Поступить по-другому он не мог, потому что он – частица великого народа, в котором надежда на государство, равно как и безбожие, было, да и по сей день остается, почти ненарушенным пластом национального сознания.

Может быть, по этому Николай не вникал глубоко в то, почему он не может решиться на самостоятельную работу, на какой-нибудь «бизнес». Но сам он, свою нерешительность объяснял легко: он просто боится, что вообще останется без каких-либо средств к существованию, если уйдет с работы и будет пытаться зарабатывать посредничая, покупая и продавая, как это делают все «коммерсанты».

В этом он был прав. Там, где ты сам себе хозяин, там – свобода, но там же, рядом со свободой, и страх, потому, что, решив стать предпринимателем и самостоятельно зарабатывать, ты лишаешься костыля под названием «надежда на государство»; ты отбрасываешь его и идешь, сознавая, что можешь упасть, если вдруг окажешься слаб для избранного пути, а можешь упасть неожиданно, споткнувшись о чью-то заботливо подставленную ногу. А уж если пошатнется уверенность в том, что, упав однажды, ты все-таки сумеешь подняться и пойти дальше, то обретенная свобода станет невыносимой, и ты будешь готов продать свой свободный труд любому работодателю, лишь бы получать средства на жизнь из его рук и, главное, не думать о том, откуда берутся деньги.

Что тут скажешь? Падать больно, обидно, страшно. Поэтому лучше ждать, жить надеждой и не думать о том, что надежда на государство – это не что иное, как замаскированная форма иждивенчества. Быть иждивенцем стыдно, но страх стать свободным всегда был для русского человека сильнее любого стыда… Надежда на государство – это, для русского человека, не только надежда лучшую жизнь как на подарок, но еще и психологический тормоз, который обязательно сработает, если нужно принять самостоятельное решение, определяющее судьбу. И Николай не был исключением: видя, что жизнь его становится все хуже и хуже, он все равно оставался в числе надеющихся. Он не мог перебороть себя и уйти с завода. Принять решение о начале своего бизнеса ему помог случай.

Однажды Николаю неожиданно позвонил его сокурсник, работавший начальником отдела на воронежском телевизионном заводе и имевший свою фирму, поставлявшую родному заводу комплектующие по несколько завышенным ценам. Когда сокурсник предложил Николаю подумать над тем, чтобы он купил на родном «Гелиосе» детали и продал ему по сходной цене, Николай удивился. Но воронежский бизнесмен объяснил, что ему самому это сделать затруднительно, а Николаю – проще, легче и быстрее. Он рассказал, что уже не раз обращался к руководству «Гелиоса», но эти «старые дятлы» назвали его «лавошником» и отказали, сказав, что такие, как он, готовы продать американцам всё, лишь бы разбогатеть. Они не объяснили, причем тут американцы, но продать детали ему наотрез отказались. И еще сокурсник пояснил, что Николаю, как человеку, до сих пор работающему на заводе, и как инженеру, которого руководство ценит, договориться проще, потому что такой человек, как он, уж точно не будет продавать в Америку никому не нужные там детали. А если у него есть еще и выход на высшее руководство завода, то тогда вообще совершить сделку не составит никакого труда. Надо просто руководству откатить несколько «лимонов». От него, сказал сокурсник, руководство «Гелиоса» деньги взять отказалось, что показалось ему вообще странным «до нельзя»! Проще говоря, сокурсник в обоснование своего предложения привел доводы, которые показались бедствовавшему Николаю на удивление простыми и убедительными. Выход на руководство у Николая был.

