Эмбер взяла фонарь и подвесила рядом на крюк.

За картиной оказался карниз, над которым выступал старый барельеф: девушка с вазой фруктов на голове и танцующие вокруг нимфы. Эмбер поднесла руку, поводила ей и вдруг отчётливо почувствовала исходящее от карниза покалывание.

— Тут что-то есть, посвети мне.

Сеньорита Изабель подняла фонарь, а Эмбер принялась прощупывать пальцами карниз, и в одном месте нашла углубление, как раз под четыре пальца. Она осторожно нажала, карниз поддался и, потянув планку вверх, Эмбер осторожно сняла его со стены. Под карнизом была расположена глубокая ниша в стене — тайник, в котором лежали несколько стопок бумаги. Одна из них была перевязана голубой лентой.

Сеньорита Изабель с ловкостью кошки запустила руки в тайник, выгребла все бумаги и, бросившись к скамье, принялась жадно их разбирать. А Эмбер подошла и поставила рядом фонарь.

Гул стих, превратившись лишь в лёгкую вибрацию, как будто картина успокоилась, сообщив то, что хотела.

Плач Сирены… Что же это значит?

— Это письма, — произнесла сеньорита Изабель, развязывая голубую ленту и разбирая сложенные вчетверо листы. — Письма какого — то мужчины. Посмотри.

Она протянула одно из писем Эмбер.

— Это уместно?

— Ты и так знаешь о нас всё самое худшее, — ответила сеньорита Изабель. — Вдруг ты увидишь что-то, чего не вижу я.

Эмбер осторожно развернула пожелтевшую бумагу и пробежалась глазами по строчкам. Письмо было старым, но чьё оно, догадаться было нетрудно. Это было письма герцога Дельгадо к Мелинде. Она узнала его почерк — видела написанную им бумагу Доме искусств. Да и буквы А.Д. в конце письма не давали усомниться в авторе.

«…Алваро Эстевен Сильвестре герцог Дельгадо и Соларес. Для друзей и ценителей искусства можно просто Алваро…»

Эмбер вспомнила, как он представился им с сеньором Виго при встрече.

Письмо было полным любви и нежности и, прочитав половину, Эмбер сложила его и протянула обратно сеньорите Изабель. Ей стало Как- то неловко. И хотя графу Морено она с лёгкостью добывала бумаги, в том числе и любовные письма, но они никогда их не читала. Да и то были письма незнакомых людей. А тут…

— Ты ведь знаешь, кто это писал? — спросила сеньорита Изабель и посмотрела на Эмбер.

— Да. Это герцог Дельгадо, — коротко ответила Эмбер и присела на скамью.

— А это что? — сеньорита Изабель вытряхнула какие-то листы из крафтовой папки. — Это же заметки Лив! То, что она писала в газету! Так значит…

Сеньорита Изабель посмотрела на Эмбер и добавила с настоящим разочарованием в голосе:

— Значит Оливия нашла этот тайник давно. Значит вот из — за чего они ругались с отцом! — воскликнула она. — Вот что искал отец в комнате Лив! Значит, она сказала ему о письмах! О, теперь — то понятно, почему он так разозлился! Но почему она ничего не сказала мне?!

Сеньорита Изабель протянула папку Эмбер, а сама взялась за другую стопку бумаг — записную книжку в мягком кожаном переплёте. Это оказался дневник Мелинды де Агилар, и сеньорита Изабель принялась с жадностью его читать, быстро перелистывая страницы.

Читала она очень быстро, а Эмбер ей не мешала. Она наслаждалась тем, что может сидеть без браслетов и думала, как незаметно проследить за сеньоритой Изабель и узнать, где она взяла ключ. А потом стащить его и открыть браслеты.

А потом…

«…Ты не сможешь бросить моего брата…»

Вот уж глупости! Конечно, она сможет!

Эмбер переплела пальцы и подумала с тоской, что положа руку на сердце, она не знает, что делать. Куда ей бежать. У неё нет денег, у неё нет маскировки, у неё нет покровителей или защитников. Она даже до Пантанала не доберётся! К сожалению, в этом городе особняк Вилла Бланко единственное место более — менее безопасное для неё. Пока. И куда ей податься потом она просто не представляла. А главное…

… кажется, она и не хотела никуда уходить. И как будто даже рада была тому, что обстоятельства сложились именно так.

