— Гайки надо подкручивать!
— Гайки-то подкручены.
— Ну, а в случае чего — расчет! — грозно говорит Крошкин.
— Вот именно, — соглашается юноша. — К расчетам часто приходится прибегать. А я в этом как раз и слабоват.
— Ну, ничего. У меня зато рука не дрогнет. Чуть что — расчет. И порядок.
— Желаю успеха. — Юноша жмет Крошкину руку и хочет уйти.
— А как же акт? — спрашивает Крошкин.
— Какой акт?
— Приемки и сдачи цеха. Один сдал, другой принял… и так далее.
— А зачем это? — удивился юноша. — Я же говорю, что цех в порядке.
— Значит, на сплошном доверии работаем?
— Конечно.
— И никогда никаких недоразумений не бывает на этой почве?
— На какой почве?
— На почве доверия.
— На почве доверия недоразумений не бывает. Вам разве это не нравится?
— Нет, нет, что вы! Я-то как раз на одном доверии и живу…
— Ну, еще раз желаю успеха, — говорит юноша и уходит.
Крошкин входит в цех.
Огромный цех безлюден. Ни одного рабочего.
Бесшумно движется конвейер. Бесшумно работают рычаги, поднимающие и закрепляющие детали.
Операций много: из подъемника поступают листы металла, один за другим они текут на штамповку под мощные прессы, которые работают тоже бесшумно; из-под прессов выходят дверцы, крылья, капоты будущих машин; по пути следования их зачищают, сверлят, стачивают, соединяют, сваривают… Посреди цеха, как капитанский мостик, высится пульт управления. На пульте сверкают тысячи кнопок. Черные приборы сияют белыми полумесяцами циферблатов, будто строй улыбающихся негров… Таинственно подмигивают глазки индикаторов. На телеэкранах пляшут зигзаги и волнистые линии, вспыхивают цифры…
Крошкин остановился на пороге. На лице его каким-то образом уживаются выражения растерянности, восхищения и остатки напускной самоуверенности. Но это длится недолго. Овладев собой, Крошкин принимает важную осанку и громким голосом спрашивает:
— Есть кто живой?
Молчание.
— В молчанку будем играть, когда начальник спрашивает?
Никто не отвечает.
— Вроде сплошная автоматика тут…
Крошкин подходит к пульту управления. Поднимается на мостик, оглядывает цех.
— Никого! Одни агрегаты. Здорово работают! Красиво! А единственная личность здесь это я…
Крошкин проводит рукой по пульту.
— А это, значит, пульт личности.
Он садится в вертящееся кресло, кладет ноги на поручни и свободно разваливается.
Неожиданно из динамика раздается голос:
— Рапортует главный пресс. План выполняется на сто пять процентов.
— Хитро придумано, — ухмыляется Крошкин, — все показатели записываются на пленку.
Снова голос:
— Докладывает служба техники безопасности. Все спокойно. Все спокойно. Перегревов и превышения давлений нет…
— Ну и слава богу, — одобряет Крошкин. — Следите, чтобы и впредь порядочек был.
Голос:
— Докладывает конвейер. Ритм обработки деталей ускорен автоматическим регулятором на одну десятую.
— Инициативу одобряю, — заявляет Крошкин. — Валяй перевыполняй! Отмечу в приказе…
Вдруг вспыхнул телеэкран, и Крошкин увидел лицо диспетчера.
— Здравствуйте, — говорит диспетчер, — вы уже приступили?
— Здравствуйте. Приступил я, — робко отвечает Крошкин, встав и приняв деловой вид.
— Доложите диспетчерской, как работает цех?
— Цех-то? Хорошо работает, — не без гордости сообщает Крошкин. — Коллектив у нас здоровый. Энтузиазм, само собой. И, конечно, подъем… Все как положено.
— Какой подъем? Конкретнее. Что это значит?
— Да ничего это не значит. Фраза такая. А конкретно — план на сто пять процентов выполнен…
— В этом, действительно, ничего небывалого нет.
— Есть мнение, — важно говорит Крошкин, — ускорить ритм на одну десятую. Как думаете?
— Вам виднее, — говорит диспетчер, — но, по-моему, это слишком большое ускорение.
— Нет, ничего. Можно… Я лично прослежу.
Телеэкран погас.
