К стенам его протянулся длинный мост. Само же родовое гнездо ридгона Мелькора состояло из двух частей: предзамка и дворца с последним убежищем на случай осады – квадратной башней-донжоном*.

В просторном первом внутреннем дворе разместились необходимые хозяйственные постройки. От жилой половины его отделял ров и второй подъёмный мост**.

В трёх углах защитной стены молчаливыми стражами высились круглые смотровые башни с глазами-бойницами.

Когда-то все эти надёжные, проверенные веками сооружения хранили жизни и покой членов многочисленных семей предков Мелькора. Теперь же стены замка берегли лишь их портреты и своего одинокого владельца. Слуги, окружавшие своего ридгона заботой и неотступным вниманием, не могли спасти того от тоски, поселившейся в этом доме и пожиравшей сердце его хозяина последние годы.

В большой рабочем кабинете, лениво разливая приглушённый жёлтый свет, тихо потрескивали немногочисленные свечи в позолоченных трёх рожковых канделябрах. С некоторых пор ридгон перестал любить яркое освещение и тогда же потерял сон. Сквозь стекло окна робко пробивались самые первые лучи просыпающегося солнца.

Вот один из них медленно пополз по идеально полированной поверхности тёмно-коричневого прямоугольника стола, затейливо украшенного искусной резьбой по бортику столешницы. Вот опасливо скользнул по расслабленной руке, выше, задержался на опущенном вниз усталом лице немолодого уже мужчины, вынуждая его поднять голову и обратить взор на чудо зарождавшегося утра.

Некогда смоляные, а нынче густо забеленные сединой волнистые волосы огладили широкие, горестно опущенные плечи. Ещё несколько минут карие глаза Мелькора слепо смотрели в окно, затем его рука потянулась к лежавшему на столе листу новомодной бумаги, дорогой, отливающей шелковистым блеском, скомкала недописанные строчки и отправила в угол, где уже валялось штук шесть подобных покалеченных страниц.

Вот уже два с лишним часа ридгон мучил перо, пытаясь в очередной раз подобрать слова, способные вернуть ему потерянного сына. Он не знал, находили его мальчика предыдущие письма, или нет. Как и не знал, доживёт, дождётся ли того дня, когда снова сможет обнять своё строптивое, но беззаветно любимое дитя.

Ссора. Глупая, нелепая ссора стала причиной того, что единственный наследник Мелькора хлопнул дверью и уехал поступать в легион, отправлявшийся в места приграничных стычек с Мархаратом.

– Ронан, сын… Когда же ты успел вырасти в такого же непокорного упрямца, как твой отец? – в тысячный, наверное, раз себе, небу, этому шкодливому солнечному лучу, танцующему за окном ветру он обращал свой безответный немой вопрос.

В тот злополучный день молодой и пожилой, похожие, как две капли воды, мужчины впервые не смогли договориться. Не нашли в себе сил остановиться в кипевшей страсти спора, не услышали друг друга, не сказали нужных слов.

И всё из-за чего?! Как же он сейчас корил себя за горячность, за то, что не имел мудрости убедить сына в неправильности его взглядов, за то, что не удержал от необдуманного порыва, за что угодно … Но только не за то, в чём крылась причина вспыхнувшего разногласия.

А ею стала та самая пресловутая помолвка, которую они с Хунгором сладили для своих детей много лет назад. Когда ещё была жива Аурра – любимая жена и мать Рона, а место Элоры, покойной мамы Тиннариэль, рядом с другом ещё не заняла эта чванливая охотница за титулами и чужим благосостоянием. Да и сам Хунгорд уже два года, как ушедший за крайние пределы, был здрав и крепок телом и духом.

Почему возмужавший мальчишка так яростно воспротивился родительскому решению, Мелькор до сих пор понять не мог. Где сын успел нахвататься вольнодумных идей – тоже крылось за пределами его разума.

– Отец! Ты меня не слышишь! Вся эта слепая помолвка, вопреки твоему святому убеждению в благости ваших намерений, продиктованных на твой взгляд исключительно любовью, на деле не что иное, как насилие. – полыхая гневными молниями из таких же карих, как у родителя, даже почти чёрных очей, взывал к нему Ронан.

