– Свободный столик есть?

Фрида пожевала кончик своей лохматой косички и принялась оглядываться, пока не заметила в дальнем углу маленький столик, за которым никого не было.

– Обычно там сидит доктор Левенштейн, – ворчливо сказала она, – но сегодня, думается, он не придет. И хорошо, хозяйка вообще предпочитает, чтобы такие люди сюда не шастали. Садиться будете?

Хульда величественно кивнула и пронеслась мимо официантки, чувствуя, что ее щеки вспыхнули от гнева. Что эта девица о себе возомнила? «Такие люди»… Хульда прекрасно понимала, о ком речь.

Она раздраженно плюхнулась на свободное место и стала изучать меню, хотя уже знала, что закажет. К счастью, этот столик обслуживала другая официантка – застенчивая девушка с изможденным лицом, которая подошла к Хульде и тихо спросила, чего госпожа желает.

Феликса нигде не было видно. Снова и снова Хульда ловила себя на том, что вытягивает шею, чтобы посмотреть на стойку, за которой могли мелькнуть его каштановые волосы. Но всякий раз из кухни выходил кто-то другой, и Хульду охватывало разочарование.

– Хозяина сегодня нет? – непринужденно спросила она, когда тощая официантка поставила на стол тарелку с бутербродами.

– Нет, только его мать, – последовал краткий ответ.

Теперь и Хульда увидела, как над бутылками за барной стойкой маячат белые кудри Вильгельмины Винтер. Куда же подевался Феликс? Обычно он проводил здесь каждый вечер, приносил Хульде стакан пива и перекидывался с ней несколькими фразами – впрочем, следовало признать, что последние несколько месяцев их отношения были натянутыми. Но она привыкла видеть Феликса в кафе, он был частью этого места – совсем как темные стулья с плетеными спинками, высокие настенные зеркала и хрустальные люстры, которые Феликс давно хотел заменить на современные светильники геометрической формы в стиле баухаус. Но его мать резко воспротивилась: «Это приличное заведение, а не пристанище для нищих артистов или юных дарований, как «Романское кафе». У меня в кофейне такой безвкусицы не будет», – сказала она, и на этом разговор был окончен. Хульда тогда еще подумала, что была бы впечатлена, если бы Феликс настоял… Но это было не в его характере. Феликс был добрым, нежным и всегда старался всем угодить. Вот почему он вписывался в окружение так же легко, как подсвечники, которые стояли в полукруглых нишах, излучая мягкий свет.

Хульда откусила небольшой кусочек от бутерброда и задумчиво принялась жевать. В голове промелькнули воспоминания о белобрысом воришке и об их встрече в варьете «У Рике», и она устало потерла лоб. «Кому той ночью повезло?» – спросил комиссар, глядя на нее своими нахальными зелеными глазами.

«Почему любить так чертовски трудно?» – думала она, слизывая соль с губ.

С понедельника Хульда запрещала себе думать о Карле Норте. Последние несколько дней она работала как одержимая, читала, пыталась сосредоточиться на своих пациентках и их детях, за которыми ухаживала. Но мысли о комиссаре продолжали преследовать ее.

Она уже собиралась расплатиться, пойти домой и лечь спать пораньше, чтобы наконец-то выспаться, но увидела за окном девочку, которая показалась ей знакомой. Рыжеватые спутанные волосы, маленькое лицо с большими глазами…

Вскочив, Хульда выбежала наружу и мягко похлопала изможденную девочку по плечу.

– Здравствуй. Мы с тобой уже виделись.

Она машинально перешла на тон, который приберегала для взволнованных рожениц, раненых животных и перепуганных детей.

Вздрогнув, девочка обернулась и неуверенно кивнула. Она смотрела на Хульду подозрительно, но с надеждой, что та не причинит ей вреда.

Хульда взяла ее за руку – осторожно, как хрупкий цветок, который очень просто сломать.

– И вот мы снова встретились. Удивительное совпадение, не правда ли? – спросила она, особо не ожидая ответа. Почему-то у нее возникло странное ощущение, что это не совпадение.

Неужели девочка за ней шпионит? Ее кто-то послал?

– Пойдем внутрь, – твердо сказала Хульда. – Ты наверняка голодна, а мне в одиночку с бутербродами не справиться. А еще здесь подают лучший в городе картофельный суп.

