Н и к о л а й. Отменно все это. Отменно. Я слышал также, что ваши рабочие посещают вечерние школы… Слушают лекции…
О у э н. Да, ваше высочество.
Н и к о л а й. Такое, вероятно, возможно только в Англии, где характер народа достиг известной высоты.
О у э н. Это не совсем так, ваше высочество. Еще несколько лет назад здесь, в Нью-Ленарке, ютился темный люд. Непроходимое невежество, пьянство, поножовщина, взаимная ненависть — вот каков был характер здешнего народа. Теперь все переменилось. И я горжусь тем, что сами рабочие называют Нью-Ленарк — «Счастливая долина».
Н и к о л а й. В чем же главная причина столь разительных перемен?
О у э н. Только в одном, ваше высочество. Для воспитания человеческого характера прежде всего нужны человеческие условия жизни и труда. Их я и старался создать в Нью-Ленарке.
Н и к о л а й. С вами трудно спорить, мистер Оуэн. Факт вашего успеха — поразителен. А факты — упрямая вещь, как говорит ваша английская пословица. Нью-Ленарк может служить примером образцового ведения хозяйства.
О у э н. Мне кажется, ваше высочество, что вы рассматриваете Нью-Ленарк всего-навсего как примерную фабрику. Я вижу его иначе — как примерную молекулу будущего справедливого общества, общества, основанного на свободном труде, общества без бедняков и без униженных.
Н и к о л а й. Дорогой мистер Оуэн, по всей видимости, в наших взглядах имеется немало различий. И это понятно. Мы люди разного воспитания.
О у э н. И происхождения…
Н и к о л а й. Поверьте, я отнюдь не хотел этого подчеркивать…
О у э н. Зато я не стесняюсь подчеркнуть, ваше высочество, что я сын простого шорника и все, что имею, добыл собственным трудом.
Н и к о л а й. Это делает вам честь, мистер Оуэн. Так вот я хотел сказать, что, хотя мы безусловно придерживаемся разных взглядов на цели развития общества, кое в чем тем не менее, возможно, и сходимся.
О у э н. Не думаю, ваше высочество.
Н и к о л а й. Но, мистер Оуэн, неужели вы сторонник революции?
П е р в ы й г е н е р а л. Якобинства?
В т о р о й г е н е р а л. Бунта?
О у э н. Нет. Я против насильственных мер. Как бы ни были существующие системы безумны и гибельны, их нельзя разрушать руками людей некомпетентных. В правительстве — нравится оно мне или нет — я вижу исторический факт, а не шайку разбойников, которую надо неожиданно накрыть… Нет, нет, я не сторонник революции.
Н и к о л а й. Так ведь и я тоже… Выходит, что мы с вами все-таки единомышленники, мистер Оуэн: вы против революции, и я против революции…
О у э н. Но я, ваше высочество, социалист. А вы, я полагаю, не сторонник этого учения.
Н и к о л а й. Дело не в названиях…
П е р в ы й г е н е р а л. У нас в России и поговорка есть: хоть горшком назови — только в печь не сажай.
В т о р о й г е н е р а л. Вот то-то и оно! Ха-ха-ха… А революция — она как раз и есть печь адская, дьявольский костер…
Н и к о л а й. Вот что, мистер Оуэн, я имею сделать вам нижеследующее предложение: переселяйтесь к нам, в Российскую империю.
О у э н. В Россию? Я не ослышался, ваше высочество?
Н и к о л а й. Нисколько. Вам будет отведена земля. У нас ее предостаточно.
П е р в ы й г е н е р а л. И рабочих рук хватает.
В т о р о й г е н е р а л. Доставим сырья сколько потребуется.
Н и к о л а й. И вы заведете у нас столь же образцовое производство для примера господам российским промышленникам. И фабричным нашим людям чтоб был пример. Чтобы без всяких там бунтов с хозяевами своими по-божески жили.
П е р в ы й г е н е р а л. Ну, а ежели, в случае чего, каких-либо беспорядков — тут уж мы вам поможем.
В т о р о й г е н е р а л. Так что общими усилиями насчет порядка радеть будем.
Н и к о л а й. Словом, мистер Оуэн, обдумайте мое предложение. Честь имею.
Николай и генералы щелкают каблуками, поворачиваются и идут к выходу.
Н и к о л а й (на ходу). Отменно, отменно все это. Чудеса… чудеса.
