Ну и поскольку папа с мамой позже въехали в свою комнату, когда соседи уже обосновались в квартире, подчиненное положение так и осталось за нашей семьей. К тому же две их девочки-подростки и мальчик – последний избалованный Генка – заполоняли коридор своим присутствием полностью.

Папа – очень опытный человек там у себя, в Сибири, приехав в Москву переводом, остерегался делать решительные заявления соседям. А мама была из вечно командированных и дома часто отсутствовала. А когда приезжала на два-три дня, ей срочно нужно было всё подытожить по командировке (это она делала на общей кухне ночью), а также всё наготовить хотя бы на неделю вперед, и обязательно натереть паркетные полы в коридоре. Всё это делала она за три ночи, чтобы не связываться с соседями.

Такое поведение матери очень сердило их. Мы тут спим, а нам тут что-то ворочают, и покурить даже нельзя выйти. Но это не всё. Когда отец уходил на работу, а мать была в командировке, соседка пеняла мне, первокласснице:

– Ну допустим, твой отец не может подметать пол по статусу, а мать твоя – вечно командировочная. Так засучай рукава ты! Бери веник в руки! Нечего очередь пропускать в уборке общей площади! Убирайся! А нет – если вы такие богатые да чванливые – нанимайте! Я вам не малайка, чтоб за вас тут убираться.

Я не знала, что ей ответить. У теток на «Динамо» никогда не было проблем с полами. Они сами управлялись с ними, а заодно и меня похваливали. А тут мать в командировке, отец на работе, а соседка всегда дома. Отбежит на пару часиков в домоуправление, и опять дома. Поставит большую кастрюлю на огонь и варит целый день суп. Как ни войдешь кухню – всё она сидит и суп варит. А дети – как галчата. Вечно голодные. Сколько она ни сварит – всё съедят. Ну, девчонки еще ничего. Пройдут мимо – и ладно. А Генка – то ущипнуть норовит, то локтем задеть. А то и вообще: «Ну что смотришь, зенки выпятила?» А с чего – непонятно. Я же ведь его не трогала.

И стало мне обидно в этой квартире. Почему это у всех детей братья и сестры, а я – одна? Вот взять «Динамо». Там теток – аж три и еще четвертая подъезжает на праздники. А тех, которые не подъезжают, и пересчитать-то невозможно. Только слышишь их имена от бабушки: «А вот такая-то тебе привет передавала! А-а-а, спасибо-спасибо!» И чего мне теперь с этим делать? Но не зря, видно, говорят, что я умом в папу. Я догадалась, что делать. Надо в школу идти. Там другие дети, там я подружусь с кем-нибудь. Поэтому в первый класс я пошла с большой охотой. Однако ожидания мои не оправдались. В классе я не встретила ни одной девочки и ни одного мальчика, с кем бы я хотела дружить. И так продолжалось весь год. Я даже уже стала отчаиваться, что никогда не найду себе подружки. Как вдруг во втором классе к нам пришла новенькая, и её посадили ко мне за парту. И мы тут же, в один день, так подружились, что проучились, ни разу не рассорившись. Мало того – продружили всю школу у них дома, где кроме нее были еще старшая сестра, младшая сестра и младший брат.

А главное, что было в их квартире – это атмосфера счастливой семьи, в которой можно было устраивать праздники хоть каждый день. С переодеваниями и беготней. Все залезали в шкаф и наряжались по вкусу в каких-нибудь героев, причем родители были рады такому здоровому озорству и изобретательности детей. У них была двухкомнатная квартира с коридором старого образца, а закут сдавали жильцу. Так что его занавеска на праздники была нашим занавесом.

Наши фантазии разыгрывались безостановочно, безо всякого неудовольствия со стороны соседей. О Боже! Какое это счастье – играть без окриков. Отец Оли имел представление о литературе и нам старался передать его, когда был в серьезном настроении.

– Вот вы сидите тут и не знаете, что рядом был старообрядческий храм, построенный на деньги лесосплава по Москве-реке. Здесь на берегу они вытаскивали бревна из воды, распиливали их, кололи, и тут же оптом продавали по всей Москве на обогрев зимой. И молились тут же, на Варгунихиной горе, в своем храме. А ещё приходили этапы осужденных женщин, их вели мимо нашего дома по Невольному переулку в женскую тюрьму. Теперь на этом месте стоит СЭВ.

