С ним раскланивались, спрашивали:
— Какие предсказания, Николай Лаврентьевич? Судя по вашим тапочкам, будет ясно?
— Скорее гроза, — отмахнулся учёный.
В дверях встречались давно знакомые люди:
— Батюшки! Николай Евгеньевич! Вы-то как успели?
— Нормально, как говорят мои студенты, — с улыбкой отвечал толстяк в косоворотке. — Вылетел сегодня утром, прилетел вчера в полночь.
— Время обогнали?
— Разница во времени с Камчаткой десять часов. А лететь-то на сверхзвуковом лайнере меньше? Не так ли?
— Всё ясно.
— Хорошо бы, всё так ясно было.
— В самом деле! А по какому мы все здесь поводу?
— Спросите что-нибудь полегче, как говорят ваши студенты.
Так, переговариваясь, даже с шуточками прошли спешно доставленные сюда маститые учёные в зал заседаний Президиума Академии наук, где уже находилось несколько военных высших чинов.
Помещение было не слишком большим, но с высоким потолком.
Все усаживались за общим столом, во главе которого рядом с президентом Академии наук стоял министр Сергеев, а чуть поодаль от него никому из учёных не известный человек атлетического телосложения в несомненно тесном для него костюме как бы с чужого плеча.
— Не откажите в любезности осведомить нас, что случилось, — попросил учёный, надевший тапочки на босу ногу.
— Что случилось?.. — переспросил министр. Был это невысокий коренастый человек, одетый, по его обыкновению, в военную гимнастёрку старого покроя. Он молча и внимательно оглядывал собравшихся. Потом заговорил тихим, неторопливым, немного глуховатым голосом, как бы обращаясь к каждому из учёных в отдельности: — Меня спрашивают: что случилось? Мы собрались здесь в связи с тем, что в Тихом океане загорелся воздух.
— Что? Что такое? Как так?! — шорохом пронеслось по залу заседаний.
— Чепуха какая-то! Нонсенс! — возмутился кто-то.
— Воздух гореть не может, — назидательно произнес седобородый старец в академической шапочке. — Азот воздуха, насколько известно науке, соединяясь с кислородом, не выделяет тепло, а поглощает. Потому атмосфера нашей планеты вполне устойчива. Бойтесь стать жертвой антинаучной сенсации.
— И всё же, — раздельно и твердо продолжал Сергеев, — как бы антинаучно или сенсационно это ни выглядело, воздух Земли сгорает. Науке были известны пять окислов азота. Речь идет о шестом.
Атлетического склада человек, стоявший поодаль от него, по его приглашению сделал шаг вперед.
— Шестой окисел азота, товарищи учёные, образуется при горении воздуха в присутствии редчайшего катализатора — фиолетового газа на острове Аренида, Там и загорелась атмосфера. Я сам это видел.
— Кто это? Кто такой? — наклонялись друг к другу академики.
А он был спокоен, этот неизвестный. Говорил уверенно, видимо заранее обдумав слова, звучавшие удивительно просто, хотя они и имели зловещий смысл.
— Считаю долгом добавить, что всё сказанное нашим гостем наблюдалось с наших кораблей и космических спутников, — заявил президент Академии наук. — Не угодно ли ознакомиться с фотографиями, полученными из космоса? Желателен однозначный вывод.
Сергеев стал передавать учёным фотографии. На них виднелись характерные для земной атмосферы закрученные спиралями облака. В центре заснятого из космоса циклона горела яркая звезда пожара.
— Людям угрожает всеобщее удушье. Нам предстоит высказаться по этому поводу. Ради этого мы и собрались здесь, — заключил министр.
— Нет, это невозможно!
— Воздух не горит! Это что-то другое, — послышались протестующие голоса.
— Я понимаю, что иной раз в науке новое и непривычное встречается сомнением или даже отрицанием, — раздельно сказал министр. — Но сейчас у нас с вами нет времени для дискуссий. Конечно, проверка необходима, она будет сделана. Но… я попросил бы считать, что доказательства уже в наших руках. И на их основе нужно наметить конкретные действия.
Возражения затихли, уступив место напряженной тишине.
Министр оглядывал всех внимательным взглядом.