Неужели Изабель права?! Неужели… Но что будет, когда сеньору Виго удастся победить свои чувства к ней?

Эмбер совсем запуталась.

Она посмотрела на тень на полу, ощущая, как от неё исходит холод, словно струя сквозняка тянется к пальцам на ногах. Она смотрела, какое-то время на это пятно, отрешившись от всех мыслей и внезапно поняла, что видит не просто тень. Нет, это был силуэт. Силуэт женщины, лежащей на полу. И в тот же миг Эмбер услышала тихий всхлип и повернулась.

Сеньорита Изабель сидела, прижав ладони ко рту и плакала, глядя на дневник.

— Что случилось?! — спросила Эмбер, видя, какое выражение застыло в голубых глазах сеньориты Изабель.

Та просто протянула ей дневник и расплакалась, закрыв лицо руками.

Это были последние исписанные страницы, после которых шли чистые листы.

«… и если я смогу вырваться из этой тюрьмы, если смогу сбежать, если мне это удастся, неужели я смогу быть хоть немного счастлива?!

Я очень жду, когда придёт человек от Алваро, но предчувствия слишком плохие. Алехандро обещал убить меня, если узнает, что я снова виделась с ним. А он всегда выполняет свои обещания. Его глаза были полны безумием, когда в прошлый раз он увидел, что я рисую. И его пальцы на моём горле я помню до сих пор. Но я должна уйти. Я должна сказать ему всё. Я больше не могу. Не могу… Пришло время освободиться.

Я видела дурной сон, и моя кисть сегодня рисует то, что ждёт нас всех в будущем. Эта картина — предсказание. Это моя последняя картина. И мне не суждено понять, что она предсказывает. Но она сама найдёт того, кто должен её прочесть и понять, что нужно делать…»

На этом текст обрывался.

Эмбер посмотрела на сеньориту Изабель, потом на силуэт на белом мраморе и внезапно всё поняла. И слова падре Лоренцо о тяжелом грехе дона Алехандро, и отказ Джины помочь донне Виолетте, потому что на её муже лежит страшный грех, всё вдруг собралось воедино и стало понятно, что произошло в этой комнате много лет назад.

Она закрыла дневник, посмотрела на картину и внезапно вспомнила, откуда знает её название.

«Плач Сирены» — это легенда. Легенда, которую однажды в детстве рассказывал ей отец. Это было в день, когда Эмбер лежала в лихорадке инициации, и никто не знал, выживет ли она. Эта легенда, привезённая им из сельвы, была записана в его трудах. Легенда о женщине, с чудесным голосом, которая спасла всех своим пением и превратилась в птицу.

Отец перевёл язык ольтеков и не найдя подходящего образа в иберийском, назвал эту женщину Сиреной, а её песню плачем. Тогда, в полубреду, Эмбер видела эти золотые крылья и слышала чудесный голос, но потом, выздоровев, просто забыла об этом.

И вот сейчас она смотрела на картину и понимала только одно, Мелинда де Агилар не могла знать того, что было известно только отцу и описано в его трудах.

«…она сама найдёт того, кто должен её прочесть…»

И в этот момент ей показалось, что золотые крылья на картине стали больше и плотнее и частицы золотого эфира поплыли по воздуху, наполняя комнату, а гул совсем утих.

«Маэстро Л.Д. Фьори. Нотариус. Королевская нотариальная палата».

Виго снова прочитал вывеску и посмотрел на фасад серого двухэтажного дома. Он почему — то замешкался на крыльце и подумал, что открыв эту дверь, рискует снова узнать какие-то страшные тайны их семьи. Он уже убедился, что новости в последнее время были либо плохими, либо очень плохими. Но Морис зашуршал своим блокнотом и вывел Виго из оцепенения. Он взялся за кольцо и постучал.

Дверь открыл всё тот же пожилой ольтек с невозмутимо — надменным лицом верховного вождя и кивнул им, давая понять, что узнал. Он пригласил гостей войти и отправился доложить о посетителях.

Маэстро Фьори оказался невысоким коренастым мужчиной с заметными залысинам и животиком. Он радушно встретил гостей, сняв большие роговые очки и оставив их висеть на шнурке, замахал руками, приглашая их присесть в кресла. И тут же учтиво спросил, не желают ли они кофе с ромом или может быть освежающего лимонаду. А затем отправил надменного ольтека приготовить лучший кофе, какой тот сможет сварить.