– Больше ста лет.

– Именно поэтому мы боимся ее, – заключили эльфы хором.

– Боитесь? – усмехнулся Герн, спускаясь с крыльца. Его клыки сверкнули на солнце. – По-моему мы все здесь не в том положении, чтобы бояться.

– Мне казалось, что будет лучше, если я помогу там. – Рурлаф обернулся в дверях, и комната озарилась его невинно-обворожительной улыбкой.

– А мне казалось, – мрачно сказал секретарь архимага, что ты выполняешь приказы университета. И что твой приказ запрещает тебе покидать место службы.

– Насчет этого, – в тон ему сказала Лоркан. – Мои полномочия предусматривают, что в случае чрезвычайной ситуации я могу вызвать на помощь любого сотрудника Университета. У меня тут два рапорта… – она извлекла из рукава свитки пергамента. – В первом говорится, что магистр Рурлаф был вызван мною…

Альв попытался было возражать, но Лоркан не дала ему открыть рта.

– Действовать нужно было быстро, и не было больше никого, кто был бы одновременно посвящен в ситуацию и обладал соответствующими навыками. И неважно, как он был в тот момент занят! И второе… Я прошу оставить магистра здесь до окончания операции. – Лори задумчиво постучала пергаментами по столу и протянула их Лоувейну. – Если вы подпишите это сейчас, нам удастся избежать ненужной суеты и неразберихи. Так я думаю.

Альв развернул одну из бумаг и пробежал ее глазами.

– Ну что ж… – он усмехнулся, и эта усмешка сделала его похожим на эльфа. – Как насчет того, что я подпишу эти бумаги, а ты пообещаешь мне выйти за нашего принца?

– А как насчет того, – фыркнула Лори, – что я собираю своих людей и Рурлафа, и мы прячемся где-нибудь в лесах. А вы разбирайтесь здесь, как знаете. Я не могу работать в таких условиях. Когда все утрясется, я подам на вас жалобу в совет. Неважно, как сильно меня там не любят, но мало кто хочет терпеть в университете альвов. Так что вне зависимости от того – выживете ли лично вы в этой заварушке, для оставшихся нелюдей в университете это будет серьезной проблемой.

– Мда, – секретарь архимага мрачно посмотрел на свою овсянку. – Вне зависимости от того, кто тебя воспитывал, совершенно очевидно, что интриговать ты училась у матери.

– Это место, – вздохнул Эд, – возникло благодаря любви. Но с тех пор и на протяжении многих веков им правила ненависть. Одна только ненависть. А ненависть порождает чудовищ.

Они сидели в неглубоком овраге и чувствовали, как тихо стонет и вздрагивает земля. Они сидели так тихо, что даже птица не увидела бы их, но покрытые инеем камыш и ветки, что переплелись над их головами, то и дело трепетали, посыпая охотников морозными иголочками и мерцая в лучах солнца. К тому же Герн уже давно почувствовал запах – легкий, терпкий, похожий на запах прелой листвы.

– Теплота, свет и любовь могут усыпить ненависть, однако совсем уничтожить ее нельзя. Раз родившись, она будет существовать вечно, – тем временем продолжал эльф. – Поэтому достаточно любой ерунды – малейшей искорки, чтобы она вспыхнула с новой силой. Ненависть просыпается в земле, в воде, в воздухе, в деревьях, в животных и… – скосив глаза на Герна, он улыбнулся и вытащил из-за спины тонкое мерцающее серебром лезвие катаны, – в нас.

Гул стал громче, и черная тень перемахнула через овраг, закрыв собой солнце. Через мгновение солнце снова заиграло на заиндевевшей траве, но в овраге уже не было никого, кто бы мог это увидеть.

Истошный вопль потряс все вокруг, заставив тяжелые снежные шапки падать с деревьев. Неопределенное существо металось по поляне рядом с оврагом. Неопределенным оно было потому, что, казалось, само не могло решить, кто оно. Облик создания постоянно менялся, сочетая в себе черты разных животных. При этом менялся и его размер.

На спине у этой аморфной массы на корточках сидел Эд, удерживаясь при помощи катаны, воткнутой в холку животного.

Внизу у ног чудовища на четвереньках, словно на низком старте, стоял Герн, не сводя с него расширившихся, похожих на два золотых зеркала, глаз.

Вил надежно устроился на толстой ветке дерева над оврагом. Встав на одно колено, он натянул тетиву длинного лука, целясь существу в глаз. Это было непросто, так как глаза у монстра то исчезали, то появлялись в самых неожиданных местах.

– И что ты думаешь об этом красавце?! – крикнул Эд, болтаясь на спине чудовища. – Я слышал, ты был лучшим охотником востока!

– Кродховаши! – отозвался Герн, ловко уворачиваясь из-под ног скотины.

– Чего-чего?

– Ничего-ничего. Ты абсолютно прав, эта ненависть еще не нашла свою форму. Как трофей эта штука совершенно бесполезна, так что я по правде не очень себе представляю… – он снова увернулся, на этот раз из-под копыт, – что с ним делать.

– Ну вообще-то… – Эд явно получал удовольствие от происходящего, – не оформившуюся ненависть принято давить осознанной любовью и всепоглощающим смирением. Это работа для друида, но у нас нет на это ни сил, ни времени. Так что мы делаем стрелы из специально выращенных веток Старшего Дерева. Оно здесь единственное, кто еще видел, как Ард и Верд любили друг друга на этой горе. Давай покажи нам класс, лучник.

Герн посмотрел вверх, на сосредоточенное и напряженное лицо Вила, стоящего на ветке. Можно ли сделать так, чтобы Кродховаши перестал метаться или хоть немного замедлить его? Такая штука легко отбрасывает лапы, хвосты и даже головы – так что держать ее бесполезно. Единственным надежным способом, известным Герну, было подобрать мелодию, которая бы понравилась зверю, но… флейту он оставил дома…

Где-то на границе сознания промелькнули соображения об объеме чудища, полярности его ауры, запахе, частоте перевоплощений и наиболее часто принимаемых формах, и из этого сама собой пришла мысль о необходимой высоте звука…

Герн свистнул. Монстр на мгновение замер, перестал превращаться, точнее остановился на середине превращения (получилось нечто среднее между лошадью и жабой) и стал медленно поворачиваться к Герну.

Однако этого оказалось достаточно. В следующие несколько мгновений шесть стрел проткнули все шесть имевшихся на тот момент глаз монстра. Он открыл пасть (зрелище было то еще, так как лошадиная голова разорвалась пополам), но крик так и не вырвался из нее – демон исчез.

Эдви мягко приземлился в снег.

– Подумать только, а ведь при других обстоятельствах это могло стать эльфом, – сказал он.

– При других обстоятельствах, – Вил тоже спрыгнул с ветки, – мы сами могли бы стать этим.

– Вы о чем вообще? – не без раздражения спросил Герн.

– Разве ты не знаешь? – Эд спрятал катану в ножны, укрепленные за спиной на поясе горизонтально. – Говорят, что и альвы, и эльфы – это слезы богов. И хотя все меняется так же, как меняется русло Потока, они не утратили способности плакать… Но существам Тьмы не дают имен – они считаются демонами вне зависимости от того, те ли это, кто плачет, или те, кто родился из их слез.

Герн фыркнул, ему отчего-то стало очень смешно и одновременно грустно:

– Диалектики. Вы всегда упражняетесь в философии во время драки?

– Ну… – Эдви взглянул из-под ладони на солнце. – Стараемся по возможности. Это помогает.

– Помогает в чем?

– Унять жажду крови. – Вил повесил лук на спину. – Идем, нам все еще нужно собрать стражей и предупредить посты.

Лоркан переступила через тело, обвела взглядом стены с уже запекшимися кровавыми надписями, достала трубку. На ней была кожаная куртка с гербом лесной стражи и штаны для верховой езды.

Рурлаф и Лоувейн уже дымили вовсю, так что сладковатый мерцающий дым окутывал все вокруг, гася краски, смягчая очертания и делая улицу какой-то нереальной.

– И они сделали штаб в таком месте? – поморщилась Лори. – Смерти твоей хотят?

– Ну… – хмыкнул альв, не выпуская из зубов трубку. – Теперь, когда ты сказала… этого нельзя исключать. Но ты ведь и сама этого хотела всего пару часов назад.