Летти подняла голову, будто почувствовав мой взгляд, и я тут же отпрянул от окна. Нет, с Летти я сейчас говорить не хотел. Ее навязчивое внимание и удушливый аромат еще больше спутают мысли. Сперва надо разобраться, что со мной случилось.

Закрыв окно, я вновь почувствовал керосин и поспешил снять с себя одежду. Замочил рубашку с брюками в холодной воде, принял душ и переоделся в чистое. Покрутил радиоприемник в поисках нужной станции и стал готовить себе завтрак.

Мою тесную квартиру заполнили обычные, даже какие-то будничные звуки. В булькающей воде о стенки кастрюли бились яйца, на плите трещал кофейник, с улицы доносилось щебетание птиц, а из комнаты – классическая музыка, которую ставили по радио в перерывах между выпусками новостей. И на этом фоне в голове с визгом проносились беспокойные мысли, рискуя образовать когнитивную аварию. Я посмотрел на отрывной календарь: тот остался открытым на субботе. Этот день, как и следующую за ним ночь, я помню отчетливо. Вот только утро воскресенья проглядывает в памяти уже с трудом. Я проснулся, позавтракал, а дальнейшие события словно вырезали из нейронной кинопленки. Дата на наручных часах показывала, что сегодня понедельник, а значит, из памяти выпало только воскресенье. Воскресенье… Почему именно воскресенье?

Кофейник завыл. Выключив плиту, я полез за посудой, и пока белая фаянсовая чашка наполнялась густой черной жидкостью, тут же осевшей знакомой горчинкой на рецепторах, по радио начался выпуск новостей. Охваченный беспокойством, я не сразу расслышал голос диктора. Но когда смысл сообщения добрался до сознания, занятого разгадкой потерянных воспоминаний, чашка чуть не выпала у меня из рук. Поставив ее на стол, я побежал в зал.

– …Корпус специальных научных исследований загорелся неожиданно, – сообщал сухой и ровный голос ведущего. – По данным полиции, пожар произошел в воскресенье, около одиннадцати часов вечера. Здание Корпуса уцелело, но все лаборатории сгорели. Экстренные службы продолжают разбирать завалы, количество погибших и раненых устанавливается. Утром состоялось срочное заседание Совета…

В ушах зашумело, и я сел на диван, обуреваемый паникой. Пожар в Корпусе специальных научных исследований… в воскресенье… в тот день, о котором я ничего не помню. Пожар в Корпусе… В Корпусе… И следующая мысль, стрелой сбившая предыдущую: там же работает Кава!

Я кинулся в коридор к висящему на стене телефону, снял трубку и застыл, не зная, что говорить телефонистке. У меня же нет номера Кавы. Я понятия не имею, где ее искать!

Несколько размеренных вдохов и выдохов, и паника стала уходить, уступая место застарелой злости. Она заворочалась, зашипела, как змея, разбуженная всплывшим в сознании лицом с холодной синевой глаз и решительно поджатыми губами. Кава ушла два года назад. Ничего не объяснив, не дав нам шанса. Я почувствовал на языке знакомую горечь и невольно взглянул на тумбочку. Гладкую, отполированную и совершенно пустую. Два года назад я вернулся домой и обнаружил на ней связку кособоко развалившихся ключей. Их бросили в спешке. Швырнули, как ненужную вещь. Комплект ключей от общей квартиры – единственное прощальное послание от Кавы. Внутренности обдало жаром. Прошло два года, меня не должна волновать судьба Кавы. Не должна… Но волнует. Черт! Не просто волнует. Я чувствую, что не успокоюсь, пока не узнаю, что с ней все в порядке. Что она не пострадала в этом пожаре. Что она жива… Нет, даже думать не хочу об этом. Жива. Конечно жива!

Сквозь щель входной двери проник знакомый приторный аромат, и я резко повесил трубку. Через несколько секунд послышался стук в дверь, которую я незамедлительно открыл.

– Летти.

– Привет. – Белая перчатка взметнулась к волосам, поправляя локон. – У тебя обеспокоенный вид. Уже слышал новости?

– Про пожар? – Летти кивнула. – По радио передали, но как-то скомканно.

– Я была утром в городе. Полиция наводнила улицы, везде суета. По репродукторам на Золотой площади просят сообщать о подозрительных лицах. Ходят слухи, что это поджог.

