Замок был набит гостями в трауре уже в этот рассветный час. Гости были повсюду, пьяные еще с ночи, шатающиеся по всему замку и засыпающие на ходу. Слуги сбивались с ног, но это был удобный момент, не вызывая вопросов, быть везде и нигде.

А быть Элине нужно было сразу же во многих местах. Выполнить роль скорбящей королевы и быть везде. Одновременно проследить за тем, что черные священники делают с ее дочерью, и быть нигде, незамеченной, незаметной.

Здороваясь с гостями у выхода в центральный дворик замка, где стояли поминальные столы для солдат и крестьян, она успела заметить, как ее дочь проскользнула среди гостей и исчезла в направлении храма вечности. Натянуто улыбаясь грустной улыбкой, королева стала двигаться через дворик в ту же сторону. Смутными пятнами проступали из утренней полутьмы бородатые крестьянские и солдатские лица и хищные лица придворных, все в теплых плащах и капюшонах под легким снегом и по-зимнему хмурым небом. Пища на столах остывала мгновенно, но разместить в замке всех было решительно невозможно. Под аркой, ведущей к храмовому дворику, её окружили жены Томановых племянников, её ровесницы, с волосами, убранными под темные шарфы в память о почившем короле. Она была вынуждена стоять с ними, вздыхая и бросая быстрые взгляды на храмовый дворик за аркой. И все-таки даже во время этой бессмысленной, но обязательной беседы, она кое-что увидела.

Увидела, как в небольшой каменный храм во дворике за аркой входили священники. Двери храма были закрыты, поэтому они стучали, и дверь приоткрывалась им навстречу. Никогда раньше, в дни служения старым богам, двери храма не закрывались. Любой мог войти и побеседовать с богами ветра, воды, грозы, земли, жизни и смерти, а также с меньшими богами, их детьми, богами лесов, урожаев, рек, озер и гор. В любое время дня и ночи.

Черные священники открывали двери храма только на несколько часов, которые были наполнены странными протяжными молитвами и пением. И песни были о вечной жизни, наполненной борьбой с чудовищами. Больше не слышно было в храмах смеха и детских голосов. Деревянные статуи старых богов с веселыми, грозными, добрыми или сердитыми лицами были заперты, как непослушные дети, в подвалах замка, а новый бог имел алтарь, на котором стояли сосуды с яркими синими камнями, символами вечной жизни. Лика он не имел, поскольку был везде и нигде, как говорили священники, невидим в сияющем свете вечности.

Сейчас, до начала службы, в храм могли войти только священники, но – странное дело – она заметила, как за одним из священников в дверь проскользнул какой-то ребенок, почти подросток, возраста её дочери. Вероятно, и ее девочка была сейчас в храме, подумалось Элине.

Механически кивая на какие-то ничего не значащие фразы, она стремительно перебирала в уме возможности что-то узнать о происходящем в храме. Неожиданно она вспомнила о совсем простом решении. В храм вела задняя дверь, которой когда-то пользовалась королевская семья и ключ от которой должен был храниться где-то в спальне её мужа. Что если попробовать воспользоваться дверью и понаблюдать за тем, что происходило в храме за закрытыми дверями?

Всхлипнув, она закрыла лицо краем шарфа, и родственницы, наконец, отстали от нее. Она вернулась в замок и сравнительно быстро добралась до спальни короля по необычно людным коридорам замка. В спальне никого не было, и она воспользовалась этим моментом, чтобы лихорадочно перебрать вещи в шкатулке, где обычно хранились ключи. Ключей была целая связка, и она едва успела засунуть её в карман плаща, когда в спальню вошли слуги с какими-то покрывалами и подушками.

Длинным коридором добравшись до кухни, она пересекла её среди лихорадочной суеты слуг и выскользнула через маленькую дверь, которая вела к кладовым. У кладовых тоже было людно. Слуги суетились с мешками муки, бочками с овощами и связками копченостей. От двери одной из кладовых вдруг резко шагнула в ее сторону какая-то фигура и она, вздрогнув, остановилась. Поднимая глаза, она уже знала, что путь ей преградил Шпион.

