Когда она выглянула наверх, стрелок уже ожидал ее. Он не стал спускать тетиву сразу, надеясь прицелиться наверняка. Ускоряя бег, Яна поразилась насколько узким был проход на стене – в нем вряд ли могли разойтись двое взрослых мужчин.

«Уклониться не выйдет!» – мелькнуло у нее в голове, и она тут же бросила свой кинжал в противника.

Яна совсем не умела метать левой рукой, а потому ее бросок прошел мимо. Тем не менее этого оказалось достаточно, чтобы незадачливый стрелок чуть сбил прицел и, испугавшись, выстрелил. Стрела слегка ковырнула ей по правому бедру и глухо стукнула о стену. Прыжок, выпад, смерть.

– Сделано!

– Теперь кабак… – прохрипел мариец.

Вира уже разделался с остальными и, подняв большой деревянный щит, тихонько передвигался по двору, закрывая Яну от прицела прячущегося в кустах стрелка.

– Старик, ты нечто! – улыбаясь шепнула она.

Через несколько секунд Вира услышал предсмертный вскрик засевшего в доме разбойника.

– Готово, – отрапортовала Яна, осторожно выглядывая из окна небольшой бандитской таверны.

– Догоняй, – спокойно ответил мариец, опуская щит. – Он побежал.

Через пять минут они уже сидели рядом. Яна, наконец снявшая свою маску, пыталась восстановить дыхание, сбившееся после долгой погони. Вира, тоже тяжело дыша, молча рассматривал свои драгоценные ножи.

– Не ожидала… что ты все еще так хорош! – не скрывая своего восхищения мастером, молвила девушка. – Словно Бог Смерти! – она улыбнулась.

– Какое… – чуть сморщился учитель, отвыкший от комплиментов. – Чуть не кончился… Со своих же ударов…

Старик повернулся к своей ученице, только теперь заметив небольшую кровоточащую рану на ее бедре.

– Что с ногой? – с беспокойством спросил он.

– Стрелок задел.

– Покажи! – неожиданно старик засуетился, мигом присел на корточки и обнюхал порез. – Яда нет, – с облегчением выдохнул он, возвращаясь на свое место. – Трофеи собери… Раненых добей…

Яна ушла обирать трупы, а мариец устало запрокинул голову к небу и довольно улыбнулся.

Яль крепко спал. Он вообще отличался на удивление крепким сном, хотя очень многое его беспокоило: доверие отца, интриги, женское внимание, собственное здоровье и даже урожай в дальних полях Южного Корса. Яль был слаб характером, по-женски красив лицом, смышлен и очень самолюбив.

В ту ночь он видел обычный, мало отличающийся от его повседневной жизни сон: те же женщины, те же простодушные козни, те же переживания о судьбах корсанской власти. И так же, как в жизни, больше всего его нервировал старший брат: тут и там он возникал, чтобы украсть у Яля чужое внимание или просто над ним потешиться.

Минг был сильнее, решительнее и обладал той самой величавой харизмой, какую часто приписывают великим князьям. Отец поверял ему важные дела, и в целом знать относилась к Мингу не иначе как ко второму человеку во всем Южном Корсе.

Яль не считал себя хуже брата, а потому видел в том лютую несправедливость. Не будет преувеличением сказать, что Яль ненавидел своего брата, который неведомым ему способом смог очаровать отца и получить его благосклонность.

Тремя днями ранее, провожая княжеское войско на битву с марийцами, Яль очень надеялся, что с братом приключится какая-нибудь неприятность. И за эту надежду ему нисколько не было совестно.

Наоборот, склонившись у молебного камня8, он просил богов о помощи в реализации этих чаяний. А поскольку в Син-Ти камень был лишь один и принадлежал он Богу Мудрости, в своих мольбах Ялю приходилось просить того донести его слова до столь чтимого им Роги.

– Молодой князь! Просыпайся, вставай! – громко кричал Урис, тормоша спящего Яля за плечо.

Урис первым встретил вернувшиеся в Син-Ти остатки княжьей дружины – двадцать семь человек, которым посчастливилось уцелеть и в бою, и во время длительного преследования марийцев. До безумия напуганные, они поведали старому слуге о десятках тысяч марийского войска, об их демонической силе и беспощадности. Совершенно отчаявшиеся, они хоть и смогли убежать от преследователей, но полагали, что тем лишь отсрочили себе конец – на пару, а в лучшем случае на три дня.

