- То есть профилактически?

- Да-да-да. Они после операции видели эти пятна. Травили их и всё без толку. А теперь вот они решили посмотреть, что ж это за пятна у меня там такие. Стоит вообще их удалять, может, они ещё и нужны.

- Они только ради этих пятен травили тебя полгода?

- Исключительно ради этих пятен. Должна же быть какая-то цель. Правда?

- Ну, ты сама говоришь, что папилломы ушли. Значит, какой-то положительный процесс там проходил.

- Я не знаю, положительный или отрицательный. Но, видишь ли, меня всё-таки это дело догнало. И у меня ещё сейчас немножечко чешется кожа на руках. Почерневшая кожа, которая у меня трескается, должна же зажить от этой химии. На ногах, слава богу, всё ушло, осталось только с руками разобраться. Я думаю, если бы они меня в покое оставили, всё было бы в порядке.

- Да, я тоже так думаю. Но человек же хочет от врачей получить помощь, поддержку. Хочет, чтобы они ему помогли, доверяет им. Ты же рассказывала о своей тётке, которую послали к родне в глухую деревню жить, и она там выздоровела.

- Да-да-да. Это то ли подруга бабы Клавы, то ли её троюродная сестра. А у тебя хорошая память. А мораль там такая. Была девушка, у неё умер жених, и она на этой почве слегка тронулась умом. Её отвезли к психиатру, и тот сказал: «Вы знаете, я могу её положить в клинику для душевнобольных, но она уже оттуда не выйдет никогда. Поскольку она не агрессивна, отвезите её на хутор и пусть она там живёт». Одним словом, спокойно она там жила, потом вышла замуж, родила детей, и всё у неё было в порядке.

- Возвращаясь в сегодняшний день. Те деньги, что им заплатила, получается, теперь про них забудь. Потому что лекарства истрачены, лечение проведено, да?

- Само собой разумеется.

- С одной стороны, хорошо, что они не замалчивают свои ошибки. С другой стороны, могли бы сразу же взять пункцию, кусочек ткани, так сказать.

- Они всё делают по международным стандартам. Реально. Вот такие у них международные стандарты, которым они следуют. Если бы не следовали, мне бы можно было предъявлять к ним претензии. А так они прям расписывают, как они травят меня по этим международным стандартам. Вот мы всё говорим, что мы самостоятельны. Да ни фига мы не самостоятельны.

- Всё правильно. Через слово повторяем: «Мы стремимся к международным стандартам». То есть хотим быть, как все. Стараемся изо всех сил. Хрущёв называл это «низкопоклонство перед западом».

- Ты с языка у меня снял эти слова. Меня больница грабит, в прямом смысле этого слова. А главное, что они меня «подцепили», как рыбу на крючок, и я от них не могу вырваться.

- Ну, так ты же им доверилась.

- А куда было деваться?

- В городскую тебе нельзя бежать, там сразу нож в сердце и всё!

- Примерно так. Тут меня хоть грабят с комфортом.

- Так что потерпи. Постарайся сделать так, чтобы они себя разумно вели. Грабят-то грабят, но надо ж…

- И совесть иметь.

- Да. И совесть иметь. Я так понял, они у тебя завтра возьмут кусочки ткани с этих пятнышек?

- Они хотят узнать, что это такое. Злокачественное или не злокачественное. Если эта штука не злокачественная, то и хрен с ними, с этими бляшками.

- Тогда тебе действительно скажут: «Мы вас полгода травили и гробили, вы уж нас простите».

- Ну, а коли злокачественная, то естественно, надо что-нибудь… Говорят, что в этом случае мне таблеточки придётся попить. Дорогие таблеточки. Но дома. Но всё-таки таблеточки, в конце концов. Посмотрим. А там как получится, так получится. До ста двадцати лет мне теперь вряд ли удастся дожить.

- Почему? Вон, твой муж, Мамонов, в Чернобыле облучился, такую дозу схватил, что лет десять на одних операциях жил. Его резали, что-то удаляли, зашивали. Он после этого прекрасно себя чувствовал, и в рестораны вместе с тобой ходил.

- Это правда.

- Про то и говорю. Жить надо, надо жить!

- Это правильно. Плохие мысли кончились, теперь я знаю точно, что буду жить и радоваться. У меня, как бы выразиться, такие ощущения.