Г е н е р а л ы. Умилительно… Восхитительно… Поучительно!
Оуэн-младший выходит их проводить.
О у э н (потрясен). Я не хочу!.. Я не хочу идти по одной дороге с царями! Я же против них! Почему же они не против меня?!!
Пошатнувшись, он хватается рукой за сердце и медленно опускается в кресло.
З а т е м н е н и е
Париж. Тесное помещение типа лавочки. Стеклянная дверь открывается прямо на улицу. На стекле надпись: «Ломбард». За конторкой сидит пожилой человек. У него высокий лоб и большой нос. Это Сен-Симон. Он считает на счетах.
С е н - С и м о н. Хозяин будет недоволен. Вчера за весь день принята в залог пара башмаков. Выдана ссуда десять франков. Сегодня выкупили сюртук и жилетку — возвратили восемнадцать франков, плюс два франка за ссуду. (Оторвавшись от работы.) Было бы забавно вдруг сказать очередному посетителю ломбарда: «Месье, знаете ли вы, что перед вами прямой потомок Карла Великого, представитель знатнейшего графского рода, человек блистательной карьеры — в двадцать три года полковник французской армии… Он же — друг Джорджа Вашингтона и один из основателей Соединенных Штатов Америки.
— Вы шутник, месье Сен-Симон, — ответил бы он мне.
— О нет, месье, уверяю вас, все это так и есть.
— А как же вы оказались в теперешнем положении? — спросил бы он. — Если бы вы потеряли имущество в революцию или при Бонапарте, то теперь король вернул бы вам все с избытком.
— Что вы, месье! Я отнюдь не являюсь жертвой революции. Я сам в ней участвовал.
— Тогда все понятно, — сказал бы он со вздохом. — Вы проигрались в карты или промотали свое состояние с женщинами!
— Нет, нет, месье, — возразил бы я. — Вам это покажется странным, но я сам, совершенно добровольно отказался от титулов и от богатства… Я выбрал судьбу труженика, чтобы свободно и независимо заниматься наукой… Я изучал прошлое человечества, чтобы заглянуть в его будущее… И я нашел ключ к истории человечества, всеобщую причину, объясняющую ее движение…
— Что же это за причина такая? — спросил бы он с некоторым недоверием.
— Борьба классов, месье. Вечная борьба между теми, кто производит, и теми, кто присваивает чужой труд… Это открытие касается прошлого. Но я открыл также формулу, основной принцип, по которому будет жить общество будущего…
— Неужели?! — воскликнул бы он.
— Эта формула проста и неоспорима: от каждого по способностям, каждому по его делам…
— Месье Сен-Симон, — прервал бы он меня наконец, — все это мне совершенно неинтересно… Рассказали бы лучше что-нибудь забавное про индейцев… А то, если хотите, давайте сыграем в кости… Наконец, можно было бы пойти пропустить по стаканчику… А вы мне — классовая борьба, будущее процветание… Прощайте, месье Сен-Симон, пустой вы человек!»
Тут он ушел бы, хлопнув дверью, а я бы остался один. Один. Вот так, как сейчас. Как обычно. Один на один со своими мыслями… Они кажутся мне такими важными, такими необходимыми для людей. Но их не замечают. Они не нужны… Люди живут так же, как жили до меня… Неужели все зря? Неужели пропала жизнь? (Садится опять за конторку, берет счеты и щелкает.) Принесли в залог шарманку. Старый хриплый ящик. Не иначе, проделал поход из Парижа в Москву и обратно… Выдано пятнадцать франков…
В дверь входит человек в длинной блузе, в потертых штанах. На голове у него картуз с прямым козырьком. Ноги — босые. Это фабричный рабочий Проспер.
П р о с п е р. Добрый день, месье Сен-Симон.
С е н - С и м о н. А, Проспер, здравствуйте! Вы снова здесь…
П р о с п е р. Месье Сен-Симон, вот десять франков, которые вы мне вчера дали. По счастью, я не успел их потратить… Верните мне мои башмаки.
С е н - С и м о н. Как? Вы ведь взяли деньги, чтобы вызвать врача… Ах, я понял, вашей жене стало легче. Она поправляется…
П р о с п е р. Да не стало ей легче… Наоборот, хуже ей…
С е н - С и м о н. Так почему же вы хотите вернуть ломбарду деньги, Проспер? Идите за врачом.