И Николай решился. Через несколько дней он зарегистрировал свою первую фирму. Получил от своего сокурсника из Воронежа деньги. Много денег. Через заместителя генерального директора, с которым у него были хорошие отношения, он заключил с родным «Гелиосом» договор на поставку деталей, и по согласованной заранее цене продал детали в Воронеж. Полученная выручка показалась ему, еще недавно считавшему тысячи до получки, просто огромной. Заместитель за помощь получил пятьсот тысяч рублей и через несколько дней ездил на новенькой «шестерке». Несколько следующих сделок с родным заводом и воронежским предпринимателем принесли Николаю более двух миллионов рублей. Всего он на этих сделках заработал около шести миллионов. Летом девяносто второго года для начинающего предпринимателя, еще два месяца назад не имевшего ничего кроме задержанной зарплаты, эта сумма была огромной. Образовавшийся капитал можно было пустить на личное потребление либо заставить работать и приносить новые деньги. Николай выбрал второе и с завода уволился. Быстро снял маленький офис и стал посредничать. Его знакомые после появления у него своего офиса признали в нем коммерсанта и стали приходить с предложениями в надежде подзаработать. Некоторые предложения он принимал и честно расплачивался.

В начале июля девяносто второго года, знакомый ему снабженец, проныра и весельчак, уезжая в командировку в Поволжье, пришел к Николаю и спросил: «Если привезу тебе договор с Горьковским автозаводом, сколько заплатишь? Десять процентов от прибыли дашь?» Николай ответил, что да, даст и еще премию выпишет, прямо сейчас, за самонадеянное вранье, потому что заключить договор с автозаводом невозможно. Снабженец, здоровенный мужик с простым русским лицом и весьма странным, но красноречивым сочетанием имени, отчества и фамилии, – Борис Карлович Пантюхин, – в ответ сказал, чтобы Николай не забыл уговора насчет премии, когда получит договор на новенькие «Волги». С тем и уехал. Николай об этом разговоре забыл. Но примерно через две недели к нему в кабинет постучался Борис Карлович и еще с порога, уверенно протянув руку для приветствия и при этом лукаво улыбаясь, спросил: «Ну что, деньги мне на премию у тебя есть?», – Николай с трудом, но все-таки вспомнил, о какой премии ведет речь Борис Карлович. «Не сочиняй, – пожимая снабженцу руку, с недоверчивой улыбкой ответил Николай. – Не верю». Тот, обиженно сопя, молча достал из портфеля, видавшего виды и дальние края, два экземпляра договора с фиолетовой печатью Горьковского автозавода и демонстративно положил на стол перед Николаем. «Верю – не верю, тоже мне, Станиславский, нашелся», – усмехаясь, проворчал снабженец и, продолжая с добродушной улыбкой глядеть на Николая, так и не сумевшего скрыть растерянность, спросил: «Так это, слышь, касса-то у тебя тут где? А то я, это, в дороге-то, поиздержался, понимаешь. Премия нужна. Ну что ты на меня смотришь, Степаныч? Премию выписывай!»

…Премию он получил и свои десять процентов тоже, но лишь после того, как Николай, набрав под этот договор предоплату и взяв недостающие деньги в кредит, получил и продал двадцать новеньких автомобилей «Волга».

… После удачной продажи той партии автомобилей дела у него резко пошли в гору. Он занялся торговлей продуктами питания. Торговал оптом с арендованных складов и с лотков – в розницу. Купил маленький офис. Часть заработанных денег переводил в валюту, большую часть пускал в оборот. Всего с начала своей самостоятельной работы сумел заработать около двухсот тысяч долларов, половина из которых была у него в обороте. Все складывалось как нельзя лучше…

Глава вторая

Бандиты

Они появились в его офисе в конце осени девяносто третьего года. Их было трое. Коротко стриженные, с бычьими загривками, в коротких кожаных куртках, спортивных штанах с разноцветными полосами. Приехали на «девятке» модного, темно-серого цвета.

Офис его фирмы состоял из двух комнат: одна – большая, общая, была предназначена для работников, вторая, значительно меньшая, служила кабинетом ему. В общей комнате, рядом с дверью в его кабинет, стоял стол секретаря.

В офисе у него работали в три молодые женщины, и два парня, а его секретарем была совсем молоденькая девушка Катя.

Они вошли по-хозяйски уверенно, словно к себе домой. Как потом сказала Катя, было сразу понятно, кто к ним пришел. Манера держаться, одежда, короткая стрижки, бычьи шеи, золотые цепи – все это говорило о том, что это они. Поздоровавшись, самый здоровенный из них спросил, где кабинет директора. Испуганная Катя показала.