- Возможно, после первой, спасительной операции, когда обошлось, у тебя возникли чересчур завышенные ожидания, что одним махом всё сразу закончится.

- По большому счёту у меня до сих пор радужное настроение. Каждый прожитый день, каждый глоток воздуха, еды и так далее, я воспринимаю, как счастье. Поэтому всё, что сейчас происходит в моей жизни, это как плюс. Потому что я чудом ушла от смерти, и то, что сейчас живу, воспринимается мной, как вознаграждение, как подарок.

- Ты с Генкой завтра в клинику поедешь?

- Да. Я не знаю, останусь ли я там на сутки или они меня домой отпустят, там будет видно.

- Генка – молодец. Видишь, он всё время рядом.

- Это да. Как говорит моя бабушка: «Господь Бог сам не поможет, хорошего человека пошлёт».

- И подстраховывайся. Вдруг Геша в какой-то момент не сможет поехать.

- Я на такси в таком случае туда скатаюсь.

- А у Кости Коврика машины снова нет? Разбил?

- Я вчера с ним, кстати, разговаривала.

- Какие у него новости?

- Он сейчас не работает.

- Это не новость.

- Поэтому он грустит и мне завидует.

- Тебе завидует?

- Да, он говорит, что мы с ним отличаемся только одним, тем, что у него нет работы, а у меня она есть.

Я расхохотался, затем взяв себя в руки, сказал:

- Прости, господи. Но обижаться на него нельзя. Он человек неглупый, но у него всё ещё остаётся детский взгляд на жизнь.

- Я сама себя чувствую восемнадцатилетней.

- Я другое имел в виду. Ты рассказывала ему все те вещи, что мне рассказываешь?

- Естественно. Они с Мухоморовым хотят поехать в Прибалтику, стать там егерями, охранять дикие леса.

- Понятно, – горько усмехнулся я, - это кому такая мысль в голову пришла?

- Они обсуждают это на полном серьёзе.

- Почему не наши леса? И потом, кто их егерями возьмёт? Они что, думают, прохожему дадут там егерем работать? Это трудная профессия.

- Тем более, что егерей отстреливают.

- Они, наверное, решили: «Будем с браконьерами договариваться или сами станем браконьерами». Я и говорю, какая-то детская наивность.

- Ладно, давай заканчивать, мне завтра в клинику ехать. Я сейчас пойду, поужинаю.

- Пусть они там, в клинике, тебе разумно объяснят, что и как. Ты им вопросы задавай, за свои-то деньги, я думаю, можно вопросы задать.

- Я постараюсь. Потому, что я не чувствую, что я помираю или что-нибудь в этом духе.

- Может, скажут: «Извините нас, эти бляшки оказались пятнами от кофе на мониторе, лаборант пролил».

- По-любому, им нужно, чтобы я оставалась в живых. Покойники деньги не платят, не тратят. Так что они кровно заинтересованы в моём здоровье. Это потом они станут говорить, что надо будет каждые три месяца приходить, обследоваться, платить денежки и так далее.

- Ты сама посмотри, может, этих пятнышек и нет на самом деле. Тебе ведь можно посмотреть?

- Да есть они у меня, есть. Я нисколько в этом не сомневаюсь. Но это нормально. Вон, Костя глухой на одно ухо. У Мухоморова диск межпозвоночный выбит. Генка страдает от того, что голова лысая, как коленка. Ну, и что с того? Ведь со всем этим живут.

- И по сто лет живут.

- Да, и по сто лет. Это всё не является ограничением жизни.

- Ладно, потом расскажешь, как там что.

- Обязательно. Видишь, я с тобой и поговорила, и… Вот знаешь, у меня тонус здорово повышается после разговоров с тобой.

- Я этому рад.

- Давай прощаться, я ужинать пойду.

- Пока.

Глава 16 Обещают бочок зашить

Тринадцатого марта позвонила Искра в приподнятом настроении.

- Аллё? Привет! Я сегодня тебе не звонила?

- Не звонила, - признался я и весело скомандовал, - докладывай, рапортуй!

- Рапортую. Ну, что? Сегодня я туда скаталась, Генка меня возил. Ну, и мораль такая. Вся эта химиотерапия, которая была ко мне применена – никакого результата не дала.