– Но природа же справляется?
– В природе действует другой закон – равновесие. Она научилась действовать во взаимосвязи, все зависят от всех. Целесообразность, конкуренция.
– Но люди придумали интернет, мобильную связь, искусственный интеллект?
– Вот и вернулись на круги своя. А когда кто-то не может найти ответа у искусственного интеллекта, да еще напуган, куда он бежит? Не знаешь? А я скажу: сначала к гадалке, потом к священнику.
Паша открыл рот, чтобы возразить, но сказать было нечего. Старик поднялся и зашел в дом. Пес сидел рядом и откровенно ухмылялся во всю свою зубастую пасть, еще и язык набок свесил: «Шах и мат тебе, уважаемый".
Дед вынес графинчик и два стакана. Наполнил стаканы и дал один Паше. Чокнулся и отпил:
– Ну как?
Напиток был отменный, все в меру.
– Вкусный, а что это?
– Наливка из черемухи, сам делал. Ну, так, с чем пожаловал?
Пашка уже и не знал, что рассказать. Потом набрался духа и начал историю про белую птицу. Дед налил еще стаканчик, отпил и кивнул:
– Слышал я эту историю, мне отец рассказывал....
Паша поддался вперед.
– Нашел он это место…
– И где?
– Далеко… Но он там был… Видел тот камень....
Пашка не выдержал:
– И что?
– Ну, как ты сказал… положил руку на камень… тут и птица крикнула… а немного погодя и девица вышла из лесу.....
– А дальше?
– А дальше я родился....
Дед замолчал, только отпил из стакана. Пашка посмотрел на него, потом на собаку, та в открытую смеялась, разинув пасть еще больше.
– Да вы издеваетесь!?
Старик закудахтал:
– Извини, сынок, грех было упускать такой случай!
Все еще посмеиваясь, он посмотрел на обиженного Пашу:
– Сказка это, красивая сказка. Но в любой сказке есть зерно истины.
– А почему вас люди зовут к себе…?
– …. После таких речей?
Пашка смутился и покраснел. Дед Василий с легкой улыбкой смотрел на него и просто объяснил:
– Кто-то должен слова утешения и прощения давать людям в последний час жизни. Боится человек смерти, чтобы он не говорил и как бы не храбрился. Обиды и грехи не дают взлететь, тянут тяжким грузом, вот и приходится объяснять взрослому дяденьке, словно дитю неразумному, что обиды отпускать надобно, а за грехи прощения просить. Кто-то прозревает, слезами умоется и с легкой душой отходит, а кто-то с собой тащит такую тяжесть, что страшно становится… Хуже нет старой обиды, ненависти лютой… корежит она человека, уродует, шрамы оставляет, похлеще кинжальных, потому как они на сердце… Лицо злоба искажает, часто после смерти человека не узнать, лицо расправляется, слетает маска-то, значит… Кто и рад освободиться при жизни, да слишком поздно спохватывается. Для добрых дел время нужно.
Дед замолк, потом подумал и добавил:
– Приходи с утра, покажу, где стояла старая церковь… И еще одну, более старую....
Паша попрощался и поплелся назад. Усталость навалилась на плечи тяжелым мешком. Даже радостно машущий руками около дома, старый друг Дима не смог поменять его настроение:
– Привет, Пашка! Ты когда приехал? Чего сразу не зашел? Я слышал, ты уже отметился, познакомился с черными. Пойдем посидим, здесь кафе в клубе открылось, там все наши будут. Пойдем, а?
Дима посмотрел на виноватое Пашкино лицо, его опухшие губы, усталый вид и все понял:
– Ладно, и так все вижу.... Но, завтра никаких отмазок, а то обижусь.
Паша с облегчением выдохнул:
– Спасибо, Димон! Завтра обязательно, с меня причитается!
– А то, попробуй только увильнуть. Ладно, давай!
– Давай!
Бабушка не стала его мучить и пытать расспросами, накормила и махнула рукой в сторону готовой кровати.
Уснул он сразу, как только коснулся подушки.
Глава седьмая
Разбудил Пашу аппетитный запах. Он поднял голову, бабушка стояла спиной к нему около плиты, рядом на тарелке росла симпатичная блинная горка:
– Вставай, защитник, умывайся и за стол.
Как она определяет, что он проснулся? Это был бабушкин секрет, ему никогда не удавалось незаметно подкрасться к ней. Он немедленно прикрыл глаза и прикинулся спящим.
– Давай уже, вставай, слышу же, не спишь! Сумел Вальку защитить от собственного хахаля?
Она обернулась и, подбоченившись, с укором смотрела на него.
– Да он ее ударил! Я ему только слово сказал....
– А она тебя просила помогать? Ты что ж, со всеми мужиками будешь драться, что своих баб обижают? Знаешь, сколько таких? Да полдеревни!
– Да я....
– Они помирятся, а ты виноватым останешься, и она сама, первая, в тебя плюнет! Первый раз, что ли? Иди уже мойся, рыцарь!
С такой точки зрения, он лопухнулся. Побрызгал холодной водой в лицо, вспомнил наглые глаза Хасика, кривую ухмылку, подлый удар, потом слезы девушки и спросил себя, смог бы он отвернуться и пройти побыстрее мимо:
– Да никогда.
Бабушка, видимо, тоже так считала, поэтому говорила уже спокойным тоном:
– Наши-то ребята уже с ними пару раз столкнулись, говорят, за ножи хватались, приезжие-то, шибко грозились, нехорошими словами бросались, много чего обещали. Да наши, тоже не слабаки, с обреза в воздух пальнули, остудили горячие головы. Мужики деревенские уже ходили до их стариков, сидели, чай пили, разговаривали. Вроде, все понимают, кивают важно, бороды гладят, мол, мирно жить надо, по-соседски. А богу своему молятся, наши обычаи не уважают, в домах плюют на пол, везде лопочут на своем, смеются в открытую над нашими. Особенно молодые, уважения, ни на грош, нету. Нашим и обидно. Приехали гости, а ведут себя по-хозяйски. Доведут до греха.
Павел вспомнил вчерашний разговор с дедом Василием и вздохнул. Бабушка расценила его вздох по-своему и спросила:
– Ты у Матрены вчера был?
– Был.
– Чего сказала?
– Да сказала так, что ничего понятно не стало.
Бабушка довольно кивнула:
– Это ничего, потом станет понятным, когда уляжется в голове, дай время. С утра соседка прибегала, пока ты спал, Матрена просила тебя зайти к ней.
– Зачем?
– Не знаю, может сказать чего хочет. Она иногда несколько дней думает, потом зовет к себе, видимо нужные слова появились, и сложилась картина.
– Ладно, я деду Василию обещал с утра сходить, место старой церкви посмотреть.
Бабушка легко согласилась:
– Сходи, лишним не будет. И ты, Паша, это....
– Что?
– Поостерегся бы, может, Димку позовешь…
– Ну, бабушка, сейчас утро, ничего не будет, а с Димкой мы сегодня встречаемся, вечером.
Он обнял бабулю, поцеловал в голову и вышел на дорогу. На ходу решив зайти сначала к Матрене, он ускорил шаг.
Матрена была на своем посту, возле окна. Мелькнула белая рука, звякнуло окно, и он уже открывал дверь.
– Доброе утро! Мне передали…
Матрена остановила его взмахом руки. Потом повернулась и достала небольшую, темную бутылочку. Поставила на стол и подвинула к нему:
– Вот выпьешь глоток перед сном.
– А что…
Старуха уже нетерпеливо подняла руку:
– Все. Помолчи. Слушай и запоминай. Хватит спрашивать. Время кончилось, я уже ничем тебе не помогу, никто не поможет. Ищи ответы сам, запомни свой сон. Ступай…
– А сон смогу вам расска…
Паша смолк от бабкиного крика:
– Ты что, дурак!? Не понимаешь ничего, что ли? Ишь, чего удумал, окаянный! Замухря пустоголовая! Забудь про меня, больше не приходи! Я тебе не помогу больше!
Он растерянно смотрел на бутылочку и на нее. Старушка опустила руки, и тут до его бестолковой головы дошло, что она напугана. Она положила дрожащие руки на столешницу, тяжело вздохнула:
– Прости, Господи, за мысли и слова мои… Рвется она сюда, понимаешь? Все, ступай, с богом, иди уже.
Он молча вышел и, не глядя по сторонам, только на свои ноги, пошел к дому священника. Дед Василий собрался быстро и скоро они зашагали к окраине деревни. Шли молча, пес бежал впереди, отмечаясь в нужных местах. Неожиданно старик сказал:
