Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Кто вы? — попятился Шерц.

— Такой же, как и вы, последний из живущих на Земле! — Незнакомец рассмеялся.

— Почему вы смеетесь? — испугался Шерц.

Француз взял Шерца под руку:

— Пойдёмте! Я вам расскажу, почему я смеюсь.

Они пошли по набережной. По реке какой-то смельчак катался на парусной лодке.

— Смотрите, вот едет француз? А вы спрашиваете, почему я смеюсь.

— Может быть, он будет жить? — прошептал Шерц, глотая воздух. Когда он особенно нервничал, дыхание становилось для него мучительным процессом. Нехватку воздуха он начинал чувствовать болезненно.

— Нет, мсье! Жить будут те, кто давно уже уложил свои чемоданы и сейчас сидит около кислородных баллонов… Будь они прокляты, говорю я, потому что у меня нет денег, а если бы деньги были, то я бы тоже трясся за каждый глоток кислорода!

— А у меня были деньги, но мне не дали акций спасения.

— Почему?

— Вельт… — прошептал Шерц.

— Вы капиталист? — спросил незнакомец.

— Нет, я доктор Шерц.

— А! — воскликнул француз и рассмеялся. — Дайте вашу руку! Вы мрачно остроумны, а я почему-то представлял вас весёлым остряком.

— Я не могу шутить перед смертью!

— Послушайте! Я уже был в вашем состоянии. Но не потому, что боялся смерти, нет! Я был единственным из всех, который знал об общей гибели. Я был одинок, а это страшно! А теперь я счастлив, мсье Шерц! Я в толпе и весело гляжу вперед. Вот Трокадеро! Здесь веселятся парижане. Смотрите, сколько цветов!

Шерц и француз вышли на площадь. С одной стороны она переходила в мост через Сену, ведущий к подножию Эйфелевой башни, с другой — окаймлялась подковообразным ослепительно белым зданием с колоннадой.

Через реку и площадь с Эйфелевой башни на это здание спускались гирлянды цветов. Они смешивались с раскинутой над всей площадью сетью, в которую тоже были вплетены цветы.

Цветы были повсюду. Они лежали под ногами на прорезиненной мостовой; они украшали каждый столик этого необыкновенного, расползшегося по всей площади кафе; они летели по ветру, попадая в лицо, застревая в волосах… Последняя весна на Земле засыпала цветами последних парижан. Оранжерейное чудо всех времен года!

— Мсье Шерц, смотрите! Что может быть лучше цветов! Наивные фиалки, чувственные розы, холодные астры, дурманящие орхидеи, заносчивые гортензии… Их столько же, сколько женских характеров. Женщины потому и любят цветы, что сами похожи на них… Сядем!

Площадь была заполнена народом. Даже ураган не мог рассеять людей. Вместе с цветами ветер нёс музыку. Разряженные люди в масках плясали между столиками.

— Это самый замечательный в мире карнавал, мсье Шерц! Ни один из этих людей ни за что не снимет свою маску.

— Потому что она кислородная, — мрачно сказал Шерц.

— Правильно, мой друг! Потому что она веселит и удваивает жизнь. Выпьем, друг! Сегодня я вас угощу самым замечательным напитком на Земле, только для этого нам надо будет подняться на Эйфелеву башню!

Около столика с бокалом в руке танцевал художник — один из восьмидесяти тысяч, населяющих районы города искусств. На нём была широкополая шляпа, из-под которой лихорадочно блестели живые чёрные глаза. Но его молодое лицо покрывала мертвенная бледность. Он держал за тонкую талию девушку с платиновыми волосами; она истерически хохотала. У обоих рвались из рук разноцветные шарики. Рядом, притопывая ногой, стоял худенький француз.

— Вы посмотрите, мсье Шерц, на этого рантье! До сорока лет он накапливал право не работать и расходовать сорок два франка в день. Сейчас он тратит свой сорок третий франк. Он покупает себе желтенький шарик. Но, конечно, он не будет с ним плясать. Вы видите, он присоединил его к маске и сейчас выдавит! Ведь в нём кислород… Смотрите, он дышит обжигаясь. Он уже пьян. Он кричит, поет…

— И плачет…

— Да, и плачет. Ему жаль своих сорока лет лишений, которые он расходует сейчас на пьянящее…

— Дыхание…

— Да-да-да! А вот, смотрите, на соседний столик забрался белобрысый детина! Уверяю вас, это швед! Ветер сдует его со стола или стол сломается… Разве не весело смотреть на всё это? Смотрите, как расточительно разбрасывает он деньги! Он покупает кислородные шарики для того, чтобы только раздавить их. Вот это я понимаю! Он молод, и у него никогда не было денег. Ему их давали взаймы. Так у них принято. Если бы он достиг сорока лет, он стал бы отдавать свои деньги, живя в нищете. А теперь ему некому платить долги.

