, вечное Ничто одно мне мило!

Лило, которая тем временем взяла Конрада на руки, чтобы показать ему солнечную площадь и голубей (малыш взирал на все с полным равнодушием), удивленно переводила взгляд с Хульды на Берта и обратно.

– Мефистофель, – сказал Берт, словно это все объясняло. – Великий немецкий поэт помогает нашей милой госпоже Хульде исцелить разбитое сердце.

Лило указала на кафе «Винтер»:

– Они очень хорошо смотрятся вместе. Вчера я видела девушку, она похожа на ангелочка. И молодой господин Винтер казался таким счастливым…

Потом Лило, видимо, поняла, что Берт имел в виду, и в ужасе зажала рот рукой. Конрад лежал у нее на плече, пуская слюни.

– Простите, госпожа Хульда! Я не знала, что вы с господином Винтером… – Она осеклась и покраснела.

Хульда лишь отмахнулась.

– Дела давно забытых дней. – Ложь взлетела над площадью, как птица, и затерялась в небе. Но при мысли о Карле горечь прошла, как от ложки сахара проходит горечь лекарства. Хульда решительно сложила газету и протянула Лило, которая передала ее Берту, потому что, по-видимому, просто одолжила ее из киоска.

Берт, нахмурившись, взял газету и аккуратно положил обратно в стопку.

– Не думайте, что у меня здесь библиотека, – суровым голосом отрезал он, но под упреком слышался смех.

Хульда вытащила из кармана юбки марку и положила на прилавок.

– Не думайте, что я дармоедка, – сказала она и пощекотала Конрада по подбородку. Голубые глаза смотрели куда-то мимо, словно малыш все еще не мог толком видеть, но Хульда знала: он быстро развивается и уже скоро продемонстрирует миру свою первую улыбку.

Берт поблагодарил ее легким поклоном.

– Как насчет музыки для поднятия духа? – Он поставил на узкую стойку патефон и положил на него шеллачную пластинку. Патефон был старой модели, поэтому пришлось с силой крутануть ручку, чтобы мелодия заиграла. Сначала послышались духовые инструменты, скрипки и ударные, а потом приятный женский голос. «Поцелуй меня и назавтра забудь», – прозвучало из патефона, и Хульда невольно рассмеялась.

Она игриво погрозила Берту пальцем, на что тот снисходительно улыбнулся и жестом подозвал одного из юношей, которые таскали цветочные горшки в лавку Грюнмайер. Не успела Хульда опомниться, как юноша, улыбнувшись, схватил ее за руку и закружил в танце – так, что голуби испуганно разлетелись. Толпа вокруг разразились аплодисментами.

– Поцелуй меня и назавтра забудь! Ведь завтра твое сердце будет принадлежать другой, – звучало на всю площадь.

Хульда вернулась к киоску слегка запыхавшаяся. Юноша поклонился и, увидев лицо госпожи Грюнмайер, поспешил вернуться к работе.

Хульда поправила шляпку и шумно вздохнула. Лило медленно катала коляску туда-сюда, укачивая ребенка.

– Берт, откуда у вас эта пластинка? – поинтересовалась Хульда.

– Из квартала Шойненфиртель, конечно, – ответил Берт, поглаживая усы. – Музыкальный магазинчик Левина – лучший в городе! Там можно найти музыку на любой вкус. Еще там продаются книги, раввинские мантии и, если верить старому Левину, чего я, однако, делать не советую, лучший порошок для бритья.

– И все это в одном магазине?!

– Милая Хульда, неужели вы никогда не бывали в квартале Шойненфиртель? На Гренадерштрассе?

Она покачала головой.

– Там есть люди и товары всех видов и мастей, – продолжал Берт. – Галицкие евреи, магазинчики экзотических товаров, художники, мошенники, чемпионы по боксу, красивые девушки – и все это на одной улице. По сравнению с ними мы здесь живем как в монастыре.

– Это наша-то площадь – монастырь? – Хульда рассмеялась. – Тогда я обязана туда сходить, хотя, признаться, с меня пока хватит негодяев и убийц.

Берт хотел что-то ответить, но его прервал громкий крик.

– Срочные новости! – разнесся по всей площади голос мальчишки-газетчика.

