И вот утро. Тревожное ожидание писка будильника подбрасывает меня над раскладушкой минут за двадцать до нужного времени. Несколько секунд я ошалело таращусь в темноту, стараясь понять, что происходит и где я. В голове еще вертятся остатки какого-то сна, но я уже не помню, что там было. Постепенно прихожу в себя и тянусь к часам. Можно еще подремать.

Потом бесконечные двадцать минут я лежу в темноте, на грани сна и яви, каждую минуту поглядывая на табло часов.

В каморке неприятно пахнет старым слежавшимся бельем, мышами, какой-то химией. Еще пахнет сыростью и старыми стенами, которые никак не проветрить. Еще неприятно пахнет от самой раскладушки. Игоря не раз тут рвало, а брезент раскладушки уже не отмыть.

Здание больницы древнее, еще дореволюционное. В его стенах был кадетский корпус, и мальчишки в каких-нибудь эполетах маршировали по коридорам и во дворе, который тогда, наверное, назывался плацем. В нашем актовом зале, где сейчас на стене выцветшее пятно от давно снятого портрета Ленина, кадеты танцевали вальсы и мазурки с какими-нибудь барышнями-курсистками. И скрипел начищенный до зеркального блеска паркет, и каблуки начищенных до зеркального блеска сапог оставляли на нем черные полосы. И хрустела французская булка. Или не хрустела.

А в мою каморку они забирались, чтобы с бьющимся сердцем тискать этих курсисток. И эти стены слышали десятки шепотков-признаний.

Интересно, что в каморке было при кадетском корпусе? Может, хранили пыльные папки с документами; может, тут стояли швабры и ведра, при помощи которых стриженые кадеты драили полы. А может, в чулане, за железной дверью прятались длинные шкафы с винтовками. И с этими винтовками в 1920 году последние кадеты корпуса шли в атаку на «красных» под Одессой.

Фантазия у меня хорошая. И стоило мысли о шкафах с винтовками проникнуть в мой полусонный мозг, как меня тут же окружили призраки мальчишек в белогвардейских шинелях. Их увезли из этого здание в далеком 1914-м, когда к городу подступали немецкие войска (к этому городу постоянно кто-то подступал, при Иване Грозном и Петре – шведы, при Александре – Наполеон, при Николае и Иосифе – немцы). Но когда-то по городу ходила байка о том, что при ремонте здания в подвале нашли обвалившийся подземный переход (о, этот таинственный подземный тоннель из Верхнего в Нижний город). Начали копать, естественно надеясь найти клад, а нашли три полуистлевших детских скелета в военных дореволюционных шинелях. И в кармане у одного были оловянные солдатики.

Байка, не больше, чем байка. Но для моей разгулявшейся фантазии этого хватает. Сна как небывало, потому что призраки стоят вокруг и касаются меня своими холодными пальцами. Чуть в стороне – долговязая фигура, выше на голову, чем остальные привидения. Тонкое породистое лицо великого князя. Олег Константинович, окончивший этот корпус в 1910-м и убитый на фронте первой Мировой. Один из редких погибших в войне Романовых.

И мне уже жутко и зябко, хочется спрятаться от привидений под одеялом. Но мне лень шевелиться. Каждое движение впускает под одеяло сырой и холодный воздух чулана, а пока я лежу неподвижно, под одеялом хоть немного теплее. Привидениям придется отступить.

Я лежу и собираюсь с силами, чтобы ровно в шесть встать с раскладушки рывком. Такое ощущение, что каждая секунда чувствительным электроном проскакивает через мой мозг. А сам уже представляю, как встану, как открою скрипящую дверь, как выйду в коридор, потом загляну в приемное. На столе, положив голову на руки, будет дремать медсестра Танечка. У Танечки поверх белого халата наброшен еще один, теплый и цветастый. Виталик услышит меня, выберется из угла.

– Пошли покурим, – хриплым голосом предложит он.

Мы спустимся по высокой лестнице во двор, стена из красного потрепанного прошедшим столетием кирпича скроет нас от ветра и от глаз начальства. Виталик достанет из кармана помятую пачку, в которой болтаются оставленные на утро две сигареты. Чиркнет спичкой, сложит ладони лодочкой. Из двери, которая ближе к РАО, выползет во двор санитарка тетя Валя. Тоже затеплит огонек спички, поморщится от едкого дыма, шумно сделает первую затяжку. Тетя Валя на нас слегка дуется. Вчера днем резались мы с Виталиком в карты. А что, день тихий, пациентов почти нет. Особенно лежачих, а жидкий поток плановых нас не касается, они своими ногами дойдут. От скуки сели мы оба на диван за перегородкой. Виталик вытащил потрепанную колоду карт. На третьей партии в дурака за перегородку заглянула тетя Валя:

– Пацаны, отнесите мочу в лабораторию.

