Баня Мне б завлабом быть, когда бы Не зазвали к нам, на грех, Англичанина с арабом В белорусский политех. Мой начальник был в Иране, Зам его с его женой, Ну а я повел их в баню, Что поблизости с пивной. Ни кому не отвертеться, На Руси обычай есть: Предлагают вам раздеться, Не затронув вашу честь. Бани есть и в глухомани, И в столице не «фигня», То ошпарит, то поманит — Много дыма без огня. Я смекнул умом бывалым: Надо баню – хоть куда, Ведь народ, поди, усталый, Ехать по морю сюда. Англичане – люд суровый, И второй привык к жаре. Эй, Антипыч, дай здоровый, Чтоб до косточек прогрел. Я с британца снял рубашку, Веник в руку и вперед. Пусть царапины на ляжках Бабе в Лондон привезет. Чу, араб под боком стынет: Видно сразу – не лихой. Тут не буря вам в пустыне, Здеся пар идет сухой. Снял их быстренько с полога, И к бассейну, закалять, Палец опустил по локоть: Где-то около ноля. Окунул их по два раза: Открывать пора бы счет. Не глотай, Фархад, заразу — Налакаемся еще. Пульс прощупал – нет такого, А не так давно мычал. Эй! Антипыч, пару снова! Но араб вдруг закричал. Прослезился торопливо, Англичанин засопел. Мужики, айда на пиво, Пиво – это «вери вел»! 22–23.12.1992 г.  «Не праздность и бессмыслие забав…» Не праздность и бессмыслие забав, Не залпы сокрушительных орудий Меня подводят к написанью глав: В них изучения источник – люди. Как главный наполнитель бытия, Как плазма существующей эпохи, Как зеркало, в котором вижу я Лицо судьбы при каждом новом вдохе. Среди ее неубранных седин Барахтаются в поисках теченья, Не в силах кислород скопить в груди, Объекты страсти, грез и обольщенья. Их быт рознит и существо рознит, Но, словно мотыльки, к огню слетаясь, Они бегут от кухонной возни И на костре блаженство обретают. Которых ослепляет яркий свет, Которым искры прожигают крылья, Тем скрыться предстоит в густой траве. И задыхаться придорожной пылью. Другие согреваются, но дым Их легкие безжалостно питает, Их мысли блеклы, а глаза пусты, И красота их быстро увядает. Есть и такие, что, завидев свет, Сквозь пламя не летят, почуяв жженье. Им громких в жизни не снискать побед, Но также не познать и поражений. Что ж, пестрому такому большинству Я не скриплю пером глубокой ночью, Лишь потому, что в их среде живу: Душа моя их принимать не хочет. Хотя, быть может, я у них в долгу, Но тяготит меня их жизнь пустая. За кем охочусь я, за кем бегу, А, догоняя, снова отпускаю? Я ради вас склоняюсь над столом, Кто мой уклад и мой покой нарушил, Кто наслаждался дымом и теплом И обжигал мальчишескую душу. Вставал на раскаленные угли И поджигал от них же сигарету, Купался в пепле и чумной пыли И оставался свеж и чист при этом. Кто вламывался в душу мне сквозь сон, А позже заключал в свои объятья, Взрывал дремоту эрогенных зон, Едва касаясь тела легким платьем. Кто выбивал из моих твердых рук Уже почти добытую победу, Целителей моих душевных мук, Прекрасных героинь моих сонетов. Я буду вечно бескорыстно ваш, Но неизбежно обречен проститься. Мне гонор ваш не брать на абордаж, И ваша спесь не мною укротится. Теперь не вам я посвящу стихи, Желая в них увидеть совершенство, Свои не с вами разделю грехи И миг не с вами назову блаженством. Нет, не ищите близости со мной. Пусть в памяти мелькают ваши лица, Я выбрал путь принадлежать одной, И Бог не дай мне где-то оступиться. 25.06.1997 г.  На смерть человека
Памяти Сергея Русецкого посвящается Я не как друг скажу все это, нет. Кем для тебя я был – теперь не важно. Ужасно умереть в расцвете лет, И жить с такою смертью рядом страшно. На нашем, на студенческом веку Мы сталкивались редко и немного. Как человек, молчать я не могу. Ты слабость эту мне прости, Серега. Прости, что я тебя так мало знал, Что не был твоим другом верным, старым. Прости, что в этот день не распознал Симптомы наступавшего кошмара. Ты руку жал мне искренне вполне, Поздравив чепуховой, доброй фразой. Ты повтори ее, братишка, мне, Ты гаркни в ухо мне ее, заразу. Когда я пол шампанским растворял, А ты с улыбкой наблюдал в сторонке, Тот выстрел пробки у меня застрял Навеки в барабанной перепонке. О! Господи, тот день мне возврати, Минуту ту, где мы стоим со всеми. Серега, ты нас всех сейчас прости, Что не были с тобой все это время. Я не могу, я не хочу понять, Мириться страшно: в двадцать два от роду Не в праве мы судьбу свою менять На жуткую истерику природы. Она скупа, рехнувшаяся дрянь, Взбесилась ненароком от испуга. Она уже забыть успела грань, Где жизнь и смерть должны сменять друг друга. Зачем-то мы рождаемся на свет? Растем зачем-то, учимся, взрослеем… Уж точно не за тем, чтоб в двадцать лет, Жизнь не прожив, уже расстаться с нею. 24.06.1993 г. |