Шарики рвались по ветру. Их едва сдерживали.

Француз поманил одну из девушек и купил у неё два шарика и цветы.

Девушка смеялась. Кажется, она была пьяна. Она наклонилась и поцеловала француза в усы. 

— Это бесплатно! — закричала она, смеясь, и убежала, проведя нежной рукой по лицу Шерца.

— Да здравствует кислородный карнавал! Пусть безумствуют люди! Полгода назад я смотрел на их веселье и чувствовал себя Мефистофелем. Я знал, что они погибнут, а они не знали. Это ужасно, мсье Шерц, быть человеком, который знает будущее! А теперь… теперь они всё знают, что их ждёт. Давайте пить! Ах да, я обещал вам замечательный напиток. Он продается на Эйфелевой башне. Поднимемся.

Шерц и Бенуа — это был он — встали и, стараясь удержаться на ногах, начали пробираться к мосту.

На Эйфелеву башню было страшно смотреть. Казалось невероятным, что она не падает. У доктора Шерца от этого кружилась голова.

Они вошли в старинный лифт.

— Я люблю этот подъемник, — говорил Бенуа. — В нём чувствуешь, что поднимаешься: есть окна, видишь, как мимо тебя ползут железные конструкции, под ногами разверзается бездна…

Шерц вздрогнул и отодвинулся от окна.

— Не смотрите так мрачно, мсье Шерц! В жизни есть только одна стоящая сторона — это смех. И если смеются все вокруг, то вместе со всеми смеюсь и я.

— Я не могу… — хрипло сказал Шерц.

— Определенно, вы думаете о нарисованных в вашей книге картинах!

— Я думаю об удушье.

— А я — об опьянении!

Два раза они пересаживались из одного лифта в другой. Наконец вышли на самом верхнем ярусе.

Там было несколько столиков. К каждому стояла очередь. Многие толпились у барьера с бутылками, которые они прихватывали полотенцами.

— Это жидкий кислород, мсье!

— Жидкий кислород?

— Нет ничего пьянительнее! Это изумительное вино, которое пьянит, даже когда его не пьешь!

В руках Бенуа уже была бутылка. Вместе с Шерцем он подошел к барьеру.

— Держите бокалы, мсье. Мы сейчас будем дышать кислородом на брудершафт!

Внизу расстилался город. Он походил на гигантский макет. Не верилось, что всё это настоящие здания. Там и здесь проглядывала тончайшая зелень первой в эту весну и последней в мире листвы. Она казалась нежными расплывшимися пятнами на этой объемной карте.

— Я пью! — воскликнул Бенуа, поднося к губам кислородный бокал. С наслаждением вдохнул он обжигающий раз.

Шерц смотрел вниз. У него кружилась голова. Страшная высота, бездна… По чьей злой воле убрана защитная сетка?

Он бросил вниз свой бокал. Блеснула сверкающая точка и пропала из глаз.

Бенуа смеялся, глаза его блестели.

— На брудершафт! На брудершафт! — кричал он.

Вдруг Шерц выпрямился и вскочил на барьер. Ветер захлопал полами его пальто. Бенуа выронил из рук бутылку.

Тело доктора Шерца качнулось вперед. Ветер попытался откачнуть его обратно, но было поздно. Бенуа видел, как чёрный комок, постепенно уменьшаясь, коснулся на мгновение ажурных стальных конструкций, отлетел в сторону и стал опять уменьшаться…

Бенуа сполз на колени, уткнулся лицом в барьер и дико, истерически захохотал. На полу лежала шляпа Шерца.

Ветер доносил снизу музыку и смех.

Часть третья

Залп

С шипением вырывались из кратеров столбы алебастрового пара и врезались в небо удивительной колоннадой. Ветер крушил, валил эти колонны, но они неуклонно рвались в небо…

108
{"b":"822776","o":1}