Еще через несколько минут Николай окончательно отбросил всякие сомнения в искренности Махурина.

Остаток этого дня, полночи и первую половину дня следующего Николай обдумывал свой предстоящий визит в РУОП и его возможные последствия. И Седов, и Махурин – оба предупредили его о бессмысленности обращения к ментам и объяснили, почему делать этого не следует. Но если он воспользуется этим предупреждением, послушается его, то в таком случае он вообще лишится возможности защитить себя. Защита – это всегда противодействие тому, кто тебе угрожает, защита – это действие, а не бегство от опасности. Бросить магазин, честно им приобретенный? С какой-то стати? Да и потом – что значит оставить и уехать на время? Почему? Потому что иначе они отберут магазин силой? Но неужели им не смогут противостоять, а значит, и защитить его собственность люди, призванные это делать от имени государства? Они же уполномочены Государством! За ними Государство! То, что Махурин, явно издеваясь, говорит, что особые отряды вооруженных людей в российском государстве – это и есть они, то есть бандиты, – всего лишь метафора, игра извращенного сознания, не более. Да и нет за приокскими бандитами такой силы, способной противостоять хотя бы тому же самому РУОПу. Тот же Махурин, несмотря на его умственные выкладки о неспособности ментов кому-либо противостоять, опасается полковника Богачева, старается так вести свой криминальный бизнес, чтобы не пересекаться со службой, возглавляемой этим полковником… Значит, боится все-таки? Значит, приокский РУОП способен противостоять и защищать? Конечно, угрозу Седова увеличить долг, в случае обращения к ментам, нельзя не воспринимать всерьез. Но это предупреждение следует рассмотреть и с другой стороны: если сказал, что не надо обращаться к ментам, значит, опасается, что такое обращение последует? Значит, опасается ментов – ведь они обязательно отреагируют на заявление о вымогательстве? А сделать это они могут только одним способом: повяжут Седова и его братву, ну, сто пудов – повяжут! И, может быть, до сих пор не повязали только потому, что люди боятся его угроз и потому не обращаются в РУОП за помощью?

Николай, когда дошел до этого этапа своих размышлений, даже вскочил с кресла и нервно заходил по кабинету.

Да, да, именно так – никто же не обращался! А поэтому и никаких действий против Седова и его братвы не предпринималось! Недавно тут один сантехник, приходивший ремонтировать санузел в магазине, рассказывал, как он ходил в милицию жаловаться на жену, угрожающую ему убийством, если он пить не перестанет. Говорит, пришел к ним, рассказал, что так, мол, и так, жена грозится, даже чего-то в еду ему подсыпала, его потом, мол, целый день рвало, аж до крови. А эти жеребцы в форме, один другого здоровее, бугаи чертовы, ржут, говорит, над ним – и только. Говорят, ну, ведь жив же, чего тебе? Какое такое заявление о покушении на твою жизнь? Вот когда она действительно, это самое, совершит действия, которые повлекут серьезные последствия, тогда и приходи, говорят. А как это, спрашиваю? А так, говорят, когда еще серьезнее последствия будут, тогда и меры, мол, примем. Еще серьезнее! Если будут еще серьезнее, тогда, говорю, я уже буду трупом. Вот это, говорят, и будет твоим заявлением. Один у них там, самый умный видно, сформулировал: говорит, нет заявления, нет и преступления! И давай ржать опять! А пока что ты, говорят, свою суженую предупреди, что ты нас уведомил о ее гадских намерениях. Так и не приняли, говорит, заявление, отправили назад, да еще угрожали, что, мол, если не перестану приставать к ним, то в обезьянник посадят, к бомжам, на всю ночь. А за что? Я же только двести грамм выпил перед тем как к ним придти!

