Б у о н а р р о т и. Гражданин лейтенант, вы не находите кощунственным сравнивать порядки в рабовладельческих республиках и при дворцах реакционных монархов с порядками, установленными революцией?
Б о н а п а р т. Я говорю не о порядках, а о беспорядках. В революционной армии их должно быть меньше, чем в армии феодалов.
Б у о н а р р о т и. Армия Французской республики бесконечно выше любой другой. Наши солдаты свободные люди. Они дерутся, как львы. А крепостных солдат европейских монархий гонят в бой, как стадо баранов. А вы говорите…
Б о н а п а р т. Да, я говорю: лучше стадо баранов во главе со львом, чем стадо львов во главе с бараном!
Б у о н а р р о т и (рассмеявшись). Хорошо сказано! Брависсимо!
Б о н а п а р т. От решительности военного руководителя порой зависят повороты истории… В знаменитый день десятого августа девяносто второго года я был возле Тюильри. Толпы народа с угрожающими криками ворвались в ограду дворца, требуя отречения короля. Перепуганный Людовик, нацепив красную революционную шапку, жалко кланялся толпе из окна… Какой трус!
Б у о н а р р о т и (вставая). А что же, по-вашему, надо было делать?
Б о н а п а р т. Надо было смести пушками эти толпы. Пятьсот — шестьсот человек разнесло бы в клочья. Остальные бы разбежались!
Б у о н а р р о т и. Вы стали бы стрелять из пушек в революционный народ? То есть пошли бы на то, на что не решился пойти феодальный король?
Б о н а п а р т. Если бы я был на стороне контрреволюции. Но я же не на ее стороне.
Б у о н а р р о т и. Тем более удивительно, что подобная мысль могла прийти вам в голову. Может создаться впечатление, что вы опасный честолюбец и мнимый республиканец. Народ оплачивает офицеров революции ценой тяжкого труда. Неуважительное к нему отношение даже в мыслях — преступно.
Б о н а п а р т. Вы правы, гражданин комиссар. Но, поверьте, приведенный пример носит чисто военный характер… Мои республиканские убеждения как раз очень давние и прочные… Я ведь еще в начале революции был секретарем Клуба друзей конституционных свобод… А вот на моем столе лежит набросок брошюры «Ужин в Бокере», где я восхваляю якобинцев…
Буонарроти берет и просматривает брошюру.
…Я решительно за республику, основанную на свободе. Я хорошо понимаю: штыками можно сделать многое, но сидеть на них неудобно!..
Б у о н а р р о т и. Ну, хорошо… Вы человек еще молодой, увлекающийся. И мне хочется верить, что вы честный солдат революции, лейтенант Буонапарте… А теперь давайте-ка спать. Поздно. Ваша кровать покрыта ковром, вот и отлично. (Ложится с краю, накрывается плащом.) Ложитесь рядом, лейтенант. Пора спать.
Наполеон снимает с вешалки плащ, гасит лампу, зажигает ночник, ложится рядом с Буонарроти и тоже укрывается плащом. Несколько мгновений длится молчание. Бонапарту не спится.
Б у о н а р р о т и. Вам не спится, лейтенант?
Б о н а п а р т. Не спится.
Б у о н а р р о т и. О чем вы думаете?
Б о н а п а р т. О семье… о матери.
Б у о н а р р о т и. Понимаю. Заботы — это жесткая подушка… Вы, значит, единственный кормилец семьи… Вот что… Вы тут обмолвились насчет денег… Я как раз получил гонорар за статьи… Я одолжу вам.
Б о н а п а р т. Глубоко признателен, гражданин комиссар, только не смогу принять такого одолжения.
Б у о н а р р о т и. Почему же? Из гордости? Напрасно. Деньги — это пустяки. Я надеюсь дожить до того времени, когда все золото будет брошено в море за ненадобностью, а все люди будут иметь всего вдоволь, так как все будут трудиться.
Б о н а п а р т. Я просто не знаю, смогу ли вернуть долг. Судьба может так разбросать нас, что и не встретимся.
Б у о н а р р о т и. Будем живы — встретимся. (Приподнимается, достает из сюртука пачку ассигнаций и кладет на ночной столик.)