Напугавшись пуще выживших, Урис стрелой рванул в покои Яля, даже не постучав в тяжелую дверь и не упредив о своем приходе.

– Что?! Сволочь, Урис, ты что себе позволяешь?! – даже в злости Яль не разрешал себе использовать грубые бранные слова, столь распространенные среди корсанских мужиков, ограничиваясь лишь простыми ругательствами.

– Прости, князь! – со слезами на слезах отвечал старик. – Дело-то безотложное!

Расслышав столь необычное к себе обращение, вняв жалкому виду и кротким словам верного слуги, Яль умерил свой гнев.

– Хорошо-хорошо! – с подступающим к сердцу волнением прошептал он, поднимаясь с постели. – Ну, говори скорей!

– Так ведь это… – расстроенный Урис не мог подобрать слов. – Отец твой… – он сложил руки на груди, как делают с умершими, – и брат… и все наше войско, – глотая слезы, договорил он и, обессиленный, рухнул на колени перед Ялем.

– А… – начал было говорить новоиспеченный князь, но так и застыл в безмолвии.

В представлении Яля все было плохо и даже очень. Совсем не о такой помощи просил он Рогу, который, как на это ни посмотри, явно перестарался. Отца было жаль, но не его смерть повергла Яля в шок. Самой ошеломляющей для молодого князя стала утрата войска – силы, без которой власть теряла самую свою основу.

С открытым ртом, не проронив и слова, Яль сел на кровать, прислонился к спинке и просто беспомощно глядел сквозь Уриса. Время от времени его мозг включался, чтобы найти какую-нибудь зацепку, хоть малый шанс выбраться из этой ситуации. И, ничего не придумав, князь вновь погружался в прострацию.

– Да что ж это… что ж это… – беспомощно размахивал руками слуга, не оставляя надежду привести молодого князя в чувство.

Урис нежно тормошил Яля за худые плечи, пробовал легонько бить по щекам, брызгал в лицо водой. Безуспешно: молодой князь, словно истукан, продолжал невозмутимо глядеть за невидимый через стену горизонт.

За этой сценой и застал их вездесущий Нукер – уже слишком старый, чтобы отправиться вместе со своим двоюродным братом Гитом на битву. Несмотря на ранний час, кто-то поднял старика с постели, принеся страшную весть и ему.

Завидев оцепеневшего Яля, даже Нукер, давно переставший удивляться, высоко поднял обе свои седые брови, задумчиво почесал худо выбритый подбородок и в нерешительности сел рядом. Вскоре к Нукеру присоединился Хима – вассал Гита из западных земель, также избежавший битвы, поскольку умел ладить с хозяйством, но не с оружием.

– Нукер, дорогой, – тонким голосом, совсем не соответствующим его тучному сложению, начал Хима, – а что делают… я имею в виду, как обычно поступают в такой ситуации?

– В ситуации безумия? Даже не знаю…

– Ай, старый шутник Нукер! – засмеялся Хима. – Я о том, когда мы проиграли сражение и теперь ждем победителя… Ставлю сотню, что мы здесь не первые! – и он снова засмеялся.

– М-м… вот ты о чем, мой друг, – он состроил озабоченную мину, делая вид, что действительно шутил. – В подобных случаях… как бы это сказать… сдаются и торгуются за привилегии…

– О! А вот это уже по моей части! – оживился Хима. – И какого сорта привилегии?

– От сил зависит.

– От сил? – удивился вассал.

Нукер знающе закивал.

– От них… Чем больше осталось силы, военной силы, тем на большее можно рассчитывать…

– Ох, – улыбка сошла с лисьего лица Химы. – И все-таки, хоть на что-то ведь мы можем надеяться? Если сдадим им замок, князька полоумного?

Урису, невольному свидетелю их разговора, речи эти пришлись не по нраву. Он служил при Арине, отце Гита, служил при самом Гите и за долгие годы этой службы – иногда суровой, но чаще веселой и сытой – так сроднился с ними и своим особым положением, что даже помыслить себя не мог без княжеской семьи.