Ко мне подошёл дедушка, наблюдавший эту картину, и сказал: «Вот, Колька, когда вырастешь и станешь писателем, опиши всё это».
Я тогда, помнится, разозлился на эти его слова. Восемь лет, уж кем-кем, но писателем в эти годы я быть совершенно не собирался. Но к безапелляционному заявлению деда я отнёсся серьёзно, слова его мне в душу запали. В школе я хорошо писал сочинения. Приходилось сдерживать фантазию, чтобы ошибок не наплодить. Но всё равно меньше трёх страниц не получалось. В результате оценки были пять три, пять два. За литературу - «отлично», за грамотность - то «удовлетворительно», то «плохо».
Подрос, стал понемногу, от всех втайне, писать. Так сказать, первые пробы. Но сразу после школы, мечта была другая. Я хотел стать, как двоюродный брат Витя, актёром. Сдавал вступительные экзамены в театральные училища и до армии, и после. А потом, поучаствовав, как актёр массовки в съёмках фильмов, посмотрев на тяжёлую судьбу брата Вити, что называется, изменил мечту. Сказал себе как-то: не хочу стать актёром, хочу стать литератором. Писать мне нравилось, первые успехи окрыляли. Мои рассказы не только хвалили, но и напечатали в толстом, литературном журнале. Что вызвало шок у родителей, не ставивших меня ни во что, и предоставило мне возможность написать первый роман. Сейчас изо всех сил стараюсь закончить второй.
- Расскажите, как пишите.
- Как я пишу второй роман? Для этого надо хотя бы в двух словах рассказать, как я писал первый. Молодой совсем ещё был. Желание было, а о чём писать? Жизненного опыта маловато. В первой книге описал свою жизнь, всё то, что на тот момент меня волновало. Вычерпал себя до донышка. Казалось, писать больше не о чем, а писать хотелось. И тут вдруг к Витьке приехал сокурсник по ГИТИСу, Гоша Горохов. Они учились с братом на одном курсе. Только Витька учился на актёра, а Гоша на режиссёра. Георгий жил и работал в Уфе, а в Москву приехал погостить. Но у брата на тот момент сложилась критическая обстановка в личной жизни. Жена собиралась с ним разводиться. Витьке было не до гостей. У других товарищей по ГИТИСу также оказались уважительные причины, чтобы не предоставить Гоше ночлег. Никого не осуждая, скажу, - ночевал Горохов у меня. Мы с ним, благодаря брату, были хорошими приятелями, так что я с чистым сердцем пригласил его переночевать. В то время по телевизору денно и нощно рекламировали марку водки «Распутин». В рекламе бородатый мужик в красной рубашке и чёрной жилетке доверительно говорил: «Если я подмигиваю вам с этикетки одним глазом, значит водка настоящая». Сколько я этой водки тогда ни пил, с подмигиванием и без оного, вся она была плохого качества. Но Гоша почему-то загорелся, возможно, в Уфе её ещё не было. Короче говоря, когда мы с ним подошли к ларьку, торговавшему спиртными напитками, он мне сказал: «Давай, мужика возьмём». Ну, «мужика», так «мужика». Купили большую бутылку, уже и не вспомню, восемьсот пятьдесят или литровую и пошли ко мне домой.
И Гоша, вместо того, чтобы спать, всю ночь мне рассказывал про свою театральную жизнь. Я при нём достал ручку, бумагу и стал просить его уточнять некоторые моменты, магнитофона тогда у меня не было. Он поначалу на меня сердился, так как я сбивал его с мысли. Но потом он смирился, повторял по десять раз одно и то же, уточнял. Мы всю ночь провели с ним за столом. Только под утро он прилёг, а я удалился на кухню и там правил написанное. Тогда же решил по мотивам рассказанного им написать повесть. Но вспомнил, что у меня есть рассказы брата о его учёбе в ГИТИСе и свой собственный опыт околотеатральной жизни, и в груди загорелся огонёк. Затеплилась нескромная мысль написать роман. Есть же готовый материал, как основа, интересная история простого паренька из Уфы, служившего в Москве срочную воинскую службу, затем поступившего в театральный институт со всеми перипетиями и мытарствами. Не забывал я ни на минуту и о том, что второй роман может написать только настоящий писатель. То есть тот, кто способен «присвоить» чужую историю, сделав её своей. Прочувствовать, прожить её и предложить на суд читателю. Всё это я знал. Вопрос был в том, как написать. Пока я был занят первым романом, меня считали сошедшим с ума, но терпели. Как только я книгу закончил, терпение у всех лопнуло, никто из моего окружения не хотел, чтобы я писал второй роман. Да и условия жизни сильно изменились.
Отец развёлся с матерью, женился на молодой и тащил меня на организованную им мебельную фабрику, друг - на вещевой рынок. Ни то, ни другое меня не устроило. Мать привела в дом нового мужа, чужого человека. Квасов первое время вёл себя, совершенно как сумасшедший. Всё крушил, ломал. Как я уже говорил, раскурочил крышу дома в деревне у бабушки, где я писал первый роман. Дома, в Москве, писать не давали, там был настоящий ад. И все меня гнали на «нормальную», «человеческую» работу, чтобы делом занимался, а не чёрт знает чем.
Дядя Володя, мамкин старший брат, взял в охрану автобусного парка. Стал я охранником. Из автобусного парка попал в охрану магазина «Три толстяка» на Кутузовском проспекте. Оттуда в охрану автосалона, затем в охрану институтов РАН. Не задерживался я в охране. Катился вниз, пока мне такой же горе-писатель, как я, по фамилии Слабиков, не сказал волшебное слово: «Плюнь на всех, садись и пиши. А иначе пропадёшь». Он мне дал «волшебный пинок». То есть я и сам всё это понимал, но мне нужно было эти слова услышать от другого человека. Я ему за это благодарен. Я уволился с работы и стал писать, не слушая упрёков матери. Тогда она затеяла ремонт в квартире, наняла строителя Сергея. Я должен был помогать ему в качестве подсобного рабочего. Куда денешься. А тут штука такая. Если ты сменил график сна и бодрствования, то в два щелчка организму не перестроиться. Нельзя вчера ещё ночью бодрствовать, днём отдыхать, а сегодня ночью спать, а днём вести активный образ жизни. Да и герои романа меня подгоняли. Ночью я воплощал свою фантазию на бумаге. А днём работал над благоустройством квартиры, вдыхая цементную пыль. В результате попал с бронхитом в больницу. Добились они своего, вышибли меня из творческой колеи. Пришлось снова устраиваться в охрану, чтобы жить на что-то и платить матери долю за квартиру.
- Всё у вас будет хорошо. Допишите роман, - пообещала Искра с такой уверенностью, что я ей поверил и успокоился.
Мы обменялись телефонами и распрощались.
Она позвонила на следующий день, когда я был на смене. Работал я в охране Тушинского машиностроительного завода, где вместо сборки «Буранов» занимались расфасовкой лекарств. Охрана огромная, человек шестьдесят. Работа хороша только графиком, сутки - трое. Руководство настаивало, чтобы я в свободные дни выходил на подработку. «Больше денег будет». Но на самом деле они лукавили. Работая охранником, обогатиться невозможно.
После её звонка я прямо со смены поехал к отцу за деньгами. Купил сухого вина, курицу гриль и, встретившись с Искрой на выходе из станции метро Кунцевская, мы пошли на Москву-реку. Когда стемнело, я позвал её в тёткину квартиру, на улицу Кунцевская, от которой в кармане лежали ключи. Тётя Лиза жила у бабушки в Монино и просила меня поливать цветы. Сам не знаю, как это предложение сорвалось с языка. На самом деле я перед Искрой робел. Она посмотрела на меня внимательно, подумала, а потом, словно решившись на что-то, сказала:
- Пойдём.
По дороге купили ещё сухого вина, ветчину, хлеба, яиц. Торт выбрали побольше и подороже.
Цветы в квартире у тётки не поливали. Три дня пролетели, как одна минута, я поехал на работу, Искра осталась хозяйничать. Через сутки вернулся со смены, дома - котлеты, жареная картошка, салат, чай, пирожные.
Затем мы съели всё, что было у тётки в холодильнике. Кончилось тем, что питались одной жареной картошкой, заедая её репчатым луком. Ночью купались голенькими в Москве-реке и были счастливы, как Адам и Ева в Раю. Фортуна была на нашей стороне, судьба нам благоволила. Перед самым возвращением тётки из Монино, позвонил отец и попросил пожить в его загородном доме «с месячишко», присматривать за кошкой, траву подстригать. Он с молодой супругой собирался ехать к её родителям на Украину. Мы перебрались в его фазенду. Кормили кошку и сами питались хорошо. Отец оставил много продуктов в двустворчатом, вместительном холодильнике. Увидев Искру, предок мой покраснел до корней волос и снабдил меня финансами. На часть этих денег я купил Искре роликовые коньки, о которых она мечтала, а также коньки ледовые. Зимой они Искре пригодились. Мои роликовые, и обычные коньки пылились в Москве, на антресолях.