Крошкин снова кладет ноги на поручни пульта и продолжает мечтать.
Вдруг из динамика послышался голос:
— Говорит служба техники безопасности. Усиливается вибрация прессов!
— Ничем не могу помочь. Придется потерпеть, — спокойно заявляет Крошкин в ответ, — я ведь руководитель, а не ремонтник.
— Усиливается вибрация прессов…
— Обойдется, — успокаивает Крошкин невидимого собеседника, — за мою смену станины не растрясет, а потом кто-нибудь наладит.
Голос из другого динамика:
— Говорит пневматика. Не хватает воздуха! Не хватает воздуха!
— А ты не темни, не темни! Работай! — говорит Крошкин.
— Не хватает воздуха!..
— Чего-чего, а воздуха всем хватает…
Голос из третьего динамика:
— Говорит система смазки. Подайте больше масла! Подайте больше масла!
— А сахару не надо?! — разозлился Крошкин. — Ишь раскричались!
— Подайте больше масла!
— «Подайте! Подайте!» — я нищим не подаю. Зря шумите. Ничего не будет.
Зажигается диспетчерский экран. На нем встревоженное лицо диспетчера.
— От ваших агрегатов идут аварийные сигналы. Срочно примите меры.
— Сейчас примем. Одну минуту! Экран погас.
Крошкин беспомощно оглядывает рычаги и кнопки пульта…
— Черт вас знает, что с вами делать?! Эх, люди! Не могли автоматику до полной самостоятельности довести.
Голоса из динамиков:
— Усиливается вибрация!
— Не хватает воздуха!
— Перегрев резцов!
— Подайте больше масла!
Крошкин заметался глазами по пульту. Он начинает вертеть колеса, нажимать кнопки, включает рубильник… В ту же секунду раздается неистовый треск, и над рубильником пробегает молния.
Крошкин в ужасе отпрянул и скатился с лесенки. На полу он задел рычаг подающего механизма. Мощные лапы, одетые в мягкие штемпельные подушки, подхватили его и бросили, на конвейер. Вопящего и барахтающегося Крошкина потащило в направлении прессов.
Крошкин пытается бежать. Поднявшаяся навстречу скоба сбивает его с ног…
Цех работает теперь шумно. Лязг, скрип, скрежет, удары, звон…
— Помогите! — вопит Крошкин. — Спасите!
Конвейерная лента проходит через бассейн охлаждения. Крошкин летит в холодную воду. Лента волочит его дальше на вибрирующую решетку для стряхивания опилок и стружек с проходящих деталей.
Крошкина протрясло в ней и потянуло дальше. Его переворачивают на спину. На него опускаются рычаги с датчиками приборов. Слышен голос:
— Рапортует группа анализа материала. По конвейеру движется посторонний предмет весом в семьдесят пять килограммов, химический состав: воды шестьдесят пять процентов, белка пятнадцать процентов, жиров десять процентов, углеводов один процент, золы пять процентов, железа всего пятьдесят семь тысячных процента… Материал совершенно негодный.
— Правильно! — вопит Крошкин. — Негодный я! Негодный! Отпустите!
Могучие зажимы переворачивают Крошкина на живот, сверху на него опускается большой штемпель и отпечатывает на заду слово «Брак».
Взглянув на приближающиеся вальцы пресса, Крошкин в отчаянии бормочет:
— Ой, что это из меня сделают: дверцу или крыло?
В это время на Крошкина опускаются цанги, укрепленные на подъемной стреле…
— Некачественный материал пошел в отходы, — говорит голос из динамика.
— Лишь бы не в переплавку, — бормочет Крошкин.
Мощная стрела поднимает его высоко над конвейером, несет через гремящий цех, проносит над пультом…
— Прощай, мой пульт! — машет рукой Крошкин.
На небольшой высоте цанги разжались, и Крошкин летит на кучу витых металлических стружек…
Вскочив и отряхнувшись, Крошкин, осторожно лавируя между машинами, шлангами, проводами, рычагами, пробирается к выходу из цеха.
Крошкин открыл дверь и шмыгнул в коридор.
Он быстро оглядывается по сторонам. На подоконнике стоит ящик с инструментами. В нем увесистая деревянная колотушка. Крошкин берет колотушку, замахивается, зажмуривает глаза и сильно ударяет по пальцу.
