Начальство «сочувствовало» только первые полгода.

Пока я молчала…

Точно по графику пришла Таня. Ее глаза под заснеженными ресницами сияли.

– Поздравьте меня, – сказала она, снимая и аккуратно стряхивая берет. – Я сдала два зачета!

– А я думала, мы должны поздравить тебя с днем рождения, – усмехнулась Софья Сергеевна.

– Какой день рождения, когда сдаешь «теорию библиографии»!.. Но торт с шампанским я принесла.

Таня занялась обзвоном задолжников. Я продолжила свои записи в гроссбух девятнадцатого века. Клара, не особенно напрягаясь, возилась с каталогом. Софья Сергеевна обслуживала читателей. Время от времени она поднималась, чтобы расставить книги. В один из таких моментов у входа вспыхнул конфликт. Я услышала визгливый женский голос: «Кто у вас директор?» – и поспешно встала.

Из распахнутой двери тянуло холодом. На пороге стояла дама, красная от мороза и гнева. У ног ее лежали две клетчатые сумки. Такие набитые, что замок не сходился и замызганные корешки лезли наружу.

– Закройте дверь! Последнее тепло выдуете, – раздражалась Софья Сергеевна.

– Как это не нужны?! – верещала свое посетительница. – Я два квартала перла!..

Зимой такие ситуации возникают реже, чем летом. Но время от времени приходится отбиваться от сомнительных даров.

– Мы ждем, когда вывезут макулатуру, – я показала на увязанные пачки. – А вы нам принесли новую. Сами бы вы такое читать не стали, верно?

– Куда катится мир!..

Дама подхватила свои сумки.

– Пожалуйста, на крыльце не оставляйте, – крикнула я вслед.

– Оставит, – сказала Софья Сергеевна.

И оказалась права.

Когда вернулась Никитична, они с Таней отнесли дары к мусорке…

– Сегодня библиотека работает до шести, – предупредила я бабушку, которая зачиталась журналами по здоровью.

Рядом сидел внук и сосредоточенно выкладывал пазлы с какими-то страшилками из современных мультиков. Его звали Кирилл. Сейчас это распространенное имя, не то что двадцать лет назад…

Возле стола валялся маленький картонный кусочек. Сначала я решила – от упаковочной бумаги. Потом подняла и посмотрела на него с грустью.

– Не теряй, – сказала я малышу. – А то ничего не получится… Кир.

Вскоре бабушка с внуком ушли. Я вытащила дежурную табличку «Технический перерыв» с болтающимися лентами скотча, и Никитична прилепила ее к наружной двери. От такого вопиющего нарушения дисциплины я не испытывала ни малейших угрызений совести. В последний час бывает два-три посетителя, иногда – ни одного, так что большого вреда мы не нанесем. Начальство давно дома. На звонки мы отвечаем. И вообще, завтра – конец света…

К моему столу мы придвинули один из читательских и уютно устроились в уголке. Даже скатерть была, а на ней – торт и шампанское, и чернослив с грецкими орехами и взбитыми сливками, который Никитична готовит так вкусно, что потом можно не досчитаться пальчиков.

– Это ты удачно родилась, – пошутила Софья Сергеевна, когда мы звякнули чашками. – За день до конца света.

Все рассмеялись, а я подумала: Таня родилась в тот год, когда я уехала из Грозного. Какая же я старая!..

– У нас классный коллектив, – говорила именинница, воюя со своими локонами, которые так и норовили нырнуть в крем. – Подруги спрашивают: «Тебе не скучно? Библиотека… все намного старше…». А мне с вами интересней, чем с ними!

– Это потому, что молодежь – пустышки, – заявила Никитична.

– А мне с молодыми интересней, – сказала Софья Сергеевна. – У наших ровесниц какие темы? Внуки да болячки. Терпеть этого не могу. У молодых глаза горят. И беспечность молодости, и ее эгоизм – все прекрасно.

Еще раз звякнули чашками за Таню.

– Мы по психологии проходили, – сказала она, безуспешно пытаясь заправить локоны за уши. – В каждом коллективе есть Альфы и Омеги. Вожаки и гонимые. У нас в группе это чувствуется. А здесь – нет. Анна Игоревна, конечно, главная, но она…

– Не Альфа, – кивнула я.

Таня смутилась:

– В том смысле, что вы никого не притесняете.

– А мне попадает за дело, – с готовностью признала Клара.

Пузырьки шампанского щекотали мне нёбо. Может, нужно было промолчать, но я сказала:

– Пока я здесь главная – никаких Омег не будет.

В наступившей тишине все отчетливо услышали возню в углу под стеллажом.

– Мышь! – взвизгнула Клара.

Никитична ринулась в санузел и вернулась почему-то с совком. Как она собиралась применить это орудие – не знаю. Таня ее опередила и, заглянув под стеллаж, с удивлением заметила:

– Это не мышь. Это кошка!

Тут заговорили все разом:

– Как кошка? Откуда у нас кошка? А! Дверь же была распахнута! Проскочила. Холодно бедняге…

Софья Сергеевна запоздало вспомнила, что ей «что-то такое показалось», но она была увлечена обороной библиотеки и не проявила должной бдительности.

Я нагнулась. На меня смотрели два желтых глаза. Не кошка – котенок… Эта мысль породила иллюзию безопасности, и я сунула руку под стеллаж. И тут же отдернула. На кисти бусинками выступила кровь.

Все заохали, подлиза Клара побежала за йодом (который я ненавижу с детства), Никитична, вооружившись рабочими перчатками, извлекла орущую молодую кошку и держала ее передо мной, как подсудимую. А я смотрела на свою оцарапанную руку…

– Вышвырнуть ее, Анна Игоревна?

– Нет, – медленно ответила я. – У меня там колбаса осталась. Пусть поест.

Кошка жадно чавкала над розовым кружком. Мы стояли и смотрели на нее. Маленькая, тощая, серая. Голодная. Злая. Самая обыкновенная…

– А я бы вышвырнула, – сказала Никитична. – Теперь она к нам повадится. Может, она вообще бешеная? Вон как руку вам распахала. А вы ей – колбасу!

– Просто Анна Игоревна ее пожалела, – пискнула Клара.

– Это не жалость, – сказала я.

Но никто не понял…

Апрель 1993 г.

Алексин

Инга Валерьевна сказала:

– Больше так не делай. Хорошо?

Я молча кивнула.

– Алина с тобой разговаривала?

Я снова кивнула, изо всех сил стараясь, чтобы Инга не заметила моих слез.

– А тетя Римма?

– Нет.

Мой голос дрожал. Предатель голос!..

Классная внимательно посмотрела на меня.

– А где ты была все это время? Ведь из дома ты уходила.

– Гуляла, – негнущимся языком ответила я.

Это ее заметно встревожило.

– Дело даже не в том, что ты пропускала уроки. С тобой могло что-нибудь случиться. Ты могла попасть в плохую компанию… К тебе никто не приставал?

Я ответила – нет. Инга посмотрела с сомнением.

– Ты такая скрытная. Не знаю, верить ли тебе. Извини, но теперь я буду за тобой следить. Мамы рядом нет, а школа ответственна…

При этих словах я ее почти возненавидела. Где она была раньше? Почему не заметила – и до сих пор не замечает, – что довело меня до прогулов и блужданий по улицам?!

Голос классной продолжал журчать:

– Ты и так много пропустила, и по неуважительной причине…

Я сжала губы. Молчала. Если бы с тобой сделали такое, ты бы сочла причину уважительной. Давай, воспитывай меня. Говори все положенные слова.

– Учиться-то мы не хотим, – вздохнула классная.

В душе моей нарастала горечь. Сказала бы я… Ох, как много могла бы я тебе сказать! Учеба никогда не была для меня предметом страданий, а вот твой дорогой класс…

– Но теперь-то я учусь, – сухо возразила я.

– Посмотрим, посмотрим… какие будут результаты.

Результат может быть только один: наперекор всему я выживу и уеду в Самару.

В конце школьного дня мы с Барыгиной оказались вдвоем на полутемной лестнице в раздевалку. Ларка шла впереди, я – сзади. Вдруг она круто обернулась ко мне:

– Попробуй еще раз вякнуть. Получишь. Последний раз предупреждаю.

Я сразу ожесточилась:

– Да что ты говоришь? И не подумаю. Не будет этого, слышишь?! Я не стану валяться у тебя в ножках, как все остальные.