Хульда, конечно, преувеличивала, но вряд ли этой девочке, дитю улиц, есть с чем сравнивать. Было видно, как девочка борется с собой, кожа у нее на скулах натянулась еще сильнее. Потом она кивнула. Голод явно взял верх.

Они вошли в кафе. Хульда не стала смотреть в сторону прилавка, где госпожа Винтер наверняка сморщила нос, неодобрительно глядя на грязную посетительницу. Хульда ласково, но твердо усадила девочку за свой стол и дала ей последний бутерброд. Потом заказала тарелку супа.

Девочка съежилась, будто хотела исчезнуть, но откусила бутерброд и принялась жевать так, что за ушами трещало. У Хульды защемило сердце. Интересно, когда бедняжка ела в последний раз?

Движения девочки постепенно замедлились, и на ее маленьких щеках проступила краска. Официантка тем временем принесла исходящий паром суп, и девочка осторожно зачерпнула его ложкой.

– Тебя зовут Лена, верно?

Девочка удивленно встрепенулась и, помедлив, кивнула. В ее водянистых глазах промелькнуло затравленное выражение.

– Откуда вы знаете?

– Лило Шмидт сказала. Еще она сказала, что тебе некуда пойти, поэтому иногда ты ночуешь на Бюловштрассе.

Лена снова кивнула и смущенно опустила голову, скрывая глаза под лохматой челкой.

– Это ведь не преступление… К тому же не я одна такая…

– Конечно, не преступление. Мне просто интересно, как ты справляешься. Где ты живешь? Где спишь? Однажды я видела тебя в доме Лило, на лестнице. Помнишь? Ты часто там ночуешь?

– Уже нет, – пробормотала Лена. – Один из жильцов нас прогнал. Сказал, что если снова нас увидит, то вызовет полицию, потому что мы воруем вещи из мусорных баков. Можно подумать, там есть что-то стоящее!

Что-то шевельнулось в памяти – кажется, Лило тоже рассказывала об этом соседе? Да, точно. Он поссорился с Ритой. Потом внимание Хульды привлекла еще одна деталь.

– Мы? – переспросила она.

– Что?

– Ты сказала «мы якобы воруем».

– Да. Мой брат Эдди и я.

– Неужели о вас совсем некому позаботиться? Где ваши родители?

Было отчетливо видно, что девочка вдруг замкнулась в себе. Словно задернули шторы на освещенном окне. Хульда терпеливо смотрела на нее и ждала.

– Умерли, – глухо сказала Лена и быстро запихнула в рот оставшийся бутерброд, как будто пытаясь себя заткнуть. Она жевала и глотала, и в глазах у нее стояли слезы. Потом подавилась и шумно всхлипнула.

– Давно?

– Отец погиб на войне, и вскоре мать заболела. Я бросила школу и ухаживала за ней несколько месяцев, но это не помогло. Она все равно умерла. У нас даже на похороны денег не было. С тех пор мы живем одни.

– Других родственников у вас нет?

Лена покачала головой.

– Только тетка в Панкове. Но у нее самой семеро по лавкам.

– Тогда вас должны были отправить в приют! Есть учреждения, где помогают детям войны. Квакеры предоставляют детское питание. А еще…

Лена горько рассмеялась:

– Мы два месяца жили в одном таком приюте в Моабите. Там было хуже, чем на улице. По кроватям ползали жуки, в коридорах бегали крысы. Кормили нас водянистой похлебкой и чуть что лупили палками. Мы сбежали оттуда и вернулись в Шенеберг, откуда родом. С тех пор вот живем в Бюловбогене. Нам там нравится.

– Но как вы будете жить дальше?

Она пожала плечами.

– Сейчас мы ночуем в заброшенной столярной мастерской, никто туда не заходит, никто нас не трогает. Кроме нас живут и другие дети. Время от времени удается найти какую-нибудь работенку, Эдди помогает разгружать товары, а я… – Девочка замолчала, порозовев.

Хульда посмотрела на фиолетовые тени у нее под глазами, на нездорово‐бледную кожу и только тогда заметила синяк, спускающийся по ключице. Она закрыла глаза. Столько же страданий выпало на долю этой девочки! Она совсем юная, но у нее уже нет никакой надежды.

Потом она снова посмотрела на Лену и спросила: