Все это она много раз слышала, а важнее для нее в этот момент было донести молитву до богини земли.

– Отвори ворота для мужа. Запри ворота для сына.

Богине земли не было дела до вражды людей и чудовищ, ведь все были её детьми. И чудовища, так же, как и люди, наверное, обращались к ней. Именно поэтому среди всех голосов, обращенных к богине, нужно было донести ей свой голос и свою просьбу. Причем сделать это нужно было самой, без помощи жрицы, изгнанной из замка священниками, горячо взывая к богине неслышным внутренним голосом.

Наконец, тело было предано земле, и толпа начала понемногу расходиться. Для крестьян были накрыты столы во дворе замка, а знатные семьи должны были собраться в трапезной. Элина стояла, опустив голову, когда вдруг почувствовала на себе пристальный взгляд. Поднимая глаза, она уже знала, что это был Шпион. Он стоял напротив нее, по другую сторону только что засыпанного могильного холма, и на лице его была – вот этого Элина никак не ожидала – грустная и сочувствующая улыбка. Она улыбнулась в ответ, не могла не улыбнуться, и он мгновенно отвернулся.

Элина ушла с могилы одной из последних, и, когда она очнулась от своих мыслей, она вдруг обнаружила, что рядом с ней стоит Алек. Для своих неполных шестнадцати лет мальчик был высоким, но очень худым. Выглядел он понурым. Его обычно милое и совершенно детское лицо было словно подернуто дымкой усталости. Элина не осмелилась тронуть его за руку, знала, что он стеснялся каких-либо проявлений симпатии и родства на людях, а ведь ей так хотелось утешить его. Мальчик был искренне привязан к отцу и считал его великим воином, и ей была понятна его грусть. То, что он подошел к ней и молча стоял рядом, означало, что он нуждался в ней. Элина улыбнулась ему ободряющей улыбкой и заметила, что он слегка кивнул в ответ. Это её успокоило.

Она обязательно должна была в ближайшее время поговорить с ним о том страшном, что происходило в замке и в королевстве, о ловцах душ и болезни сестры. Мальчик должен знать правду. А также ей нужно было срочно придумать, как заставить его на месяц покинуть замок, под предлогом военных учений в каком-нибудь дальнем замке. Лишь бы заставить его на время быть подальше от Шпиона, до того момента, пока Алек не взойдет на престол. Притворно-сочувствующей улыбке Шпиона доверять было никак нельзя.

Она еще раз украдкой взглянула на сына. Как он относится к своему дяде? Можно ли говорить с ним открыто о возможных подлых планах Шпиона?

Она вспомнила, как однажды он вернулся в свою комнату после дня тренировок. Лет ему было семь или восемь, совсем маленький, щуплый мальчик. Это был один из тех дней, когда ему разрешалось ночевать в своей комнате, рядом с комнатой Элины. Обычно она дожидалась его с чем-нибудь вкусным на подносе, принесенном с кухни. Еще она знала, что он обязательно попросит рассказать или прочитать ему какую-нибудь сказку. Он знал, что баллады о знаменитых сражениях она не любила, поэтому их читать он не просил. Иногда, когда к ним присоединялась Ива, они вместе просили рассказать им про бабушкин замок. В их воображении, наверное, благодаря ее восторженным рассказам, замок был населен целой толпой домовиков и кошек, увешан картами островов и захватывающе опасных проток между ними. Одним словом, бабушкин замок был волшебным местом, куда однажды они мечтали попасть вместе с ней.

Но в тот вечер, который ей вспомнился сейчас, он вернулся в свою комнату с опущенной головой и таким напряженным лицом, что сердце у нее сжалось. Что-то случилось на учениях, она это почувствовала сердцем. От угощения он отвернулся, молча лег на кровать и завернулся в одеяло. Когда так ведет себя совсем маленький мальчик, это может означать только одно: на его душу было совершено нападение такой сокрушительной силы, что она была не в силах с этим справится и решила забиться в самый дальний и темный угол его сознания и съежиться там.

Он притворился спящим, и, наверное, нужно было тихо уйти из комнаты и закрыть дверь, но что-то не давало ей оставить его одного, один на один с каким-то мучительным воспоминанием.