Глава вторая
Карьера мистера Тросса
Из богатого особняка на аллее миллионеров Риверсайд-драйв в Нью-Йорке открывался великолепный вид на мореподобный Хадсон-ривер (Гудзон). Над высокими обрывистыми берегами поднимались ломаные силуэты городов Джерсей-Сити, Хобокена, Вихевкена.
Владелец особняка стоял у окна, всматриваясь в знакомый пейзаж, а может быть, и в поток автомобилей, мчавшихся мимо его парка.
Раздраженно отвернувшись от окна, он прошёл к подковообразному столу, на котором лежала папка с надписью:
«ЗАПРЕТ ВОЗДЕЙСТВИЯ НА СРЕДУ ОБИТАНИЯ В ВОЕННЫХ ЦЕЛЯХ».
Он достал из папки листок с пометкой «Распространено в ООН»и углубился в его чтение, хотя каждое слово здесь было ему знакомо.
«В мексиканской сельве, дремучей и душной, где сплетение лиан останавливает даже ягуара, не так давно был найден мертвый каменный город. В нём среди неистово цветущей зелени, крикливых птиц и крадущихся диких животных уже много сотен лет не жил никто. Люди словно вымерли, оставив неприкосновенными свои творения. Одной из загадок вечности выглядит этот город древних майя, названный его поздними „открывателями“ Паленке, что по-испански означает „Крепость“. Но кто и почему покинул эту „крепость“? Как могли взять её завоеватели без всяких разрушений? Какой страх, болезнь или веление богов изгнали из города всё его население?
Представим себе другое творение рук человеческих — современный мегаполис, город-гигант с небоскребами, эстакадами дорог и улиц, мостами, подземками, заводами с точными станками и сложным оборудованием. Чтобы захватить такой город, завоевателям нужно не только уничтожить его защитников, но придётся разбомбить небоскребы, разрушить мосты, дороги, заводы… словом, превратить мегаполис в руины и эти руины в конце концов получить в качестве военных трофеев. Бесценные же строения, оборудования фабрик и лабораторий, научные институты, многоэтажные жилые здания, в которых могут жить миллионы людей, — всё это зря погибнет, не достанется никому. Огромные богатства бессмысленно пропадут.
Так нельзя ли найти объяснение заброшенному городу древних майя Паленке и воспользоваться этой разгадкой для современных целей? Если, пусть на короткий срок, каким-то чудом над древним городом майя был поврежден защитный слой атмосферы, предохраняющий Землю от смертоносных космических излучений, то всё живое под брешью должно было погибнуть: животные, растения, люди… Можно представить себе, как зловонные миазмы поднимались над опустевшими камнями, засохшими стеблями и свернувшимися листьями. Потом, после того как затянулась «рана атмосферы», всепобеждающая сила жизни во всех буйных формах сельвы обрушилась на мертвые камни «побежденной крепости», которую неприятель мог бы получить в первозданном, виде, необитаемую и беззащитную.
То же самое могло бы случиться и с любым мегаполисом современности, на который просто нецелесообразно сбрасывать разрушительные термоядерные бомбы. Куда рациональнее воздействовать на среду обитания, «пробить» окно в защитном слое атмосферы над вражеским мегаполисом или даже над целой страной. Обитатели побежденных городов без всяких «затрат» со стороны противника под влиянием космических излучений тихо уйдут в лучший мир, оставив победителям в полной сохранности все свои ценности. Наступит час — и победители вступят в очищенный город, чтобы воспользоваться всеми благами современной цивилизации, высокой и гуманной. Так обещала ещё нейтронная бомба. Они снова запустят станки на заводах, станут у лабораторных приборов, заселят опустевшие квартиры, обставленные прежними хозяевами. Сады же и парки новые обитатели мегаполиса посадят сами, когда рана атмосферы затянется.
Легко представить себе, что такой способ ведения войны привлечет к себе внимание тех, кто не думает о благе всего человечества, а лишь ищет способы наиболее выгодно вести войну, конечно же, агрессивную и несправедливую. Встает вопрос: допустимо ли современному человечеству так играть со средой своего обитания, чтобы наносить страшные раны самой земной атмосфере, которая может и не залечить их? Не своевременно ли поставить вопрос о запрете всякого воздействия на среду обитания в военных целях?»