Правда, он немножко выпивал, но жена ему это разрешала, поскольку он не терял головы, а она работала продавцом в винном отделе «Гастронома» и нуждалась в крепкой связи с грузчиком, и тогда он переквалифицировался из инженеров и перевелся к ней грузчиком.

Ну что сказать? Отдохнула я там душой. И жила нашими концертами. И нравились мне Олины родители. Не безгрешные. Она – продавщица в «Гастрономе», а он – человек, благодарный женщине, которая поняла его душу. Немножко выпить, посидеть за ужином, немножко повеселиться с детьми – вот и вся жизнь. Остальное производство.

Дома я в себе вырабатывала такие качества: резко захлопывать дверь, нагло отрезать словесно. А здесь всегда втекала в меня радость и благоговение перед семейным счастьем. Как это много – отдельная квартира и большая семья. Всегда мне хотелось это сказать, даже не знаю кому, но кому-то хотелось.

И чего я одинокая такая – говорила я дома, а у них я говорила: «Надо же как мне подвезло с дружбой-то. И подруга у меня есть, и её братья и сестры – друзья по играм». Ну и конечно, когда мы стали учиться в старших классах, то и во власть мы принесли свои представления о дружбе: я была старостой, а она была комсоргом. И мы всех тянули на то, чтоб дружить всем классом и не ссорится, и не получать двоек, и соответствовать облику советского человека, который помогает друг другу, друг с другом вежливо живет и верит в нашу программу всю школу. Да, это были свежие штампы, но мы в них старались искренне верить.

Каждая в обязательном порядке пошла учиться дальше: я в университет, а она в какой-то технический. Конечно, времени уже мало было на дружбу, потерялись друг для друга в новой действительности. А встретились вновь уже мамами и замужними. К сожалению, у нее брак был неудачным. А мальчик её хорош от этого брака, и девочка хорошая от того же брака. А сам муж был приезжий. И как-то он не мог понять нашей с ней дружбы, её оптимизма, а всё сердился на нас и грозился развестись. Я тоже была несчастлива в браке. Правда, у меня было две девочки. И мой муж тоже сердился из-за нашей дружбы с ней и всё говорил, что он всем недоволен в браке. И я тоже развелась. А потом я вышла второй раз замуж и повезла второго мужа к первой свой подруге в гости. И она держалась стойко. Молодец. Не плакала, что подруга нашла себе партнера, а она пока нет. Всё рассказывала про своего первого мужа, который то появится, то исчезнет, то обнадежит, то расстроит. Поживет-поживет в Москве, а потом к себе уедет в провинцию. Он же ведь приезжий.

Но потом Кутина звонила – вроде бы ничего. Она с матерью съехалась, с детьми есть кому посидеть. Но, по-моему, ни к какому супружескому результату она не пришла. А потом дети, которых на общий круг у меня оказалось четверо, как большой дремучий лес, загородили мою школьную подругу, и она так и осталась где-то там, вдали, и я не знаю, что с ней.

Когда я училась в четвертом классе, входит наша учительница, на ней белый воротничок – символ вечной молодости, и говорит:

– Ваши старшие товарищи сегодня будут писать сочинения на аттестат зрелости. Это очень серьезное и важное задание, к которому надо готовиться всю школьную жизнь. Поэтому мы сегодня, в нашем выпускном классе, на пробу должны написать тематический рассказ «Каким я помню своего дедушку».

– А можно бабушку? А то у меня дедушки нет, – спросили с места.

– Про бабушку мы писали в конце 3 класса сочинение «Как я провел летние каникулы у бабушки в деревне». Желательно теперь написать сочинение про дедушку, его профессиональную деятельность. Это другая и более трудная тема. Но конечно, если нет дедушки, пишите про бабушку, но всё же лучше про дедушку – он у нас по плану.

Я, придя домой, обрадовалась, что тема сочинения совпала с присутствием мамы в доме. Она у меня часто в отъезде, а сейчас она посадила меня перед собой и начала вспоминать про дедушку, а я наматывала на ус, а потом села и слово в слово записала всё за мамой, решив обязательно присовокупить к сочинению рисунки про деревню. Когда я писала про бабушку (она на Околоточной мне много рассказывала про деревню), я рисовала.