– А этот юнец что здесь забыл? – нахмурившись, спросил Берт. Он снял граммофонную иглу с пластинки, и музыка замолчала.

Хульда знала, что Берту не нравится, когда покушаются на его территорию. Однако если происходили какие-то важные события, которые не могли ждать вечернего выпуска, то типографии печатали дополнительные листовки. Их распространяли в общественных местах, чтобы держать население в курсе.

«Наверняка речь о каком-нибудь спортивном мероприятии», – решила Хульда и подумала, что для поездки на озеро ей понадобится новый купальный костюм. Старый уже порядком износился и к тому же слишком закрывал ноги. «Еще нужно купить новые туфли», – вспомнила она и хмуро посмотрела на старые зимние ботинки, которые носила с тех пор, как ее летние туфли утонули в канале. Однако потом Хульда заметила, что люди толпой окружают мальчишку-газетчика, вырывая листы друг у друга из рук. На площади поднялся такой гул и ропот, словно кто-то потревожил пчелиный рой. Женщина у лавки с огурцами закричала, а другая закрыла лицо руками и расплакалась.

– Что происходит, ради всего святого? – пробормотал Берт и поспешил к мальчишке. При взгляде на заголовок его лицо мертвенно побледнело. Сгорбившись и понуро опустив голову, старик медленно вернулся к Хульде.

– Что случилось? – спросила Хульда. Сердце у нее в груди заколотилось, как птица, запертая в клетке.

– Ратенау, – только и пробормотал Берт, сунув ей в руки листовку, и тяжело опустился на складной стул, который стоял внутри киоска. Потом сжал виски и вздохнул.

Хульда уставилась на черную типографскую краску. «Ратенау застрелен» – кричали большие буквы на первой полосе. «Открыли стрельбу на Кенигсаллее… убит шестью выстрелами в упор… преступники сбежали… волнения в рейхстаге».

– Я знал, что это случится, – сдавленным голосом сказал Берт. – На протяжении многих недель, если не месяцев, Ратенау находился в смертельной опасности. И вот сегодня утром, когда он ехал на работу, парочка ублюдков превратила его в решето. Что это за страна такая, где неугодных противников убивают, как мух – легко и безнаказанно?!

– Что теперь будет? – спросила Хульда.

– Люди выйдут на улицы, – мрачно сказал Берт. – Ратенау был воплощением демократии, и демократию убили сегодня утром на Кенигсаллее. Нас ждет гражданская война.

Не ответив, Хульда оглядела площадь. Разбившись на небольшие группки, люди обнимались и пытались друг друга утешить. Какие-то мужчины взволнованно жестикулировали и вскидывали кулаки в воздух, словно надеясь ударить неизвестных убийц, которых давно и след простыл.

В воздухе все так же кружили цветы, теплый ветер все так же гонял над Винтерфельдплац розовые и белые лепестки, которые застревали в длинных девичьих волосах или ложились на покрытые скатертями столики кафе «Винтер», источая сладкий аромат. Громко играл шарманщик, придавая происходящему еще большую нереальность.

Хульда подумала, что теперь все изменится. Или… не совсем. Потому что на площади Винтерфельдтплац в Шенеберге все оставалось по-прежнему, даже когда мир вокруг разлетался на осколки.

Эпилог

Воскресенье, 25 июня 1922 года

«Сегодня я впервые за лето чувствую себя по-настоящему свободной», – подумала Хульда, глядя на озеро Ванзее. Она с наслаждением зарылась пальцами ног в теплый песок и откинула голову на полотенце. Потом прикрыла рукой прищуренные глаза и сквозь узкую щель посмотрела на солнце. Как и последние несколько дней, оно настойчиво пряталось за серо-белыми облаками, которые проносились над городом так быстро, словно торопились оказаться подальше. Солнце выглядывало лишь изредка, но когда выглядывало, то грело так, что на лбу выступала испарина.

Хульда подумала, что последние несколько недель жизнь в городе – да и во всей стране – была такой же переменчивой и неопределенной, как погода. Несмотря на ощущение свободы, под ложечкой у Хульды неприятно посасывало, словно от предчувствия надвигающейся беды, названия которой никто пока не знал.

62
{"b":"824423","o":1}