Николай, вспомнив рассказ сантехника, улыбнулся. Интересный такой сантехник, он даже его фамилию запомнил – Егоров. Этот воспоминание о рассказе настроило Николая на оптимистическое восприятие действительности. Не все еще потеряно! Седов и вся его братва потому и на свободе, что все, на кого он наезжает, боятся обратиться за защитой. А нет заявления – нет и преступления! Вообще-то, их опасения имеют под собой основания. Ведь Седов – это всего лишь одна из голов того многоголового безжалостного чудовища, опутавшего Приокск, подмявшего под себя всех приокских бизнесменов и обязавшего их платить «за охрану»! И если руоповцы скрутят ее и упрячут в каталажку, то остальные-то останутся и могут предпринять все меры не только по ее освобождению, но и наказанию тех, кто, так сказать, способствовал ее скручиванию. А меры у них известно какие – подрыв, поджег, расстрел, – короче, как говорит Махурин, мочиловские меры… Но! Махурин говорит, что между Мамонтом и Седовым – трения. Это дает надежду, хоть и слабую, что Мамонт не отдаст приказ своим головорезам на вызволение Седова… Хотя… это слишком слабый аргумент… Но ведь – аргумент! Да и какая может быть взаимовыручка между людьми, занимающимися одним и тем же бизнесом, в данном случае – бандитским? Да не может ее быть! Как кто-то сказал, один гад будет только рад, если кто-то съест другую гадину… Это, во-первых. Во-вторых, вряд ли бандиты из седовской бригады, оставшиеся после того, как руоповцы возьмут Седова и часть его братвы, осмелятся на какие-либо действия в отношении его, Николая. Просто всем будет понятно, что любое противоправное действие против него, Таврогина, будет со стороны именно седовских бандитов. Поостерегутся, пожалуй, связываться со службой Богачева… Ведь написав заявление, он тем самым поможет руоповцам, серьезно поможет, а стало быть, окажется под их защитой.

До самого обеденного перерыва Николай искал аргументы в пользу своего решения обратиться в РУОП. И ему казалось, он нашел их. Они были основаны на ограниченном знании ситуации, сложившейся вокруг него, а потому не могли претендовать на абсолютные, неопровержимые. И Николай отдавал себе в этом отчет. Единственным неопровержимым аргументом было его ничем не ограниченное знание того, что никто, кроме руоповцев, ему не поможет. Никто! В них он видел надежду на свое спасение, только в них. По закону он, как человек, которому стало известно о готовящемся преступлении – в данном случае против него самого – обязан заявить об этом в правоохранительные органы. И когда не знаешь, что делать, делай, что должно делать по закону. Эта старая, как мир, истина в который раз обосновала решение еще одного человека.

После обеда Николай приехал в магазин, подписал документы, сделал несколько звонков и в начале пятого отправился в РУОП. Он уже знал, что будет там говорить, как напишет заявление, о чем будет просить руоповцев.

Глава шестая

«Остров РУОП» и его обитатели

РУОП располагался в старой части Приокска на улице Высоковольтной – одной из самых, наверное, старых улиц города, в одноподъездном пятиэтажном здании общежития для осужденных на поселение, или, как называли их в СССР, – «химиков». Одну часть здания занимали – «химики», другую – менты-руоповцы. Этому странному соседству удивлялись все, а вопросом, почему руоповцев подселили к «химикам», задавался каждый человек, когда узнавал, где располагаются борцы с организованной преступностью. Объяснения давались разные. Самым распространенным было такое: в Приокске просто не нашлось места, где можно было бы разместить такое количество личного состава. И это правильно. Но, как и всякое простое объяснение, оно было неполным. Чтобы получить полное объяснение, надо было сначала ответить на вопрос: а почему это вдруг наполовину свободным оказалось общежитие «химиков», а не студенческое или какое-нибудь иное общежитие?

На самом деле все просто. В Советском Союзе направление по приговору народного суда на так называемую «химию» считалось одним из самых легких видов наказания за совершенное преступление. Это было не лишение свободы, а ее ограничение. Некоторые продвинутые интеллектуалы шутили, что «химия», то есть работа по приговору суда на стройках народного хозяйства или предприятиях с тяжелыми или вредными условиями труда, – это такой облегченный вариант «беломоро-балтийского канала». Во всяком случае, если на «химии» и умирали люди, то совсем мало, да и не от работы… Смерть химиков была либо естественной, либо криминальной – в результате разборок между самими «химиками», что бывало, понятное дело, очень редко и всегда являлось ЧП, за которое со служащих администрации, нередко, снимали погоны…