– О Вальдорфе? – переспросила Хульда, в сознании которой шевельнулось воспоминание о разговоре с госпожой Козловски.

– Я знать об этом не знаю. Послушайте, милочка, может, вас обслужить? С женщин я беру полцены!

– Нет, благодарю, – улыбнулась Хульда. – Как-нибудь в другой раз.

– Ну, теперь вы знаете, где меня найти, – устало сказала женщина, осторожно ощупывая распухшую губу. – Обычно я стою здесь, на этой улице. Спросите Магду.

И с этими словами она растворилась в ночной темноте.

Задумавшись, Хульда некоторое время не двигалась. Какая странная встреча, подумала она. Имя Риты то и дело всплывало в самых неожиданных местах – совсем как тюлень в зоопарке, за быстрыми движениями которого невозможно уследить: вот он ныряет здесь, а потом высовывает голову из зеленоватой воды где-то совсем далеко. Такое ощущение, словно все события связаны. Осталось только выяснить, каким образом.

Но не сегодня! Боль стучала в голове колоколом, который снова и снова врезался в черепную коробку изнутри.

Хульда обхватила себя руками, чтобы хоть немного согреться, и, покачиваясь, побежала по темноте домой. В голове нескончаемым вихрем калейдоскопа крутились мысли о Феликсе и конопатом воришке, о Рите и о плачущей Лило, об угрюмом комиссаре и белокурой Хелене… Мысли исчезли только тогда, когда Хульда вернулась к себе в комнату и, раздевшись, упала на кровать. Она устало закрыла глаза и натянула на себя одеяло, чувствуя, как падает в глубокий колодец, куда никто, даже воспоминания, не сможет за ней последовать.

Маргрет Вундерлих овдовела так давно, что уже не помнила, каково это – быть замужем. Она по своему усмотрению распоряжалась домом, который оставил ей милый Хайнц. И постояльцев отбирала тщательно: под ее крышей жили не какие-нибудь люмпены, а люди исключительно добропорядочные. Но временами Маргрет охватывало болезненное одиночество. Дочери давно покинули отчий дом, вышли замуж и уехали в Гамбург, откуда был родом ее покойный муж. Маргрет осталась здесь: она чувствовала себя слишком старой, чтобы пускать корни на новом месте, хоть и тосковала по девочкам и внукам. Раньше она подумывала было переехать к Урсуле, своей старшей дочери, но та отмела эту идею. «Матушка! – воскликнула Урсула. – Разве я могу позволить, чтобы ты доживала жизнь на чужбине? Берлин – твой дом».

Маленький чертенок шептал Маргрет на ухо, что там, в Гамбурге, она никому не нужна. Что дочери не хотят, чтобы она жила рядом и могла в любое время заявиться к ним домой. Но это ведь невозможно! Должна быть другая причина, по которой Урсула, а потом и Ева умоляли ее остаться в Берлине. Но Маргрет Вундерлих была не из тех, кто долго мусолят одну и ту же мысль. Она довольствовалась тем, что раз в год приезжала к дочкам погостить. Все остальное время она направляла свою заботу на постояльцев. Заботиться и благодетельствовать – это Маргрет умела лучше всего. К тому же некоторые ее жильцы и правда нуждались в помощи. Особенно Хульда Гольд, эта незамужняя девушка, которая металась из стороны в сторону вместо того, чтобы спокойно шагать по жизни. По крайней мере, так казалось Маргрет. Она взяла это юное создание под свое крыло и чувствовала за нее особую ответственность.

Хульда переехала в мансарду вскоре после того, как потеряла мать. Из романа с симпатичным хозяином кафе ничего не вышло… Об этом тогда вся округа болтала. Маргрет пришлось выхаживать бедную девочку, как птенца, выпавшего из гнезда.

«Какая жалость, – думала она этим субботним утром, фальшиво напевая популярную мелодию, пока накрывала на завтрак. – Какая грустная судьба – остаться старой девой! Особенно когда постоянно видишь чужих детей… Каждой женщине нужен собственный дом!»

На улице ворковали голуби, и первые лучи восходящего солнца робко ползли по подоконнику. Выглянув во двор, Маргрет увидела крысу, в гневе сняла туфлю и не раздумывая швырнула в отвратительного зверька. Тот бросился прочь. Ну и хорошо. Здесь у нее приличный дом!