По затылку прошел холодок.

– Уже… кхм…, – пришлось прочистить горло, – уже известно, кто за этим стоит?

Летти покачала головой и шагнула внутрь. Прильнула, соединяя белые кружавчики на моей пояснице, и задрала голову, заглядывая в глаза. Улыбнулась. Чуть вздернутая верхняя губа по-хищнически обнажила крупные зубы.

–Хочешь, я побуду с тобой? – предложила она. – Или можем пойти ко мне.

Я вздохнул, чувствуя себя неуютно в кольце знакомых, но по-прежнему чужих рук. Ведь знал же, что заводить интрижку с соседкой, которую видишь каждый день и с которой не намерен объединять квартиры и жизни, это плохая идея. Все это глупое желание проверить: смогу ли я спустя два года после расставания с Кавой к кому-то что-то почувствовать. Может и смог бы, но нюх, как всегда, решил все за меня. Летти не пахнет для меня домом, вот только ей этого не объяснишь.

– Давай в другой раз. Мне нужно идти, прости.

Я коснулся губами ее щеки, почувствовав запах косметики, и отстранился. Поймал себя на том, что мимолетное воспоминание о Каве уже завладело моим разумом. Я дышал одной женщиной, но не мог перестать думать о другой.

– И куда ты пойдешь? – В голосе Летти прорезалось раздражение.

– На работу.

– На работу? Говорят, академгородок из-за пожара закрыли.

– Вот съезжу и посмотрю.

Летти смерила меня долгим взглядом.

– Ну попробуй.

Когда за ней закрылась дверь, я вздохнул с облегчением.

Идея отправиться в академгородок пришла в голову не случайно, я действительно собирался поехать на работу, вот только хотел дать себе время прийти в себя и все обдумать. Но новость о пожаре лавиной смела все планы. Мысль оставаться в квартире и ждать очередной порции скупой информации из радиоприемника показалась невыносимой. Под кожей засвербило навязчивое желание что-то сделать.

Я быстро обулся и покрутился в коридоре, ища свою замшевую куртку. Несмотря на приближение лета, погода в предгорье не радовала стабильностью: даже при ясном солнце мог подуть сильный ветер, напоминая о недавних холодах. Однако куртки не оказалось ни на крючках, ни в шкафу с верхней одеждой. Махнув рукой, я натянул на себя блейзер, накинул на голову кепку и вышел из дома.

На втором этаже трамвая, где не было крыши, меня встретили пустые лавки. Я сел на последнее сиденье и уставился на клубящиеся внизу выхлопные газы, которые, к счастью, долетали до меня уже значительно рассеянными. Когда трамвай стал приближаться к академгородку, саднящее горло неожиданно запершило. Я повел носом и почувствовал запах гари, становящийся все сильнее.

Трамвай остановился, и я спрыгнул с подножки, оказавшись в толпе людей. Задержав дыхание, я стал протискиваться к воротам академгородка, но людей было так много, и они так сильно шумели и суетились, что я бросил эту затею и остановился. На первом же вдохе в меня влились незнакомые запахи, нейтральные и противные, смешанные с парфюмом и с обычным человеческим потом, мужские и женские, резкие и спокойные… Голова начала идти кругом, как вдруг я уловил в этом дурмане знакомые ноты. Взяв след, я начал снова двигаться, уже грубее расталкивая людей.

– Эй, приятель, ты не один, – кричали мне сбоку.

– Мы тоже собрались послушать, имей уважение, – раздавалось с другой стороны.

Послушать? Что они собрались слушать? Что здесь вообще происходит? Стараясь сильно не отвлекаться, я продолжал следовать за запахом, пока он не привел меня к своему владельцу.

– Миас! – крикнул я, оказавшись в нескольких шагах от своего друга.

– Рагиль? Как ты только разглядел меня в такой толпе, – с радостным удивлением воскликнул Миас, крепко пожимая мою руку.

– Что здесь происходит?

– Говорят, полиция оцепила академгородок из-за пожара.

– Ты был внутри? Видел Корпус? – нетерпеливо спросил я.

Миас покачал головой.

– Даже до работы не добрался. Когда приехал, меня встретили закрытые ворота.