Б о н а п а р т. Спасибо, гражданин комиссар. Я не забуду вашу доброту. Я непременно верну долг.
З а т е м н е н и е
Прошло 15 лет. По сцене проходит Наполеон. Император одет в скромный серый сюртук и треуголку. За ним идет сановник в расшитом золотом мундире. Он держит, как пюпитр, папку с документами на подпись.
Б о н а п а р т. Что там у вас еще?
С а н о в н и к. Очередной список награжденных орденом Почетного легиона, ваше величество.
Сановник подставляет папку, протягивает перо. Наполеон подписал, затем потеребил ленточку Почетного легиона на груди сановника.
Б о н а п а р т. Поразительно! Сколько человеческих жизней можно купить за один квадратный метр красного муара, нарезанного на ленточки… Что там у вас еще?
С а н о в н и к. Репертуар парижских театров на предстоящий месяц…
Б о н а п а р т. Покажите. (Смотрит.) Передайте мое пожелание — поменьше комедий. Они бесполезны. Пусть чаще играют возвышенные трагедии, героями которых являются великие личности… Помните, к примеру, у Корнеля (декламирует):
…В борьбе за власть губительные страсти
Прощаются тому, кто достигает власти,
Тот, кто высокою удачей вознесен,
Перед грядущим прав, перед былым прощен.
Как это прекрасно сказано!
С а н о в н и к. Да, ваше величество, это великолепно. Я немедленно передам ваше указание театрам.
Б о н а п а р т. Что у вас еще?
С а н о в н и к. Ваше величество, в одной из тюрем Парижа содержится некто Буонарроти, приговоренный еще при Директории к пожизненному заключению. Это опаснейший фанатик, который вместе с небезызвестным Бабефом ратовал за насильственный раздел имущества, то есть за установление коммунистической системы.
Вверху, в глубине сцены, высвечивается тюремное окно. К нему прильнул Буонарроти. Он совершенно сед.
Б о н а п а р т (задумчиво). Буонарроти… Помню, помню.
С а н о в н и к. Не стал бы тревожить вас, ваше величество, упоминанием его имени… Но этот человек распускает слухи, будто лично и весьма близко знаком с вами…
Б о н а п а р т. Это правда… Умный человек… По-своему вполне порядочный… Но взглядов придерживается самых вредных. Он всерьез уверял меня, что прогресс творит чернь. Или, как он выражался, — революционный народ…
С а н о в н и к. История показала ошибочность подобных представлений.
Б о н а п а р т. Народ! Толпа бежит за моей каретой с громкими криками, когда я возвращаюсь победителем. Она так же охотно с улюлюканьем бежала бы за моей телегой, если бы меня везли на эшафот.
С а н о в н и к. Историю творят великие герои, государь. Таково мое убеждение…
Б о н а п а р т. Думаю, что вы правы… Этому Буонарроти я кое-чем обязан и хотел бы с ним расплатиться. Предложите ему от моего имени амнистию и хороший чин в моей администрации… На условии публичного признания им императорского режима…
С а н о в н и к. Слушаюсь, ваше величество. Однако, зная этого человека, можно предвидеть, что он откажется принять свободу на таком условии…
Б о н а п а р т. Что же, тогда пусть сидит… Впрочем, лучше я вышлю его на какой-нибудь пустынный остров. Это ведь будет облегчением по сравнению с тюрьмой, не так ли?
С а н о в н и к. Безусловно, ваше величество… А на какой остров вы изволите указать?..
Б о н а п а р т. На какой? (Задумывается.)
Б у о н а р р о т и. Вы торжествуете, гражданин лейтенант… Извините — «ваше величество». Какое понижение: быть солдатом революции, а стать императором!!! Вы приказали вычеркнуть из учебников имена героев революции. Вы преследуете и расстреливаете якобинцев. Вам удалось купить иных бывших революционеров, превратив их в герцогов, князей и вице-королей. Вы превратили республики, окружавшие Францию, в королевства своих бездарных братьев. Вы установили жестокие законы против рабочих… Словом, вы торжествуете победу… Напрасно, ваше величество! Это самая непрочная из ваших побед. Вековая идея социального равенства людей жива! Идеи не умирают!
