Я поднял бы все небо над собой,

Чтоб дать простор, где выше и быстрее

Из грешников летать бы мог любой,

Который от печали не стареет.

И именем одним надежду греют,

Связавшись с ним на век одной судьбой.

Я поднял бы все небо над собой:

Берите, Вам Господь не пожалеет.

Я солнце даже в ночь поднять готов.

Наполнит пусть страдальцам и поэтам

В лачугах мрачных сел и городов

Их страждущие души ярким светом.

Не скрылось чтоб, не затаилось где-то

Ни тени зла, ни ярости следов.

Я солнце даже в ночь поднять готов.

Спасибо Вам, влюбленные, за это.

Я звездами хочу украсить ночь,

Когда, презрев квартиры и постели,

Вы крадучись из дома мчитесь прочь,

Украв у сна минуты, дни, недели,

Которые мгновеньем пролетели,

И рядом с вами взрослый сын и дочь.

Я звездами хочу украсить ночь.

И песню петь у детской колыбели.

Я жизнь вдохну в бескрайние поля.

Ее подхватят и моря, и небо.

Периной вам расстелится земля,

Давая вдоволь молока и хлеба,

Куда б не шли Вы, не остались где бы,

Любой недуг навеки исцеля.

Я жизнь вдохну в бескрайние поля.

И этим не боюсь прогневать небо.

Влюбленные, судья ли Вам сам Бог?

Он не укажет, лишь поможет свыше

Встать на одну из тысячи дорог,

Что б на другом конце любовь услышать.

Скажи, кто этим в юности не дышит?

И кто укажет юности порог?

Влюбленные, судья Вам только Бог,

Он в этот час добрей, нужней и ближе.

Одни мне часто говорят: – Женись, уже седой!

И предостерегают божьей карой.

Одни мне говорят: – Ну, до чего ж ты молодой!

Другие же судачат: слишком старый.

Легко сказать – женись, я, что ли, зря победовал?

По сеновалам спал, в палатках ветхих тоже спал,

Бывало, что не ел, бывало, просто голодал.

Подумал я, похныкал и не стал.

Чтоб жить с женою, мужем можно вовсе и не быть —

Как в старину гусарским офицером.

При эдаком раскладе можно женщину любить

И реже называть ее мегерой.

Есть в паспорте моем одна любимая графа.

В ней значусь холостой. Вот это повезло – лафа!

Я прокляну тот день, когда скажу себе – женюсь!

Детей люблю, но досмерти боюсь.

Грудному-то дитю еще попробуй угоди…

Вари ему всю ночь супы и каши.

Он много ест, а до горшка не может сам дойти,

И вскоре вспоминает про папашу.

Прикинь, мужик, подходишь с добрым трепетом к пивной…

Друзья глядят, как ты ползёшь уныло за женой.

Но не свернуть, не подойти не можется никак,

Смертельный враг, какой я был дурак!

К чему я все? Я за тебя волнуюсь, юный друг,

Смотри, не подставляйся под удары.

Как нижнее белье, меняй по графику подруг,

Через неделю, заменяя старых.

Пою, а сам боюсь, – ну бог не дай, услышит кто.

Мгновенно разорвут и изнасилуют за то.

Но ради дела я готов публично пострадать.

Готов отдаться и себя отдать.

Я опьянел от вдохновенья

И от вина в моем бокале.

Я запинался от волненья,

Но говорить Вы мне не дали,

Вонзив кинжалы поцелуя

В полоску губ моих усталых.

Не оставляйте, Вас прошу я,

Вино затворником бокала.

Вы приглашаете на танец.

Пусть это будет белый вальс.

Пускай застенчивый румянец,

Как бриллиант, украсит Вас.

Взлетит смычок, вздохнет оркестр.

Я не устану говорить:

– Не закружите нас, маэстро,

Мы будем бережно парить.

Ваш голос лишь прольется – тает,

Пленяет опиум духов,

Я строки лучшие читаю

Для Вас написанных стихов.

И меркнет свет дневной при этом.

Со мною Вам не до него.

Не покидайте же поэта

Июльской ночью одного.

Я злой магнат, я беспощаден к вам,

Посланники блаженства и порока.

Не верю ни поступкам, ни словам,

И часто исповедую жестокость.

Ваш ум – всего лишь утешенье вам.

Он столь же редок, как и нереален.

Я вашим не завидую правам

В любом углу планеты, кроме спален.

Я слишком часто к вам несправедлив,

Чтоб вы меня же этим попрекали.

И жажду затянувшейся петли,

Объятий и супружеских регалий.

Я ваших возражений не терплю,

И, может, этим достигаю цели,

Когда лукаво о любви молю, —

Рабом, сопровождая вас к постели.

Вы днем надменны, злы и холодны,

И я готов вас растерзать за это,

Но уязвимы и обречены

Оплавиться в объятиях поэта.

Сжигаемый азартною игрой,

Иду ва-банк, затраты презирая,

Но выигрыш обходит номер мой,

Попридержав счастливый шар у края.

Я жертвую фигуры на доске

На качество для нового сраженья

И балансирую на волоске,

Намеренно не прекратив движенья.

Я вам смеюсь в лицо в секунду ту,

Когда вы мните легкую победу.

Я презирать способен красоту,

Которой внутренней опоры нету.

Я щедр на проявления любви,

И скуп на рядовые комплименты,

Ваш каждый дерзкий взгляд готов ловить,

А голый секс не удостою центом.

Я не способен жертвы принимать,

И жертвую собой для ваших целей,

Голгофой мне является кровать,

Наградой – наслаждение в постели.

Я эстетичен при подборе мест:

Блаженство сочетается с уютом,

А в одиночестве сырой подъезд

Нередко может стать моим приютом.

Вы мне нужны, как пища для ума,

Как панацея от вселенской стужи.

Не там зима, где властвует зима!

Не там метель, где страсть в объятьях кружит!

Пусть будет эта страсть меня сильней.

Испепелит пусть, разорвет на части, —

Я снова устремлюсь на встречу с ней,

Всецело оставаясь в вашей власти.