Встретившись с его острым как нож взглядом, она отступила на шаг. На его лице мгновенно появилась та же улыбка, которую она уже видела вчера. Сочувствующая, но взгляд при этом отстраненный, наблюдающий.

– Ни о чем не беспокойся, королева. Я прослежу за всеми церемониями. У тебя на сердце слишком много скорби сейчас.

Вероятно, он ждал, что она что-то ответит, но она только опустила голову, чтобы пройти мимо. Она не обязана была докладывать ему, по какому делу и куда шла.

Уже вслед ей он бросил, – Ведь ты любила его … как отца.

Она не стала оглядываться. Нашел время иронизировать.

На её удачу задняя храмовая дверь находилась за сараем, который когда-то использовался как летняя кладовая, и никто еще не успел забрести за сарай в этот утренний час. Еще одной удачей было то, что она почти сразу же нашла нужный ей ключ, открыла дверь, проскользнула в храм и плотно закрыла дверь за собой.

***

– Никогда не думала, что камни могут так ярко светиться в темноте. Дневного света почти не было – окна-то в храме узкие и их мало, – но я ясно видела всех, кто был в здании. И только благодаря камням, – рассказывала она вечером Леонарду, сидя у камина в его комнатушке за библиотекой.

В камине потрескивал огонь, но от утренних воспоминаний по спине у нее пробежал холодок.

– Вокруг алтаря стояли священники, а за столом у камина сидело человек десять детей. Ива была среди них.

Домовик не перебивал ее, ожидая продолжения.

– И представляешь, дети что-то писали, рисовали или чертили. Кое-кто из детей писал, но большинство что-то рисовало или чертило, они довольно долго так сидели, склонившись над бумагами.

– А священники что делали? – спросил домовик.

– Священники просто стояли за спиной у детей, как будто следили за ними. Потом один велел им остановиться, а еще один принес в тарелке какой-то белый порошок. Поставил его на стол, дал детям ложки, и они … они стали его есть. А я …я увидела, что один из священников стал оглядываться по сторонам, словно почувствовал меня, и я выскользнула за дверь. Закрыла ее за собой тихо. В том углу, где дверь, там темно совсем было, думаю, он меня не заметил.

– Что еще за порошок такой, – пробормотал Леонард.

– Я спросила Элину про порошок, позже, после того как она вернулась в свою комнату из храма, – ответила королева. – Она сказала, что еще совсем недавно порошок казался ей отвратительным, как мел. А сейчас она не может обойтись без него, ждет своего утреннего порошка, потому что без него ей становится совсем плохо. Боюсь, что это дурманная трава.

Домовик расстроенно покачал головой.

– Что за записи, ты спросила у нее?

– Конечно, спросила, – кивнула Элина. – Главный священник говорит им какое-то слово, и они начинают видеть сны наяву. Вот эти сны они и должны записывать или рисовать. К сожалению, снов своих Ива совершенно не помнит.

– Сны наяву. И вызывает их, судя по всему, не порошок, потому что порошок они получают уже после, – пробормотал домовик.

Он довольно надолго замолчал, потирая лоб. Элина, так и не дождавшись от него каких-либо слов, снова заговорила сама.

– Завтра я собираюсь поговорить с Алеком. Поможешь мне?

– Конечно. Вот только, – домовик немного помолчал. – Завтра утром священники требуют, чтобы я пришел в их храм.

Он взял со стола письмо и дал ей прочитать. – Сегодня вручили мне. Не знаю, зачем я им нужен, но подозреваю, они что-то пронюхали про мои записи о библиотеке горных людей в пещерах Красных Предгорий.

– Почему ты так думаешь? – встревоженно спросила Элина.

– Потому что мои записи о пещерах и библиотеке в горах пропали, – домовик кивнул на стол, на котором ворохом лежали бумаги. – Когда я сегодня вернулся с кухни, бумаги на моем столе лежали в беспорядке, как будто кто-то рылся в них. А потом я обнаружил, что нет моих самых ценных записей. О пещерах и горной библиотеке.

Леонард вздохнул и встревоженно покачал головой, – Как только я завтра вернусь из храма с этой встречи, я сразу же разыщу тебя, и мы поговорим с Алеком, а потом отведем его на встречу с валгалианином и горным человеком. А пока … пока хочу кое-что показать тебе.