Мы иногда помогали ей. Лаборатория от приемного далеко, тетя Валя уже немолода, варикоз там и все такое. А значит, мы подхватывали деревянный ящичек с банками, в которых плескалась желтоватая биожидкость, и тащили его в лабораторию. Игорь с Аркашкой тетю Валю сразу посылали, а мы жалели. Но не в этот день. Виталик в третий раз отчаянно проигрывал, поэтому огрызнулся через плечо. Тетя Валя обиделась, дулась на нас полдня. И утром тоже продолжит дуться.

– Ва-а-аль, – подаст голос Виталик.

– Пошел на хрен! – ответит санитарка.

– Ну Ва-аль! – Виталик фамильярно приобнимет тетю Валю за плечо. – Ну не дуйся.

Санитарка начнет таять, но гордость не позволит ей сразу сдаваться.

– Ну хочешь, мы в следующий раз за жрачкой в столовую сгоняем?

– Сгоняете? – оживится Валя.

– Зуб даю.

– Ну ладно. – Тетя Валя окончательно нас простит и некоторое время мы будем стоять рядом, прижимаясь плечами к шероховатой кирпичной стенке и болтать о пустяках.

Потом мы с Виталиком вернемся в приемное. Поставим чайник, заварим в кружках нерастворимый кофе. Будем потягивать его, смотреть в окно и плеваться от коричневых крошек. Проснется Таня. Зазвонит стоящий у нее на столе телефон. Заскрипит тормозами первая скорая. В конце улицы покажется пошатывающаяся фигура Игоря или скрюченный Аркашка. Начнется очередной рабочий день.

Будильник пищит на моей руке. Пора, сжав зубы, откидывать колючее одеяло и вставать. Снимать с гвоздя, на ощупь, помятый белый халат. Идти к умывальнику в приемник, курить, ежась на утреннем сквозняке, первую за сегодня сигарету. Передавать половину недокуренной сигареты сонному Виталику.

Пора начинать новый день. Шесть часов утра.

Сегодня дежурство в приемном на редкость спокойное. Четверг, середина недели. Всем лень и некогда болеть, драться и калечить друг друга, принимать химические жидкости, несовместимые с организмом. День проходит в скуке и полусне. Мы с Виталиком, санитары отделения, и вовсе не вылезаем из-за своей занавески. Сидим на диване, бесконечно шлепаем по его дерматину засаленными картами. Счет в турнире приближается к трехзначному числу. Мы уже потеряли к картам интерес, но заняться решительно нечем.

Жидкий поток поступающих больных иссяк еще в 11 утра. Все они были ходячие, и наша с Виталиком помощь не понадобилась. Еще вчера из терапевтического отделения выписали пациентку 150 кг весом, которую надо было таскать с третьего этажа в подвал на рентген и ФГДС. Переломанные из травмы тоже как-то обошлись без нас. В обед мы лениво сходили на кухню за кастрюлей борща для приемного отделения. После обеда Виталик пошлялся по этажам, приставая к медсестрам, но девчонки поголовно были не в настроении, и он вернулся играть со мной в карты.

Скучно и лень. День тянется, как расплавленная на солнце резина.

После восьми вечера на столе медсестры приемного Наташи задребезжал телефон.

– Санитаров? Сколько? Обоих? А он буйный, кусается?

Наташа с нехорошей усмешкой посмотрела на нас. Мы с Виталиком насторожили ушки.

– Ну смотрите. Сейчас скажу им. – И, уже положив трубку телефона: – Собирайтесь, лентяи. Надо пациента в Задвинье везти.

Задвинье – это район Полоцка. Старинный город традиционно делится Западной Двиной на две части. Верхний город, увенчанный белыми стрелами Софии. Там вал Ивана Грозного, пробитый в самое сердце чашей стадиона. Там мост, по которому отступали наполеоновские войска, остатки зданий кадетского корпуса. Там стоянка первобытных людей. За забором базилики, искалеченной императором Петром, мрачнеет наша первая городская больница. А на другом берегу серые пятиэтажки Задвинья. Кварталы советской постройки, перемежаемые унылым частным сектором. В древние времена там были какие-то слободы, выселки. Да и теперь там не слишком весело. А еще Задвинье – это психиатрическая клиника. Психиатрия недалеко, если уметь шагать по серым двинским волнам. Ее почти видно. Но ехать приходится в обход, через бетонный мост, по городским улицам.