Ридгон помнил каждое сказанное тогда слово, на сотни сотен раз прокрутил в голове каждый оттенок интонаций. Сын действительно яро верил в то, что говорил. И его сопротивление было вызвано не скверностью характера, а именно вот этой самой убеждённостью.

– Я отказываюсь делать девочку несчастной просто потому, что вы приняли такое решение за нас. И свою жизнь не согласен положить на алтарь чужого выбора. Мы не знаем друг друга. С чего вы взяли, что этот шаг – единственно верный? Всё, что я помню о Тиннариэль, это образ смешного дитя с тоненькими ручками и царапиной на щеке, которую она заработала, падая со стула в пыльной библиотеке твоего старинного товарища. Может я ей окажусь противен. Или она выросла в скучную, злобную, костлявую стерву. А я хочу так, как у вас с мамой, понимаешь?

– Но ты не можешь отказаться, Ронан! Это – до-го-вор! Это слово, данное другу, в конце концов! – гремел в ответ Мелькор.

– Могу. – почти спокойно ответил тогда сын, – Я никому такого слова не давал.

– Маленький беспечный дурак. В такого коня вырос, а ума не нажил! Как же ты не поймёшь, что так, как у нас с мамой, это одинокая, благословенная богами хрустальная капля, доставшаяся нам с Ауррой из бездонного моря менее счастливых судеб.

– Значит, я разыщу свою каплю. И буду искать, пока не найду.

– Безумец!

– Твой сын!

– Ты не посмеешь!

– Как знать!

– Но приданное?!

– Верни.

– Ронан! Не заставляй меня действовать жёстко!

– Не стану, отец. Я просто не стану жить в доме, где из меня пытаются сделать покорного бычка, с любовью отправленного на закланье.

И всё. Он ушёл в тот же день.

Ведь можно было найти решение. Хотя бы дать детям шанс увидеться. Возможно, эта встреча смогла бы поколебать упрямое несогласие Рона. Но ридгон Мелькор просто не поверил в то, что его мальчик действительно способен выполнить такое опрометчивое, ведущее к опасным последствиям, обещание. Рыкнул, стукнул напоследок для убедительности кулаком по столу и ушёл к себе. А утром стало уже поздно что-то менять.

Это случилось три года назад, когда подходило время исполнения обязательства, и отцы решили поближе познакомить детей.

Надо было, наверное, что-то делать. Может быть действительно расторгать помолвку, возвращать девочке её… Ох… А что тогда делать с испачканным добрым именем, с опороченной репутацией? Сынок – сынок… Если бы всё действительно было так просто.

Мелькор тянул и тянул, не решаясь сделать этот непростой шаг. Скорее всего, он просто всё-таки надеялся на то, что Рон проветрит горячую голову вдали от дома, одумается, вернётся. Ведь наследник пошёл в отца не только внешностью и вспыльчивостью характера, верно?

– Сын, мы всё исправим. Мы найдём ответы на любые вопросы. Только вернись. Только живой.– ледяными пальцами обрывая жизнь огня свечи и не чувствуя боли, снова, как молитву, прошептал седой, заметно постаревший за эти чудовищно долгие годы мужчина.

*Донжо́н – главная башня в европейских феодальных замках. В отличие от башен на стенах замка, донжон находится внутри крепостных стен (обычно в самом недоступном и защищённом месте) и обычно не связан с ними – это как бы крепость внутри крепости.

– Ридгон Мелькор! Ридгон Мелькор! – запыхавшийся секретарь хозяина замка и его главный помощник ворвался в кабинет, кажется, даже забыв от волнения постучать в дверь.

Мужчина вздрогнул от неожиданности и посмотрел на него с недоумением. Махтан, хоть и был одним из лиц наиболее приближённых к господину, никогда не позволял себе подобных вольностей.

– Простите, ри Мелькор. – верный слуга осознал оплошность и замер с повинной головой.

Впрочем, лишь на секунду. В следующий миг он снова поднял на хозяина глаза размером с суповую тарелку, полные слёз и густого замеса самых противоречивых чувств, от страха и неверия до мольбы, надежды и самой безграничной радости.