— Я нуждалась в друге. Я всегда так хорошо к тебе относилась, и когда нуждалась в том же, ты отвернулся от меня. Я бы никогда так не поступила, какой бы правильной не была причина. Я бы нашла другой вариант.

Он кивнул.

— Ты права. Ты бы так не поступила. Но я — не ты. Я справлялся с ситуациями так, как мог. Если с тобой что-то произошло, я бы не смог… — Он резко оборвал себя, потирая губы рукой. — Когда ты сказала мне, что была в машине, я знал, что дядя мог в любой момент узнать об этом. Я думал обо всех ужасных вещах, которые он мог сотворить с тобой, я должен был убедиться, что такого шанса у него никогда не будет. Прости, я не был тем другом, которого ты себе хотела, но я был твоим другом, пусть ты этого и не понимала.

У меня вспотели ладони, я не хотела верить ему или понимать его. Я хотела держаться за свою обиду.

— Что насчет поцелуя? — спросила я. Этот поцелуй преследовал меня с того самого дня. Снова и снова, я вспоминала жесткое давление его губ, слышала те ужасные слова, которые он сказал мне потом, что я получила то, о чем всегда мечтала, как он бросил мои чувства мне в лицо.

Его руки оставались на руле, а взгляд был устремлен на дорогу. Было ощутимо, как с него спадало напряжение.

— Это было тем, что имел в виду. Я поцеловал тебя потому, что хотел этого. Я месяцами мечтал поцеловать тебя, и я понимал, что у меня больше никогда не будет этого шанса.

Я буравила его взглядом, пока в груди все потяжелело. Что? Он месяцами мечтал поцеловать меня?

— В тот момент, когда сделал это, я понимал, что совершил ошибку, что у меня не было на это права. Потом то, что я сказал, сделало все только хуже. Я обрушил это на тебя, потому что был в ярости, был зол и уже терял что-то, что никогда не буду иметь. Я был подавлен из-за всего произошедшего, и вывалил все на тебя. — Спенсер посмотрел на меня. — Прости за то, как случился твой первый поцелуй. Ты заслуживала лучшего.

У меня в голове все смешалось. Он хотел поцеловать меня? У него были чувства ко мне? Мне одновременно хотелось плакать и кричать, и встряхнуть его. Я не понимала. Он никогда и слова не говорил о своих чувствах ко мне. Если бы он сказал хоть слово. Почему он мне не сказал?

На его лице никогда не было ни одной эмоции, но сейчас он выглядел обеспокоенным, пока продолжал вести машину, поглядывая на меня время от времени. Я ничего не ответила на его признание. Я едва понимала, что можно было сказать или что чувствовать. Все, что я понимала, это то, что мои конечности отяжелели, внутри меня пульсировало сожаление, утопающее в робких благодарностях девочки подростка, которая только что узнала, что мальчику, который ей нравился, нравилась она.

Пока заезжали на подъездную дорожку коттеджа, который снимали Спенсер и Колби, мы оба молчали. Я выбралась из грузовика до того, как он успел обойти машину и помочь мне. Должно быть, я выглядела слабой, потому что в его глазах промелькнула паника, когда я встала перед ним.

— Я не собираюсь распадаться на части, Спенсер.

— Я знаю, — сказал он. — Но ты можешь, если хочешь.

Мои глаза расширились. Кем, черт возьми, он был, со своими признаниями и своим неприкрытым беспокойством за меня? Сейчас его взгляд был направлен прямо на меня, спрашивал меня о чем-то, возможно, снова просил о прощении. Я не знала, как ответить.

Когда я так ничего и не сказала, он, в итоге, произнес:

— Пошли. — И повернулся, чтобы зайти внутрь. Но я не пошла следом. Я слышала доносящиеся со стороны парковки звуки океана и хотела увидеть его.

Я прошла вдоль узкой аллеи, которая опоясывала его коттедж и дома ближайших соседей. Мы находились в районе маленьких однотипных строений, выстроенных вдоль пляжа, каждый со своим личным причалом и деревянной дорожкой к побережью. Сзади меня послышались приближающиеся шаги Спенсера.

— Когда построили этот район? — спросила я, пока перешагивала небольшую каменную породу.

— Несколько лет назад.