– Тяжелый день сегодня выдался, – сказала она тихо. Он молчал, но это было лучше, чем если бы он сказал «нет» на её вопрос, не случилось ли чего-нибудь плохого.

– Ничего, утро вечера мудренее. Завтра проснешься, и будет легче на душе.

– Ничего не будет легче, – выкрикнул он из-под одеяла. И снова она обрадовалась, потому что это было лучше, чем молчание.

Молчала и она, ожидая продолжения. Он был поразительно честным и открытым мальчиком, и она знала, что продолжение обязательно будет, стоит лишь немного подождать.

– Уходи, – крикнул он, не вылезая из-под одеяла. Плохо, очень плохо. Неужели так и не удастся помочь ему выкрикнуть обиду?

– Хорошо, – сказала она спокойно и направилась к двери. Нечего делать, придется подчиниться на этот раз. Что-то прочно застряло в его душе, и вырвать эту занозу так просто не удастся.

– Подожди, – он скинул одеяло и сел на кровати, глядя на одеяло, не поднимая на нее глаз. Она повернулась и подошла к кровати.

– Я не хотел этого делать, но должен был, – его голос звучал глухо.

– Что ты не хотел делать? – спросила она тихо, садясь на кровать.

– Стрелять в живую мишень, – еле слышно сказал он.

– Что такое живая мишень? – спросила она, чувствуя, как ужас начинает медленно проникать в ее сердце.

– Ты разве не знаешь? – Он вскинул на нее глаза. Она отрицательно покачала головой.

– Во время войны ты сражаешься на настоящих мечах, с настоящим противником, – начал объяснять он, с гордостью в голосе. – Уследить за движениями живого противника очень сложно. Так же сложно как попасть стрелой в птицу. Но это я мог легко.

– Но вот…, – его голос дрогнул, и он сжал руки в кулаки. – Но сегодня я не смог.

– Вы стреляли не в птиц? – осторожно спросила она. Неужели сволочи заставляли мальчиков стрелять в людей?

– Сегодня … не в птиц, – он почти прошептал это. Потом вдруг прошипел злобно, – Лучше уходи.

– Но ведь ты сказал, что не хотел делать это? Не хотел стрелять … в него.

– И не стал, – он почти выкрикнул это. – Притворился, что промахнулся. Пусть смеются надо мной. Мне плевать. А он убежал.

– Кто убежал?

– Кот. Мы должны были стрелять в кошек, – сказал он устало.

– Какой ужас, – это было все, что она могла сказать.

Он фыркнул, – Женские страхи. Тебе не понять. Мужчина должен преодолевать себя.

– Не правда это, – она сказала громче, чем хотела. – Мужчина должен помогать тем, кто не может защитить себя сам. Легко напасть на слабого. Гораздо труднее от этого удержаться. Хорошо, что дал коту убежать.

Он покосился на нее с подозрением и ничего не сказал. Он выглядел маленьким и усталым старичком, сидя, сгорбившись, на кровати.

– Ну хорошо, – сказал он наконец, снова ложась, но уже не закрываясь одеялом. – Можешь дать мне поесть, но сказки свои сегодня мне не читай.

Она отправилась за подносом в свою комнату, но в дверях обернулась и спросила:

– А что, твой отец тоже там был, на этих учениях?

– Отец – нет, ответил он. – А Шпион был.

Он сказал последнюю фразу с какой-то странной гримасой на лице, она тогда не совсем поняла, что эта гримаса значила. Шпион. Ну конечно же, эти учения устраивал Шпион, кто бы сомневался.

Глядя на своего выросшего сына и вспоминая тот вечер, она вдруг подумала, что вполне может говорить с ним совершенно открыто обо всем, что происходило в замке. Мальчик поймет ее. Возможно, он не был так уж слеп по отношению к своему дяде. Возможно, он видел связь между священниками и степным проклятьем. Зло сгущалось вокруг него и его семьи со всех сторон, и она должна была быть совершенно открытой с ним. Она завтра же поговорит с ним. Поговорит о своих страхах, о необходимости на время исчезнуть из замка. Желательно, туда, где его не сможет до поры до времени обнаружить Шпион.

А сегодня … Она улыбнулась. Сегодня ночью она и домовик встретятся с валгалианином на кладбище. Потому что на ветвях самого старого и большого дуба на кладбище висел, качаясь на ветру, пояс от ее плаща.