Но что дальше? Туфля лежит там, на улице, а Маргрет все еще одета в халат! Она покачала головой, досадуя на свою неразумность. Теперь еще и бигуди съехали…

В следующее мгновение на лестнице раздались шаги. Они доносились со стороны мансарды. Маргрет остановилась и прислушалась. Вот кто-то прошел мимо ее комнаты. Маргрет бросилась к двери, распахнула ее и увидела внизу лестничного пролета красную шляпку Хульды.

– Госпожа Хульда! – воскликнула она, вложив в голос все негодование, на который только была способна.

Девушка остановилась и повернулась так медленно, словно пытаясь совладать с выражением лица. Когда она наконец посмотрела на Маргрет, то натянуто улыбалась.

– Доброе утро, госпожа Вундерлих.

– Только не говорите, что хотите уйти без завтрака! Куда вы крадетесь в такой час, да еще и натощак?!

– Мне нужно бежать на учебу, – отмахнулась Хульда. – По дороге я куплю на базаре ржаную булочку.

– Нет, так дело не пойдет. – Маргрет подошла к Хульде, взяла ее за руку и повела за собой на кухню. Выглядела девчушка неважно. «Краше в гроб кладут», – подумала Маргрет. – Есть на бегу вредно для пищеварения. – Она знала, о чем говорит, поскольку имела отменное здоровье. – Нет, милочка, позавтракайте нормально. Сидя. Вы же не какая-то там дикарка… Сейчас я приготовлю поесть. Вы платите за проживание с питанием, поэтому постарайтесь не выбрасывать свои кровно заработанные деньги на ветер.

Она энергично пододвинула Хульде стул. Та села и задумчиво посмотрела на босую ногу Маргрет.

– Куда подевалась ваша туфля? – Ее голос звучал грубо, как наждачная бумага.

– Как хорошо, что вы спросили, – отозвалась Маргрет, только сейчас вспомнив свою дилемму. – Дорогая Хульда, не могли бы вы сбегать во двор? Я выбросила туфлю из окна. И раз уж вы пойдете вниз, посмотрите, не заходил ли булочник. И еще кое-что… – Она указала на мусорное ведро. – Будьте так добры.

Не дожидаясь ответа, Маргрет вернулась к плите, чтобы проверить, не погас ли огонь с тех пор, как она поставила яйца. Вода в кастрюльке начала лопаться огромными пузырями. Ни одно яйцо не треснуло.

Со двора донесся шум. Маргрет подошла к окну и увидела, как Хульда высыпает содержимое ведра в мусорный бак и криво закрывает жестяную крышку.

– Опять неплотно, – сердито пробормотала хозяйка. – Неудивительно, что к нам захаживают крысы!

– Хульда, закройте крышку как следует! – крикнула она, высунувшись из окна.

Девушка удивленно посмотрела наверх и громко – даже как-то демонстративно громко – захлопнула крышку мусорного бака. Потом она исчезла в доме, в одной руке держа ведро, а в другой – туфлю и сверток с хлебом. Было слышно, как она топает по лестнице.

«Изяществом девочка не отличается», – сокрушенно подумала Маргрет, окатив яйца холодной водой.

Через несколько секунд скрипнула дверь. Вместе с Хульдой на кухню вошел господин Моратчек с третьего этажа, одинокий старичок с непослушными седыми волосами, которые росли у него даже из ушей. Он курил трубку, и Маргрет, которая ненавидела исходящий от нее запах, старалась лишний раз не заходить к нему в комнату. Она не знала, кем работал господин Моратчек до выхода на пенсию: несмотря на все свое упрямство, ей так и не удалось его разговорить. Господин Моратчек писал какую-то загадочную книгу с тех пор, как здесь поселился. Похоже, родственников у него не было – большую часть времени он проводил в одиночестве, склонившись над письменным столом. Раз в неделю господин Моратчек ходил в театр, но без особого энтузиазма – словно отбывал повинность. Было у него еще одно развлечение: он чинил старые карманные часы. Мог часами сидеть перед разобранным часовым механизмом и ковыряться в нем малюсенькой отверткой, да так искусно, как если бы делал операцию на сердце.

Маргрет положила яйца на стол в корзинку и со вздохом подумала, что еженедельная уборка в комнате господина Моратчека превращается в настоящую пытку: бесчисленные листы бумаги, которые он исписывает в приливе творческого вдохновения, покрывают пол, словно слой свежевыпавшего снега. А между ними валяются крошечные гайки и болтики.