Волны были невероятными. Вдали виднелся паром, доставляющий пассажиров на острова. Легкий ветер откидывал мои волосы назад и щекотал кожу.

— Это частная часть пляжа?

Когда он не ответил, я повернулась к нему и увидела, что он смотрел на меня так, будто после моего возвращения бывал здесь ни раз. Моя кожа покраснела под его взглядом, и впервые я распознала в его взгляде нечто большее, мягкость в нем была чем-то новым. Бабочки, которых он воскресил, снова забились у меня в животе. Четырнадцатилетняя девочка внутри меня до сих пор наслаждалась новостями, которыми он поделился по дороге сюда. Ей хотелось узнать об этом раньше, еще тогда, потому что узнать об этом сейчас, когда было уже слишком поздно, слишком глубоко и остро ранило ее грудь.

— Ага, — наконец, ответил он, напоминая о том, что я задала ему вопрос. — Эта часть пляжа частная. Обычно здесь довольно тихо.

— Должно быть, дорогое удовольствие, — сказала я, пытаясь поддержать разговор.

— Наверно. Мы заключили эту сделку, потому что нам сдал его хозяин «Холандера».

Сейчас здесь было тихо, несмотря на идеальный солнечный день, лишь несколько семей рассредоточились по всей линии побережья. Начался прилив, и несколько чаек закружили над мокрым, светящимся на солнце, немного ребристым песком у кромки воды.

Когда Спенсер взял меня за руку, переплетя свои длинные пальцы с моими, я втянула воздух, удивленная его порывом.

Сделав вид, что не заметил мою реакцию, он повел меня дальше на пляж, ближе к воде. Затем он опустился на прогретый песок и потянул меня за собой. В машине воздух, окружавший нас, был раскаленным, но сейчас, вблизи океана, после всего, что он мне сказал, атмосфера изменилась. Когда я повернулась с улыбкой к Спенсеру, то увидела, что он рассматривал мой шрам. Его взгляд прошелся по всей его длине.

— Что произошло с тобой сегодня на перекрестке? — спросил он, напоминая мне о причине, по которой мы сейчас здесь сидели.

Отведя взгляд в сторону, я зарылась пальцами в песок. Первым инстинктом было смолчать, ни о чем ему не говорить, но я решилась к нему не прислушиваться.

— Я вспоминала. Это было подавляюще. — Я пожала плечами, не уверенная, смогла ли точным образом описать все, что видела и чувствовала в тот момент.

— Мне непонятно, почему ты приехала одна, — сказал он. — Почему с тобой не приехала твоя мама или сестра?

— Они не захотели. Мама не хотела, чтобы и я ехала. — Я тяжело вздохнула. — Они все еще боятся этого места, несмотря на то что твой дядя умер. — Затем я набралась смелости и задала ему вопрос, который тяготил меня долгих пять лет. — Он вообще когда-нибудь переставал причинять тебе боль?

Он сразу замер, я явно застала его врасплох. Он так долго молчал, что я уже подумала, что он так и не ответит.

— Стало лучше, — наконец, сказал он. Затем прочистил горло, уголки его губ опустились. — В смысле, он оставался таким же ублюдком, как и раньше. Это не изменилось, но после той ночи он изменился. Он никогда прежде никого не убивал. Этот случай что-то в нем изменил.

У меня перехватило дыхание.

— Что ты имеешь в виду?

— Он начал больше пить. Вскоре он уже пил постоянно. Это сделало его медлительным. Его ударов стало легче избегать. Когда я не мог их избежать, меня забирали к себе родители Райли.

Я сжала челюсти, вспомнив, какой урон наносил ему его дядя.

— Но он больше никогда не бил меня так, как той ночью, — быстро добавил Спенсер.

Он не уточнял, о какой именно ночи говорил. Слова та ночь навсегда для меня будут означать только одну ночь, возможно, также и для него.

— Затем он заболел, — продолжил Спенсер, — и все побои для него были закончены. Для дяди Джексона нельзя было придумать лучшего конца, чем рак. Рак украл у него все, что осталось. Моя тетя, пока могла, до последнего ухаживала за ним. Потом его положили в хоспис, и это стало его концом. Прожив такую развязную жизнь, он умер тихо, даже не пискнув. Он не заслуживал мирной смерти, которая пришла за ним, не спросив с него за все то, что он совершил.