Кошку мы кормили, а траву не подстригали, не до этого было. Месяц промелькнул, вернулся с Украины отец и погнал нас с Искрой по своим «берлогам». Я должен бы возвращаться в компанию к отчиму Квасову, которого не переваривал, Искра - к бабушке, Клавдии Васильевне, мечтавшей сбыть её первому встречному. У меня жить Искра не хотела. Я по глупости сболтнул, что мать моя, не зная обстоятельств, сложила о ней превратное, ложное мнение. Да и пришлось бы ей нос к носу встречаться с Василь Васильевичем, что так же некрасиво. Говоря по совести, законный муж Искры не тосковал по своей жене. У него в квартире убиралась баба Женя с третьего подъезда, водку ему покупали жильцы. Похоже, он был даже рад, что Искра ушла. Водку он пил с поселившимся у него внуком Сашкой. Но нужно было что-то решать, на что-то решаться. Встал вопрос, где нам жить.
Был «запасной аэродром», - комнатёнка с видом на голубятню, предоставленная мне в пользование актёром Мухоморовым. Туда и переехали.
Одна беда, в той коммунальной квартире проживала Элеонора Горемыкина, с которой был у меня краткосрочный роман. И если не она, то другие соседи могли рассказать об этом Искре. Но я об этом не задумывался. Казалось, что было, то прошло, а наша любовь настолько сильна, что об неё, как об утёс, разобьются любые волны слухов. Искра легко сошлась с соседями. И с Шуклецовыми, и со Слабиковым, и даже с Элеонорой Горемыкиной. Мартыновна души в ней не чаяла, Гриша, фамильярно обращаясь к ней, по утрам интересовался: «Как сегодня ночевала моя девочка?». Искра только смеялась в ответ.
Пока было сухо, не зарядили осенние дожди, мы до позднего часа катались на роликах в Парке Победы. Когда пришла зима, по субботам посещали вечерние службы в Храме Христа Спасителя. А по воскресным дням я брал с собой термос с горячим чаем, сооружал бутерброды с сыром, и шли на каток в Кунцевский парк. Вместе катались на коньках по большому кругу, под музыку из репродуктора, отдыхая, пили чай с бутербродами.
Гуляли в нашем лесочке у реки, за станцией метро Кунцевская, незаметно переходящем в Филёвский парк. Без умолку обо всём спорили, не могли наговориться. Играли в снежки, лепили снежную бабу, кормили синиц семенами подсолнечника. Удручало лишь то, что перспектива усесться за написание книги отодвигались от меня всё дальше и дальше. Да и что греха таить, душила постылая работа и безденежье.
Спас меня двоюродный брат Гена Попов, говорю это без всякого преувеличения. Он старше меня на десять лет, но в общении это незаметно. Умер его отец, Владимир Николаевич и Генка нуждался в психологической поддержке. Стыдно признаться, но после того, как я ему эту поддержку оказал то, присосался к нему, как пиявка. Он этому был только рад.
Брат раскрыл свои родственные объятия, как нельзя вовремя. Ни денег, ни душевных сил у меня не оставалось. Прижимистый, нелюдимый Геннадий в сорок лет словно проснувшись после долгого летаргического сна, хотел получить от жизни сразу всё. Первое время он не находил себе места, даже собирался в сумасшедший дом напроситься на постоянное место жительство. Я его отговорил, сказал, что там санитары ему калом будут лицо мазать. «А почему они мне будут калом лицо мазать?» - поинтересовался брат. Ответа не получил, но успокоился. О сумасшедшем доме больше не вспоминал. Генка убивался из-за смерти отца и в то же время ругал его последними словами, убеждая меня, что Владимир Николаевич мешал ему жить.
Впрочем, ругал он всех, не исключая меня. «У тебя в глазах одержимость», - говорил он мне. И был прав. Я был одержим идеей дописать роман.
Отговорив брата от сумасшедшего дома, я вынужден был сам играть роль психотерапевта, часами выслушивать его жалобы и претензии к покойному отцу, а так же терпеть его закидоны. А их у него было немало. В юности брат имел пшеничную кудрявую шевелюру. С возрастом голова его облысела, и он ничего не мог придумать лучше, как покупать себе парики. Для чего мы с ним ездили на станцию метро Багратионовская, на оптовый рынок, где торговали не только продуктами, но и вещами. Там Генка примерял и покупал себе искусственные волосы. Поскольку парики, которые брат примерял, преимущественно были женские, то продавщица этого товара в открытую над ним смеялась. С другой стороны, какая ей разница, лишь бы товар продать. Пикантность ситуации заключалась в том, что на примерке по настоянию Генки, должен был присутствовать я. Продавщица смотрела на нас, как на двух извращенцев. Брата это мало волновало, мне же всё это приходилось терпеть. Париков Генка покупал много, штук по пять-шесть за раз. Выглядело это так. Поедем на рынок, купим мне рубашку, куртку или джинсы, после чего он обязательно затянет меня к хозяйке искусственных волос и затоваривается там.
Затем появился у него новый бзик. Взялся красить себе ногти лаком в салоне красоты. Каждый ноготь в разный цвет. Работникам салона на это тоже было наплевать, ну и на меня, соответственно, там поглядывали косо. Совсем так, как продавщица париков. В качестве компенсации я пользовался его щедротами. Начать с того, что я уволился с постылой работы. Переодел в приличную одежду сначала брата, а затем и себя с Искрой. Купил ноутбук, диктофон, мобильный телефон. Всё, разумеется, за его счёт. Я почти каждый день у него на квартире сытно ужинал, да и ещё брал себе на ночь банку шпрот в масле. Просил покупать мне сосиски, пельмени, куриные окорочка, оплачивать мою долю коммунальных платежей. Генка использовал меня, я использовал его.
Из минусов было то, что за его деньгами охотился не один я. Стараясь наверстать упущенное за сорок лет, брат стал искать себе жену и много пить. В поисках супруги ему помогали и баптисты, и брачные аферисты. На его квартире стали собираться «акулы» вино-водочного потребления, собутыльники его покойного отца, Костя Коврик и Юра Аладьин. Неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы к Генке не вернулась Виктория, его жена, с которой он развёлся десять лет назад.
Я не пил в их компании. С Искрой ездил по субботам на службу в Храм Христа Спасителя. В будни встречал её у станции метро Кунцевская и мы шли гулять в лесок, что на правом берегу Москвы - реки. Для Искры брал с Генкиного стола варёных сосисок и нарезанный хлеб.
Летом тётя Галя, мамина младшая сестра, жившая с бабушкой в Монино, предложила построить хибарку в СНТ «Маяк», я с радостью согласился. Отправился на заросший бурьяном участок вместе с Сергеем-строителем, и мы принялись за работу. Я понимал, что у тётки свои резоны, меня это мало заботило. Я бежал из Москвы, другого слова не подобрать. Бежал для того, чтобы иметь возможность остаться наедине с самим собой и дописать роман про театрального режиссёра.
Хибарка была за месяц построена. Я жил в ней, писал книгу до поздней осени, а с первыми холодами возвращался в Москву. Генка устроил Искру к себе на фирму, она получала зарплату, продолжая жить в комнате с видом на голубятню. И получилось так, что летом я уехал в Монино дописывать роман, а Искра с Генкой и его женой Викой в свой отпуск отправлялись отдыхать в Сочи. И вроде всех это устраивало. А дальше случилось следующее. Объявился отец Искры и её старшая сестра с детьми. Тот самый отец, которого она не видела больше десяти лет. Видимо, в качестве извинения он дал дочке столько денег, что она смогла купить однокомнатную квартиру по соседству с Генкой.
Дело в том, что от водки и бессмысленной жизни скончался Сёмён Сарычев. Его мать продала квартиру, а сама уехала в деревню, на малую родину. Искра в квартире сделала капитальный ремонт. Сообщая мне об этом по телефону, она говорила, что обустраивает для нас семейное гнёздышко, создаёт рай. Но рая не получилось, получилась ссора.
Ссоре предшествовала сумма обстоятельств. Следом за Сарычевым умер Василий Васильевич. Искра принялась таскать в своё новое отремонтированное жилище вещи из квартиры Мамонова, в частности стиральную машину. Я не выдержал и обругал её за скупость. Тогда она, не посоветовавшись со мной, а может, и в пику моим обвинениям в скупости, отказалась от принадлежащей ей квартиры Василия Васильевича в пользу его внука Сашки. По совести всё сделала правильно, но решение было скорое, эмоциональное и меня разозлило. Тут и ревность, и жадность нищего, и много чего ещё во мне заговорило. Не успел я унять своих бесов. Искра, поговорив с отцом, решила меня облагодетельствовать, устроить на «тёпленькое» место. Предложили мне должность главного редактора в глянцевом журнале «Меха». Оклад тысяча долларов, редакционные статьи за меня в журнал должны были писать, по договору, поднаторевшие в этом деле люди. То есть фиктивная работа с большим окладом. Такая, о которой я тогда и мечтать не мог. Зарплата в двести долларов была пределом моих мечтаний. Правда, я только мечтал о ней, ничего для осуществления этой мечты не делал. А тут такое оглушительное по своей заманчивости предложение. Но, как ни странно, это окончательно вывело меня из себя. Даже не само предложение такой работы, как отношение Искры. «Видишь, всё устроили, как надо», - самодовольно сказала мне она. Не спросив, не посоветовавшись. Поругались мы с ней сильно. А точнее, ругался я, а она помалкивала. Когда вернулся отец, у неё появился счёт в банке. Искра стала пропадать в дорогом спорткомплексе. День у неё начинался с игры в большой теннис, теннисом и заканчивался. Эта её новая жизнь была не для меня. Именно тогда я на неё и разозлился по-настоящему, а не тогда, когда в моё отсутствие заселилась в квартиру рядом с Генкой. Чего греха таить, это тоже было мне неприятно, но всё же простительно.
